Коул – коренастый, с ясными голубыми глазами, бледной, без морщин кожей и седеющей щетиной над полным подбородком. В нем все еще чувствуется некая крутизна. Его взгляд не совсем смертоносный, но в нем есть некая развязность в духе «не испытывай меня». В его нахмуренных бровях есть намек на гневный смайлик, а в поношенном козырьке черной бейсболки с надвинутыми на глаза солнечными очками – напор крутого парня. Но глубокие тени под глазами говорят о ранимости, а бамбуковый узор на его черной рубашке напоминает мне о восточной философии чоу гар: чтобы уравновесить противоборствующие силы инь и ян и напитаться жизненной силой ци, практикующий чоу гар должен смотреть внутрь себя. Следующие слова Коула выходят изнутри него, и по мере их появления его голос то замирает, то повышается в тоне.
«Они сказали, что отпускают меня. Я должен был припарковать машину и пройти определенное расстояние до офиса. Там был мягкий песок, а я не мог ходить по неровной поверхности. Так я потерял работу в горнодобывающей промышленности. И тогда я потерял все: арендованный дом, машину, мотоциклы». Коул – семейный человек, женат, у него двое детей, и все это усугубило потери. «В финансовом плане я был просто уничтожен. Я сформировался в среде, где нужно было зарабатывать для близких, и то, что я не мог обеспечить свою семью, убило меня. Эта ситуация меня очень подкосила. Я много работал, чтобы у моей семьи была хорошая жизнь, и все это потерял».
Все пошло по наклонной. Вынужденный ходить с палкой, Коул «ковылял, как пингвин». Новая биомеханика дала нагрузку на спину, и боли усилились. Он не мог тренироваться в своем любимом клубе «Чоу Гар» и набирал вес, прибавив 40 килограммов к своему некогда крепкому телосложению. Он подавал заявления на работу одно за другим и каждый раз получал отказ – травма спины никогда не украшает резюме.
Неустойчивый из-за травмы, Коул несколько раз падал. Его спине стало хуже. «Боль в нервах была невероятной. Мне казалось, что позвоночник сжался и задевает нерв 24 часа в сутки. Около 30 раз в день у меня случался спазм, если я наклонялся, и я смешно двигался. Это было похоже на то, как если бы меня вбили током в течение 30 секунд. Я был настолько искалечен, что не мог двигаться. Я не мог водить машину. Не мог нажимать на тормоза, – вспоминает Коул. – Мне прописали „Лирику“. Я перепробовал все, что связано с обезболивающими и нервами, и ничего из этого не снимало боли. Меня просто накачивали наркотиками и портили мне жизнь». Тело и разум имеют свой предел, и Коул был близок к нему.
«Я был потерян, и, честно говоря, все обезболивающие, которые я принимал, только усилили депрессию. Это привело меня в очень плохое, мрачное состояние. В течение, наверное, двух лет я был одержим мыслью о том, что мне здесь не место. Потому что я не мог обеспечить свою семью». Примерно в это время Коул встретил человека по имени Дэниел Харви. Харви – физиотерапевт и исследователь боли, работающий в кампусе Университета Гриффита на Золотом побережье. Харви – спокойный, мягко говорящий человек лет 30, с темной бородой и тонкими волосами, собранными в хвост. Во время беседы стояла прохладная погода, и Харви был одет в толстый кардиган в стиле навахо поверх футболки с Хенли. Если прищурить глаза, то можно увидеть средневекового волшебника Кетвизла[26], что, несмотря на научную строгость работы Харви, вполне уместно, поскольку он неравнодушен к иллюзорному.
Одна из профессий Харви – водитель автобуса, но не того, который ходит по улицам города.
Раз в год он участвует в информационном туре «Революции боли» в качестве капитана «мозгового автобуса» – переоборудованного фургона с изображением бегущего на боку скелета. Этот фургон, который называют «передвижным фургоном иллюзий», оснащен всем необходимым для того, чтобы запудрить больные мозги, – от системы виртуальной реальности до компьютера, на котором собраны образы, не поддающиеся рациональному объяснению для начинающего зрителя. Я прошу Харви показать презентацию, и он услужливо открывает «Пауэр Пойнт».
На экране компьютера появляется изображение. Оно называется «Иллюзия Кукурузы». Два ромбовидных блока неустойчиво балансируют один на другом. Они соединены шарниром и открываются на поле, похожем на ковер из Аксминстера 1950-х годов, цветочный узор которого уходит вдаль под ослепительно голубым небом.
Верхний блок – черный, а нижний, что совершенно очевидно, – белый. Поэтому вопрос Харви прозвучал несколько неожиданно: «Какой из этих двух блоков кажется вам темнее?»
«Ну, – отвечаю я, немного сомневаясь, – верхний блок выглядит темнее». Теперь, с видом заядлого фокусника, который проделывал свой трюк слишком много раз, Харви говорит мне, что на самом деле блоки абсолютно одинакового цвета. Чтобы доказать это, он накладывает на изображение еще один слой – большой черный квадрат, полностью закрывающий ковер и небо, с двумя маленькими окошками, в которых видны только блоки. Эффект ошеломителен. Очевидно, что оба блока серые. Но как могут быть одинаковыми черное и белое – полярные противоположности? По словам Харви, все дело в солнце.
По сути, ваш мозг задает вопрос, который звучит примерно так: «Какого цвета это?» Чтобы принять такое решение, он учитывает информацию, получаемую непосредственно из изображений блоков. Но он также принимает во внимание и другую информацию – например, откуда исходит свет. Свет на изображении, по-видимому, исходит сверху, попадая в первую очередь на верхний блок и оставляя нижний в тени. В реальном мире темные предметы на прямом солнце выглядят светлее. Белые предметы в тени выглядят темнее. Ваш мозг подстраивается под это. Два блока серого цвета, но мозг говорит, что верхний на свету, вероятно, темнее – черный, а нижний блок в тени, вероятно, светлее – белый. Вы делаете вывод, что блоки разные, и ошибаетесь. Это хорошо, но какое отношение это имеет к боли?
«Когда речь идет о боли, мозг также задает вопрос, и он звучит примерно так: „Есть ли опасность в теле?“ – рассказывает Харви. – Конечно, мозг действительно собирает информацию, которая исходит от интересующей его части тела. Но его также интересует и другая». Эта информация может включать, по словам Харви, что-то пугающее врача, физиотерапевта, или тревожную информацию от друга, или что-то увиденное на рентгеновском снимке, или например, память о движении, которое причиняло боль в прошлом и при этом похоже на только что совершенное. А если это болезненное движение произошло на работе, то даже рабочее место может попасть в «картотеку опасностей» мозга. Таким образом, как и в случае с цветом блоков, ваш мозг будет делать предположения о том, нужно ли вас защищать.
Дело в том, что точно так же, как мозг считает блоки черным и белым, когда они оба серые, он может генерировать боль, когда часть тела уже зажила.
Все дело в контексте – наклон солнца меняет восприятие цвета, а контекст вашей информации меняет восприятие опасности. В результате боль может возникнуть при отсутствии опасности, явной или настоящей.
Это изящная теория, и она очень далека от однонаправленного тревожного колокольчика Декарта. Но давайте посмотрим правде в глаза: боль часто привлекает внимание, как сирена скорой помощи на дороге. Боль неотложна, она приходит без предупреждения. Может быть, это действительно обдуманный, пусть и подсознательный, отблеск каких-то данных, на которые ваш мозг только что наткнулся своим орлиным глазом? Подумайте об этом. Если бы боль была чистым ощущением, не замутненным никаким багажом наших мыслей и чувств, то можно было бы ожидать, что она сосредоточится в маленьком кусочке мозга с надписью «ай». По логике вещей этот кусочек должен находиться в сенсорной коре – той части мозга, где регистрируются ощущения. Но когда ученые сканируют мозг людей, испытывающих боль, они видят совсем другое.
«Когда мы выполняем сканирование с помощью фМРТ (функциональной магнитно-резонансной томографии), мозга людей, испытывающих боль, в нем светится не только сенсорная кора, – отмечает Харви. – Светится дюжина или около того областей. Поэтому я считаю наиболее правдоподобным такое объяснение: мозг при любом сценарии боли собирает информацию из всех областей – из данных, которые могли исходить от тела, или от зрения, или от слуха, или от областей памяти, или от центров страха. Мозг делает вывод о том, что тело в опасности, не на основании сигналов, поступающих по одному нейронному пути, а на основании всей доступной ему информации». Это, по словам Харви, и есть нейроматричная (то есть происходящая из сети нейронов в мозге) теория боли – идея, впервые выдвинутая Рональдом Мелзаком в 1990 году и получившая распространение по мере развития технологий визуализации мозга в течение последующих трех десятилетий.
Итак, если мозг обрабатывает множество данных о мыслях, чувствах и ощущениях, чтобы вычислить опасность, вызывающую боль, и если мозг часто ошибается в расчетах, то Харви хотел узнать следующее: можно ли изменить процесс сбора информации в мозге, чтобы он работал как надо? Возможно ли дать мозгу другую информацию, чтобы боль ушла?
Харви не производит впечатление гуру в области технологий. Он готовит комбучу и предпочитает винтажную гитару Fender slimline 1969 года. Однажды он написал песню Homesick о трудностях фермеров, страдающих от засухи. В клипе Харви с надеждой протягивает большой палец, чтобы отправиться в путешествие автостопом по одинокой грунтовой дороге в глубинке. Вайб чего-то природного и домашнего. Но подход Харви к лечению боли самый передовой. Он решил использовать потрясающую, захватывающую силу виртуальной реальности.
Работая в команде, в которую входили Лоример Мозли и Виктория Мэдден, Харви искал добровольцев.
Они должны были страдать хроническими болями в шее и не бояться вскружить себе голову в виртуальном мире – то есть в своем собственном. Харви отобрал 18 женщин и 6 мужчин. В среднем они в течение 11 лет страдали от болей в шее, вызванных хлыстовой травмой, дегенеративным заболеванием позвоночника и постоянными нагрузками. По очереди Харви проводил с ними эксперимент. Каждый сидел в кресле с ремне