Чанг, однако, был завзятым скептиком. Он был убежден, что терапия работает в основном за счет вещей, периферийных по отношению к ее предполагаемому механизму. Он не верил в психотерапию, и это было плохо для его пациентов. Разочарованный, Чанг стал больше думать о преданности профессии. Он переоборудовал унылый офис в полуприличный терапевтический кабинет. С легкостью привел в порядок свою одежду. Но как Чанг мог убедить себя в преимуществах преданности?
Он пришел к выводу, что должен понять, как бесстрастная преданность терапевтов своей работе отражается на клиентах. Он должен был изучить ее, манипулировать ею, переворачивать и смотреть, что из этого получится. Но это означало, что одни терапевты будут верить в свою терапию, а другие – нет, что невозможно в консультационном кабинете, где предвзятое отношение каждого психолога к тому или иному методу лечения уже укоренилось. Тогда у Чанга возникла идея. А как насчет боли? Он знал, что убеждения пациента относительно обезболивающих средств могут помочь в борьбе с болью благодаря эффекту плацебо. Может быть, задался вопросом Чанг, убеждения врача относительно обезболивающего, его преданность ему также могут оказывать влияние?
Возможность проверить свои идеи появилась через несколько лет, когда Чанг устроился на работу в Дартмутский колледж, где также работал его наставник по постдоку и легендарный исследователь плацебо Тор Вагер. Чанг собрал группу для изучения этого вопроса, в которую вошел и Вагер. Первая задача состояла в том, чтобы контролировать убежденность врача в эффективности болеутоляющего средства. Это исключало привлечение настоящих врачей, которые уже прикипели к своим любимым препаратам. На их место решили взять студентов-психологов. Ученые объявили об этом в Дартмуте, и записалось около 200 человек. С наступлением зимы 2015 года они один за другим входили в величественный исторический зал Мур-Холл на территории Дартмутского кампуса в Ганновере, штат Нью-Гэмпшир, всего в нескольких сотнях метров от поросшего деревьями берега идиллической реки Коннектикут. Облачались в синие хирургические операционные и белые халаты, словно проходили кастинг на роли интернов в сериалах «Анатомия страсти» или «Скорая помощь». Однако объявление о кастинге было немного нестандартным. Студентам сказали, что они будут вводить пациенту обезболивающее, но, чтобы понять, как оно действует, им придется испытать его на себе.
Чанг провел каждого «доктора» в одну из лабораторий на втором этаже, усадил их за небольшой стол и принес пробирку с этикеткой «Термедол. 7 % Икаптенол HCI Желе. Блокатор ГТО». Затем он выдавил немного термедола на маленькое блюдечко и попросил доктора смешать его с красным пищевым красителем. После этого Чанг достал баночку с вазелином – старинным бальзамом для сухой кожи. Он выдавил немного вазелина в другую посуду и попросил доктора смешать его с синим пищевым красителем.
Теперь Чанг втирал часть красного и часть синего геля в разные участки предплечья доктора. Затем достал ДТС – прибор, вызывающий болезненное ощущение жжения. Чанг прижал горячий прибор к коже, покрытой синим вазелином. «Да, – буднично сказали врачи, – это больно». Затем прижал к коже, покрытой красным термедолом. Как и ожидалось, врачи сказали, что это гораздо менее болезненно. Термедол, содержащий блокатор TRP-каналов, действительно работал. Была только одна маленькая загвоздка. Посмотрите любой справочник лекарственных средств – вы не найдете в нем икаптенола. И хотя исследования блокаторов TRP-каналов все еще ведутся, ни один из них пока не стал полноценным обезболивающим средством. Термедол – это полная выдумка. В пробирке тоже был просто вазелин. Так как же он снимал боль? Никак. Чанг просто снижал температуру термода, когда прижимал его к коже, покрытой красным гелем термедола. Первая часть эксперимента была завершена. Врачи присягнули на верность термедолу как лучшему обезболивающему средству, не обращая внимания на то, что это обычное вазелиновое масло.
Настало время «пациентов». Добровольцев одели в белые халаты пациентов и усадили напротив врача. Врач намазывал вазелин на руку каждого пациента и прикладывал горячий ДТС. «Да, больно» – таков был всеобщий ответ пациентов. Тогда врач намазывал руку пациента кремом «Термедол» и прижимал к ней горячий ДТС. Стало гораздо менее больно. Термедол работал. Да, на этот раз он действительно работал. Чанг не снижал температуру – она все время была установлена на 47 градусах Цельсия. Но как вазелин мог вдруг стать настоящим болеутоляющим средством?
Чтобы выяснить это, Чанг и его команда сконструировали нечто гениальное. Это был борцовский шлем с прямоугольной рамой из ПВХ-трубы, на которой размещалась камера GoPro, снимающая лицо владельца шлема. Врачи надевали шлем во время консультации, а сложная программная система, разработанная Чангом и его командой технологов, регистрировала точное выражение их лица.
Когда врачи прикладывали горячий прибор к покрытой вазелином коже, происходило нечто удивительное. Они едва заметно вздрагивали – как от боли. Но когда прикладывали к коже, покрытой термедолом, программа не улавливала ничего необычного. Выражение лица врачей оставалось невозмутимо нейтральным. Лицо – барометр всех наших чувств и передатчик эмоций во внешний мир – передавало пациенту неоспоримую уверенность врача в эффективности термедола. Термедол был и остается обычным вазелином, но врачи поклялись ему в верности. И он работал.
Что же рассказывает о процедуре Ниршла необычное исследование Чанга, опубликованное в журнале Nature Human Behaviour в 2019 году? Возможно, Ниршл видел, как после операции выздоравливало так много людей, что убедился в ее эффективности. Возможно, он действительно глубоко верил в благо своей операции и передал эту веру благодаря мимолетным выражениям своего лица, которые исследовал Чанг. Но что-то еще в Ниршле, возможно, помогало ему все это время.
Подсказку можно найти в интервью «Доброе утро, Америка» 1996 года. Вот как ветеран телеэфира Чарли Гибсон представил сегмент: «Сегодняшняя тема – теннис. Игра в теннис – прекрасный способ поддерживать себя в форме. Но то, что полезно для сердца, может оказаться убийственным для локтя, – произнес Гибсон. – С нами хирург-ортопед доктор Роберт Ниршл, пионер в области лечения „теннисного локтя“, и я рад, что сегодня вы с нами». Что ответил Ниршл? «О, мы с удовольствием». Мы. Мы с удовольствием. Когда я впервые услышал это, то опешил. Ниршл использовал первое лицо множественного числа, королевское «мы». Если задуматься о его происхождении, то становится немного неловко.
По одной из версий, величественное множественное число восходит к языку Англии XII века и временам правления Генриха I и II, когда оно использовалось для обозначения «Бог и я» и божественного права королей. Слово «мы», относящееся к единственному числу, является формой брендинга высокого статуса. Но это касается не только королевских особ. В 1989 году Маргарет Тэтчер, как известно, заявила: «Мы стали бабушкой». Это весьма распространенное явление. Пилоты используют «мы» и «наш» чаще, чем подчиненные им первые офицеры и бортинженеры.
Но есть кое-что еще более любопытное в королевском «мы». В 2013 году психолог Джеймс Пеннебейкер из Техасского университета в Остине провел исследование, в ходе которого изучалось поведение в группе при личной встрече, тексты повседневных электронных писем и формулировки в переписках между солдатами разного ранга. Пеннебейкер обнаружил, что люди с более высоким статусом чаще использовали слово «мы». Но при этом они делали и кое-что другое – чаще использовали «вы». Они были более «ориентированы на других» – черта, которая, возможно, и помогла им занять руководящую должность, поскольку ассоциируется со справедливостью, щедростью и, что особенно важно, большей полезностью. Именно поэтому еще один вывод, сделанный Чангом, столь интригующий. Пациенты отмечали, что врачи проявляли больше сочувствия при использовании термедола – препарата, про который «знали», что он сработает. Чанг не может точно сказать почему, но у него есть некоторые соображения. Если вы знаете, что человек будет испытывать боль, то чувствуете ответственность и находитесь в напряжении, в то время как, если знаете, что обезболивающее сработает, вы можете оставаться более спокойным, успокаивающим или больше говорить, уделять больше внимания.
Вот в чем дело. Раз за разом в исследованиях обнаруживается, что одни и те же черты предсказывают реакцию на плацебо: уверенность врачей; насколько позитивно они оценивают вероятный исход; насколько внимательно и сочувственно относятся к пациенту. Ниршл обладал всеми этими качествами в полной мере, а также, если принять выводы Пеннебейкера, чувством статуса, которое сопровождалось душевной щедростью по отношению к другим. В общем, доктор Ниршл оказался идеальным кандидатом для передачи эффекта плацебо своим пациентам.
Однако, стоит отметить, сам Ниршл был иного мнения. Исследование Крослака и Муррелла, по его словам, глубоко ошибочное. У них было всего 26 пациентов. Они не отправили ни одного образца сухожилия разгибателя в лабораторию, чтобы подтвердить повреждение. «Мы понятия не имеем, была ли там патология, – говорит он. – Одна из моих лучших цитат для коллег: „Если оперировать нормально и не слишком накручивать себя, результаты могут оказаться очень хорошими“». По словам Ниршла, в фиктивной операции присутствует фундаментальная проблема. Рассекая общий разгибатель и длинный, чтобы увидеть короткий, вы, по сути, «освобождаете» некоторые мышцы, которые тянут и перегружают сухожилия. Это своего рода мини-версия процедуры Хохманна. Чтобы добраться до серого, полумертвого материала короткого разгибателяя, по словам Ниршла, нужно сделать то, что также помогает при «теннисном локте». На самом деле это была не фиктивная операция. Но тогда, спросил я, неужели невозможно провести ненастоящую операцию Ниршла? «По сути, это так», – ответил он. Поэтому эффективность процедуры Ниршла, как ни странно, не поддается фальсификации. Австралийское исследование получило награды, а по результатам недавнего анализа его качество было оценено как отличное. Тем не менее Муррелл признает, что небольшое количество пациентов ограничило исследование.