Фельденкрайз садился рядом с учеником и с помощью прикосновений вступал в контакт с его нервной системой. Он начинал с мелких движений, чтобы мозг, наблюдавший за происходящим, привыкал определять незначительные различия. Прикосновения служили не для направления, а для коммуникации с мозгом пациента. Если человек совершал движение, Фельденкрайз двигался вместе с ним, внимательно наблюдая и не прилагая больших усилий, чем было необходимо. Он не разминал мышцы и не давил на них, как при массаже или при физиотерапевтическом сгибании и разгибании суставов. Он редко работал непосредственно с болезненной частью тела; такой подход лишь усиливал мышечное напряжение. Он старался начинать работу на максимальном расстоянии от болезненного участка, часто на противоположной стороне тела. Если пациент испытывал боль в верхней части тела, то сеанс мог начаться с пальца ноги. Если Фельденкрайз ощущал скованность движения, то никогда не пытался преодолеть ее. Он обнаружил, что когда мозг ощущает расслабленность большого пальца ноги, у человека появляется представление о расслабленном движении, которое вскоре распространяется на всю половину тела.
Подход Фельденкрайза отличается от традиционных методов физиотерапии, сосредоточенных на отдельных частях тела и потому имеющих «локальное» применение. К примеру, в некоторых формах физиотерапии используются тренажеры, вовлекающие конкретные части тела в процесс движения через растяжку и последовательное напряжение мышц. Хотя такие методики часто бывают весьма эффективны, они основаны на механистической концепции отношения к телу как к набору отдельных частей. В них предусмотрены специфические процедуры для конкретных проблемных участков. По словам Фельденкрайза, «у меня нет универсальной методики[202], которую можно применять ко всем людям без разбора; это противоречит принципам моей теории. Я ищу и по возможности нахожу главную проблему, которую можно определить во время каждого сеанса и которую при тщательной разработке можно уменьшить и частично устранить. Я… медленно и постепенно прорабатываю каждую телесную функцию».
Репутация Фельденкрайза продолжала укрепляться. Аарон Кацир, друг Авраама Баниэля и ученый, сделавший крупный вклад в теорию нейронной пластичности, сильно интересовался работой Фельденкрайза. Он передал информацию премьер-министру Израиля Давиду Бен-Гуриону, и в 1957 году Фельденкрайз сделал Бен-Гуриона своим учеником. Семидесятилетний премьер-министр так сильно страдал от неврита седалищного нерва и болей в пояснице, что едва мог вставать для выступления в парламенте. После нескольких уроков Бен-Гурион смог забраться на танк и произнести речь перед солдатами. Поскольку дом Фельденкрайза стоял рядом с морем, Бен-Гурион перед обращением к государственным делам отправлялся туда на утреннее купание, а потом заходил к Фельденкрайзу. Однажды Фельденкрайз попросил его встать на голову. Фотография пожилого премьер-министра, стоящего на голове на пляже в Телль-Авиве, была использована на выборах и стала всемирно известной. Вскоре Фельденкрайз стал путешествовать и давать уроки по функциональной интеграции в разных странах, среди его учеников были такие люди, как скрипач Иегуди Менухин и британский кинорежиссер Питер Брук.
В ходе работы с новыми учениками Фельденкрайз обнаружил, что его «танцы с мозгом», как он сам это называл, помогали улучшить состояние пациентов в случаях весьма тяжелых повреждений мозга, например при инсульте, церебральном параличе, рассеянном склерозе, некоторых травмах спинного мозга и даже в случаях, когда часть мозга отсутствовала.
Детективная работа: выявление инсульта.
Фельденкрайза часто приглашали в Швейцарию. Во время одного визита он познакомился с женщиной старше шестидесяти лет по имени Нора, которая пережила инсульт в левом полушарии мозга. В написанной им книге о ее лечении содержится наиболее подробное описание его методики.
При инсульте кровяной сгусток или кровотечение нарушают кровоснабжение какой-то части мозга, и нейроны в этой области начинают отмирать. У Норы после инсульта речь была медленной и невнятной, а тело жестким. Она не была парализована, но мышцы ее тела с одной стороны находились в спастическом состоянии. Считается, что спастика (от слова «спазм») происходит при повреждении нейронов мозга, которые тормозят мышечные сокращения. Срабатывают только возбуждающие нейроны, что приводит к слишком сильному мышечному напряжению. Это классический признак плохой саморегуляции нервной системы.
Через год после инсульта речь Норы улучшилась, но она не могла прочитать ни слова или написать свое имя. Через два года она по-прежнему нуждалась в круглосуточном наблюдении, поскольку часто выходила на улицу, а потом не могла найти дорогу домой. Нарушение когнитивных функций сильно тяготило ее.
Фельденкрайз впервые встретился с ней через три года после инсульта и не имел ни малейшего представления, как подойти к этой проблеме. Каждый инсульт, вызывающий когнитивные нарушения, по-своему уникален, и точное определение поврежденной функции мозга часто требует детективных навыков. Он понимал, что чтение не является естественным навыком; процесс обучения требует совместной работы множества разных мозговых функций. Он также понимал, что когда инсульт повреждает нейронную сеть, обрабатывающую какую-либо функцию, это не означает, что повреждаются все нейроны в сети: «Когда навык утрачивается, лишь некоторые клетки, необходимые для выполнения этого навыка, перестают функционировать»[203]. Часто бывает возможно привлечь к работе другие нейроны и «научить их выполнению утраченного навыка, хотя обычно другим способом».
Фельденкрайз смог дать Норе лишь несколько уроков до возвращения в Израиль, и ее родственники решили, что она должна отправиться вместе с ним, так как традиционное лечение не давало результатов.
В начале своей работы с Норой Фельденкрайз старался выяснить, почему она не могла читать и писать. Он также строил догадки о ее восприятии окружающего мира и ориентации в пространстве: она постоянно натыкалась на вещи, часто усаживалась на самый край стула, когда пыталась сесть, а выходя из комнаты с несколькими дверями обычно выбирала неправильную. В конце получасового урока Фельденкрайз поставил ее туфли, снятые перед занятием, носками к ней, но не сказал, зачем он это сделал. Она выглядела очень сконфуженной, не могла надеть туфли или отличить левую туфлю от правой, и провозилась больше пяти минут. Эта ошибка подсказала ему, что из-за травмы мозга она перестала отличать левое от правого, что также нарушило ее способность к чтению. Он понял, что сначала должен разобраться с этой проблемой, так как дети учатся отличать левую сторону от правой задолго до того, как они учатся читать.
Но прежде чем решать проблему Норы с ориентацией в пространстве, необходимо было успокоить ее шумный, гиперактивный мозг. Когда Фельденкрайз поднимал ее конечности, то не мог согнуть их из-за чрезмерного мышечного напряжения. Он исправил это, расположив ее на спине и подложив покрытые губкой деревянные валики ей под шею и под колени. Это уменьшило мышечный тонус в ее теле. После этого он стал осторожно двигать ее голову взад-вперед, все легче с каждым разом, и ее тело расслаблялось, приводя ее мозг и нервную систему в состояние повышенной восприимчивости. Когда в мозг поступали только слабые стимулы, ей было легко определять мелкие сенсорные различия и учиться. Потом он просто прикасался к ее правому уху и шутливо говорил: «Это правое ухо».
Когда Нора лежала на спине, то видела кушетку справа от стола, где она находилась. Фельденкрайз прикасался к ее плечу и говорил: «Это правое плечо». На протяжении нескольких дней он прикасался к разным точкам с правой стороны тела и произносил соответствующие слова. Он никогда не использовал слово «левый» и не прикасался к левой стороне тела. Во время следующего сеанса он уложил ее на живот и снова прикоснулся к правой стороне тела. Теперь она была сбита с толку, так как сопоставляла понятие «правая сторона» с видом комнаты. Когда она лежала на спине, кушетка находилась справа и стала своеобразным «признаком правости» для Норы. (С возрастом мы забываем о том, что в детстве мы все усваиваем это различие похожим способом.) Фельденкрайз провел несколько занятий, обучая ее различать правую и левую стороны, когда она находится в разных позах. Он хорошо понимал, что такая обманчиво простая концепция, как ориентация, на самом деле довольно сложна.
Потом он сделал следующий шаг и предложил Норе закинуть правую ногу на левую. Она сделала это, но теперь считала свою левую ногу правой, так как она была правее. Потребовалось два месяца уроков и экспериментов с правыми и левыми позициями, пока она не смогла понять концепцию «левого» и «правого» во всей ее полноте. Все это время ее мозг формировал новую карту телесного восприятия левой и правой стороны. Иногда она снова сбивалась, и ему приходилось начинать сначала, но это происходило все реже.
Лишь тогда Фельденкрайз решил, что она готова перейти к текстам. Нора говорила, что не может «видеть» слова. Он направил ее к офтальмологу, который сообщил, что с ее зрением все в порядке, и таким образом подтвердил, что проблема заключается в ее мозге, а не в глазах. Фельденкрайз дал ей книгу с очень крупным шрифтом. Когда ничего не вышло, он вручил ей очки, но она никак не могла правильно надеть их. «Я был недоволен собой[204], – написал он. – Я не понял, что даже перенос телесного восприятия на внешние объекты требует подготовки».
Ребенок, который берет родительские очки и пытается надеть их, испытывает такие же затруднения. Поэтому Фельденкрайз научил ее правильно располагать очки, чтобы левая линза располагалась перед левым глазом, а правая линза – перед правым глазом.
Поскольку Нора говорила, что не может «видеть», Фельденкрайз не стал предлагать ей заняться