Пока я знакомился с целительной силой лазерного света, не мог не удивляться тому, как люди добровольно лишают себя естественного освещения и его преимуществ. В больницах, как правило, равнодушно относятся к роли света в реабилитации больных – там больше нет солнечных дворов. Хотя еще во время Крымской войны Флоренс Найтингейл заметила, что в стационарных больницах умирает больше пациентов, чем во временных полевых госпиталях, где пациенты большую часть времени находятся в естественном освещении и на свежем воздухе. В больничных палатах, созданных на основе ее работ – они назывались «палатами Найтингейл», – имелись многочисленные окна, специально расположенные таким образом, чтобы пациенты в течение всего дня получали достаточно света.
Недавние исследования показывают, что естественный свет не только ускоряет выздоровление, но также уменьшает боль и улучшает сон. Поскольку свет повышает уровень витамина D в организме, он также может снижать риск развития некоторых раковых заболеваний. В наши дни больничный пациент может считать, что ему повезло, если в его палату попадает достаточно солнечного света через окна. В закрытых помещениях, где люди проводят большую часть времени, таких как автомобили, квартиры, школы и офисы, окна все чаще тонируют с целью экономии денег на кондиционировании воздуха, а тонированное стекло пропускает не полный спектр солнечного света. В помещениях мертвенно-белый свет «энергосберегающих» флуоресцентных ламп озаряет нас призрачным сиянием, настолько неестественным, что некоторым чувствительным людям физически некомфортно находиться в таком освещении дольше пары часов.
Это не первый случай в истории, когда энергетическая политика вредит здоровью общества. Повсеместное использование угля во времена промышленной революции привело к загрязнению больших городов Европы и Америки, что заставило врача Калеба Уильямса в начале XX века скорбеть о том, как «несчастные миллионы» живут среди темных городских ландшафтов, где не светит солнце. Произошло широкое распространение инфекционных болезней, и врачи отчасти связывали это с отсутствием света, а не только с перенаселенностью. В 1905 году в Нью-Йорке количество случаев заболевания туберкулезом пошло на убыль после введения закона, ограничивающего выбросы угольного дыма.
Это создало прецедент. В Бостоне был принят «закон о голубом небе», и детей с туберкулезом стали размещать в плавучем госпитале на корабле, где они могли выздоравливать на солнце. Швейцарский врач Огюст Ролье отвозил пациентов в Альпы, где они принимали солнечные ванны в его санатории, добиваясь замечательных успехов. Решающим фактором был не только свежий горный воздух; но благодаря его прохладе люди могли дольше находиться на солнце. Великие достижения гелиотерапии были забыты после открытия антибиотиков в 1930-х годах, которые помогали иммунной системе пациентов в борьбе с инфекциями. Но теперь, когда из-за чрезмерного употребления антибиотиков появляются штаммы микроорганизмов, устойчивых к лекарствам, нам нужно заново осваивать старинные методы лечения.
Возможно, наше небо стало более ясным, но закрытые помещения еще больше лишились естественного света. Мы не сознаем этого, но искусственные источники света, которыми мы пользуемся, в большинстве случаев не излучают жизненно важных частей спектра. Ущерб от жизни в таких условиях долгое время остается скрытым. Мы можем неплохо переносить сумрак, но радость, которую мы испытываем в хорошо освещенных местах, связана не только с эстетическим удовольствием; она указывает на то, что свет нужен нашему организму для нормальной жизни.
Седьмого октября 2012 года Габи написала: «Я впервые села за руль примерно за три года… Теперь я без проблем могу поворачивать голову в любую сторону и поддерживать координацию между зрением и движениями рук… Немного позже я попробую выехать на скоростное шоссе, а пока пользуюсь второстепенными дорогами».
Вскоре она снова написала мне: «Это очень странно: иметь волю, но не иметь возможности действовать. До болезни я всегда считала, что там, где есть воля к действию, там есть и действие. С тех пор я узнала, что иногда даже при наличии воли действия не происходит. Если ваш мозг не справляется с этим, вы не можете этого сделать. Это до сих пор иногда удивляет меня…
Простите, что так долго не связывалась с вами… К сожалению, мой отец был нездоров».
Габи снова приступила к частному преподаванию. Она поет, ездит на автомобиле, живет. Ее долгая, мучительная, ежедневная зависимость от родителей подошла к концу, как и их болезненный страх за ее будущее и ожидание худшего. Теперь она рада заботиться о своем восьмидесятилетнем отце, докторе Полларде, и о своей матери. Традиционные семейные отношения, где дети принимают на себя благородную задачу заботы о родителях, были восстановлены. Между тем Фред Кан ни одного дня не пробыл на больничном за последние пятьдесят лет. И сейчас, в возрасте восьмидесяти пяти лет, он по-прежнему активно занимается своим делом.
Глава 5. Моше Фельденкрайз: физик, обладатель черного пояса и целитель
Решение серьезных проблем мозга с помощью целенаправленного осознавания движения
Побег с двумя чемоданами.
В июне 1940 года молодой еврей бежал из оккупированного нацистами Парижа[174] за считаные часы до появления гестаповцев. Он унес с собой два чемодана с французскими секретными научными разработками и материалами[175], в том числе два литра недавно открытой тяжелой воды, необходимой для производства ядерной энергии и оружия, а также планы водородной бомбы. Он не хотел, чтобы все это попало в руки немцев, и надеялся добраться до Англии. Он был плотно сложенным, чрезвычайно сильным мужчиной ростом метр шестьдесят пять сантиметров и имел репутацию спортсмена. Из-за травмы колена, полученной десять лет назад во время игры в футбол, он заметно прихрамывал.
Этому человеку, Моше Фельденкрайзу, недавно исполнилось тридцать шесть лет. Он был физиком, который заканчивал подготовку докторской диссертации в Сорбонне и работал над французскими атомными секретами в лаборатории молодых супругов, Фредерика и Ирен Жолио-Кюри. За несколько лет до этого, в 1935 году, они совместно получили Нобелевскую премию за синтез новых радиоактивных элементов. В марте 1939 года в их лаборатории впервые был расщеплен атом урана и было доказано, что расщепление определенной массы ядер урана вызывает цепную реакцию, высвобождающую огромное количество энергии, которая получила название ядерной. Именно Фельденкрайз построил ускоритель, который генерировал частицы, бомбардирующие атом. В том же году Альберт Эйнштейн написал президенту США Франклину Д. Рузвельту, что «благодаря работе супругов Жолио из Франции» появилась возможность изготовления бомбы нового типа; он предупредил, что нацисты ведут работу в этой области и приступили к накоплению урана.
За несколько дней до своего июньского побега, когда нацисты входили в Париж, Фельденкрайз заметил, что по какой-то странной причине его поврежденное колено стало работать гораздо хуже. Оно так распухло, что он едва мог встать с постели и пойти на работу. В то время он жил в условиях постоянного стресса, но не мог понять, каким образом события, происходившие в мозге, могли привести к распуханию колена. Он знал, что вскоре после вторжения гестаповцы придут с обыском в лабораторию Кюри и заставят всех сотрудников выйти во двор. Как правило, они отделяли евреев и коммунистов для отправки в концентрационные лагеря. Фредерик сказал Фельденкрайзу, что промедление крайне опасно, и передал ему бумаги от французского правительства.
С двумя чемоданами и своей женой Ионой Моше совершил отчаянный марш-бросок через половину страны, чтобы найти судно, отплывающее в Англию. Но, переезжая от одного порта к другому, они обнаруживали, что либо порт был закрыт, либо последний корабль уже уплыл. Летчики люфтваффе бомбили дороги, переполненные отчаявшимися людьми, спасавшимися на автомобилях, потому что железные дороги не работали. Вскоре дороги стали непроходимыми. Моше и Иона пошли пешком, но она страдала врожденным вывихом бедра, а он хромал. Когда она обессилела, он катил ее дальше на брошенной ручной тележке до тех пор, пока они не присоединились к эвакуационной операции союзных ВМФ. Ею командовал британский офицер Йен Флеминг, который впоследствии написал романы о Джеймсе Бонде. Флеминг разместил их на борту фрегата «Эттрик» – последнего, отплывшего из Франции. Поскольку судно было переполнено, Фельденкрайзу пришлось бросить свои чемоданы в большую кучу багажа, чтобы забрать их по прибытии.
Когда Фельденкрайз и его жена прибыли в Англию в последнюю неделю июня 1940 года, ему удалось отыскать только один чемодан, который он передал в британское Адмиралтейство. Но теперь у него появилась новая проблема; фамилия Фельденкрайз казалась немецкой. Британцы, опасавшиеся, что нацисты разместят шпионов среди беженцев, задержали его и отправили в лагерь для интернированных лиц на острове Мэн.
В это время на одного из ведущих британских ученых Дж. Д. Бернала была возложена задача собрать команду ученых для помощи военной экономике. Когда-то он посещал лабораторию Жолио-Кюри и теперь обнаружил, что Фельденкрайз оказался среди задержанных. Бернал добился его освобождения и привлек к решению остро стоящей проблемы: нацистские субмарины топили английские корабли. Во Франции Фельденкрайз проделал значительную работу по созданию сонара – разновидности подводного радара, который можно было использовать для поиска вражеских подлодок.
После того как британский проект сонара застопорился, Фельденкрайза в составе весьма разношерстной группы ученых приняли на работу. Располагались они в Фэйрли, уединенном поселке на западном побережье Шотландии. За несколько дней Фельденкрайз превратился из подозреваемого в научного офицера Адмиралтейства, работавшего на британскую контрразведку. Днем он работал над сверхсекретными проектами, а по вечерам учил своих коллег дзюдо.