Эти сигналы позволяли мозгу мальчика различить пальцы ног и их мышцы, икроножные и бедренные мышцы и все движения, которые они могли совершать. Лишь когда мозг научился определять эти различия, он смог надлежащим образом регулировать срабатывание нейронов моторной системы и мышечный тонус.
Если на уроке функциональной интеграции Фельденкрайз чувствовал, что мышца у человека «застывшая» и слишком плотная, он часто делал за человека то, что несбалансированная нервная система делала слишком сильно. Карл Гинзбург, один из его последователей, говорил о том, как часто Фельденкрайз, вместо попыток «освободить» ученика от напряженности, поддерживал его в этом, добавляя свое собственное движение к усилию напряженной мышцы. «Понимание привычки привело его к тому, что он не противился действию, но поддерживал его[211], непосредственно подключаясь к нему. Фельденкрайз обнаружил, что при такой поддержке большинство учеников просто отказывается от привычных действий»[212].
Фельденкрайз смог научить Эфраима закидывать колено одной ноги на другую. Еще больше сближая колени мальчика, он делал то, что разбалансированная нервная система делала с чрезмерной силой; таким способом он учил нервную систему, что ей не нужно работать с таким напряжением. Через несколько минут спастические бедренные мышцы Эфраима расслабились без какого-либо принуждения. Теперь, когда колени были немного разведены, Фельденкрайз поместил между ними кулак и попросил мальчика плотно сжать его. Тогда мышцы Эфраима полностью расслабились, и он смог широко развести колени. «Видишь, насколько легче[213], когда колени раздвинуты? – спросил Фельденкрайз. – Чтобы сдвинуть их, нужно приложить усилие».
В 2006 году исследование на тридцати трех пациентах показало, что занятия по методике «осознавания через движение» могут удлинять мышцы так же эффективно, как упражнения для растяжки[214]. Спортсменам стоит задуматься о том, чтобы взять этот подход на вооружение[215].
Девушка, лишенная части мозга.
Подход Фельденкрайза может радикально изменить даже жизнь людей, которые родились без значительной части головного мозга, совершенствуя дифференциацию в его сохранных частях. Элизабет, с которой я разговаривал, родилась без одной трети мозжечка – той части мозга, которая помогает координировать и контролировать последовательность движения, мышления, равновесия и внимания. Без мозжечка человеку очень трудно контролировать все эти функции. Мозжечок имеет размер небольшого персика и расположен под основными полушариями, ближе к задней части мозга. Он занимает лишь около 10 % объема мозга, но содержит почти 80 % его нейронов[216]. С медицинской точки зрения состояние Элизабет называется мозжечковой гипоплазией, и не существует известного лечения, которое могло бы исправить ситуацию.
Когда Элизабет находилась в утробе, ее мать уже начала беспокоиться, потому что плод почти не шевелился. Когда Элизабет родилась на свет, она не могла двигать глазами. Они беспорядочно моргали и смотрели в разных направлениях. В возрасте одного месяца она лишь изредка могла следить за движущимися предметами. Ее родители боялись, что она не сможет нормально видеть. По мере взросления стало ясно, что она испытывает проблемы с мышечным тонусом. Иногда она была очень вялой, а в другое время слишком напряженной и «спастичной», то есть не могла совершать намеренные, целенаправленные движения. Она проходила традиционную физиотерапию и трудотерапию, но эти процедуры были болезненными для нее.
Когда Элизабет было четыре месяца, главный детский невролог в крупном городском медицинском центре проверил электрическую активность ее мозга. Он сказал ее родителям, что «ее мозг не развивался с самого рождения, и нет причин полагать, что он будет развиваться». Отклонения в развитии у большинства таких детей оказываются устойчивыми, и раньше считалось, что мозжечок обладает ограниченной пластичностью[217]. Врач также сказал родителям, что ее состояние очень похоже на церебральный паралич, и предсказал, что она никогда не сможет сидеть, будет страдать недержанием и никогда не сможет вписаться в общество. Ее мать впоследствии вспоминала: «Он сказал: “Лучшее, на что мы можем надеяться, – это сильная задержка умственного развития”». Врачи Элизабет точно описывали свой предыдущий опыт наблюдения за такими детьми, получавшими традиционное лечение, – единственное, о котором они знали.
Тем не менее родители Элизабет продолжали обращаться за помощью. Однажды друг семьи, знакомый с работами Фельденкрайза, сказал: «Этот парень способен делать вещи, которые не может делать никто другой». Когда они узнали, что Фельденкрайз приезжает из Израиля в соседний город для подготовки учеников – одно из его главных занятий в 1970-е годы, – то добились встречи с ним.
Когда Фельденкрайз впервые встретил Элизабет, ей было тринадцать месяцев и она не умела ползать и даже ерзать на животе. Ей удавалось только одно целенаправленное движение: перекатывание на бок. На первом уроке функциональной интеграции она все время плакала. Ей уже пришлось пройти много сеансов с терапевтами, которые пытались заставить ее делать вещи, к которым она была не готова на текущей стадии развития. К примеру, многие терапевты неоднократно и безуспешно пытались посадить ее. Если тело ребенка находится в спастическом состоянии, такие движения причиняют ему боль, и поэтому она плакала.
Согласно Фельденкрайзу, попытки перескочить через уровень развития являются огромной ошибкой; никто ведь не учится ходить через ходьбу. Чтобы ребенок пошел, должны быть предварительно сформированы другие навыки, об усвоении которых взрослые даже не помнят: например, способность изгибать спину и поднимать голову. Лишь когда все эти элементы имеются в наличии, ребенок спонтанно учится ходить. Фельденкрайз видел, что Элизабет неудобно лежать на животе, и лежа на животе она вообще не может поднять голову.
Он отметил, что вся левая сторона ее тела была охвачена спазмом, что делало ее конечности жесткими. Шея была очень напряженной, что вызывало боль. Все это указывало на то, что карта мозга для левой половины тела Элизабет была недифференцированной, хотя должна была иметь сотни отдельных участков для обработки разных видов движения.
Фельденкрайз осторожно прикоснулся к ее ахиллову сухожилию, и она так вздрогнула, что он понял, что сначала необходимо как-то уменьшить боль; он должен был успокоить ее мозг, иначе не будет никакой возможности чему-то ее научить.
«После того как Моше осмотрел ее, он сказал: “У нее есть проблема, но я могу помочь ей”, – вспоминает ее отец. – Он ничуть не смущался. Моя жена попросила его объяснить; тогда он немного согнул ногу нашей дочери, взявшись за лодыжку, и попросил меня прикоснуться к ней, так что я почувствовал тугой узел мышц. «Она не может ползать, потому что ей больно сгибать ноги, – объяснил он. – Если мы снимем напряжение, то она сможет свободно сгибать ноги. Тогда ее поведение сразу изменится, вы увидите». Так и случилось: уже через два дня она начала ползать».
Когда Фельденкрайз в следующий раз посетил родителей Элизабет, там была одна из его молодых учениц, Анат Баниэль, клинический психолог и дочь его близкого друга Авраама Баниэля. Фельденкрайз спросил Баниэль, не против ли она держать Элизабет во время «урока». Он мягко прикоснулся к ребенку и начал учить ее различать очень простые движения. Элизабет казалась довольной, внимательной и заинтересованной.
Фельденкрайз аккуратно взял ее голову и очень медленно стал двигать ее вверх и вперед, чтобы растянуть позвоночник. Обычно это движение приводило к естественному изгибу спины и выпячиванию таза – к положению, которое принимает позвоночник, когда человек просто стоит. Работая с детьми, страдающими церебральным параличом и другими двигательными расстройствами, Фельденкрайз часто пользовался этой методикой для инициации рефлекторного срабатывания тазовых и поясничных мышц. Но когда он попробовал сделать это с Элизабет, Баниэль не ощутила никакого движения. Поэтому она решила, что, когда Фельденкрайз будет поднимать Элизабет голову, она осторожно приподнимет тазовую область девочки.
Внезапно по спастическому, замкнутому, пассивному телу и позвоночнику Элизабет прошла волна движения. Они снова и снова осторожно двигали ее, а потом попробовали более тонкие вариации движения.
В конце занятия Баниэль протянула Элизабет ее отцу. Обычно в его руках Элизабет приникала к нему, будучи не в силах управлять движением головы. Но на этот раз она изогнула спину, откинула голову и подалась вперед, глядя на своего отца. Мелкие движения шеи и спины, которые совершали Фельденкрайз и Баниэль, пробудили саму идею такого движения, которая запечатлелась в ее мозге. Теперь Элизабет сознательно могла приводить в движение большие мышцы спины и крестцового отдела, что очень радовало ее.
Но оставалось еще много забот: страшный диагноз Элизабет никуда не делся. Фельденкрайз мог понять, почему родители так тревожились за ее будущее. В таких случаях он предпочитал ограничиваться немногими словами. Но он судил о мозге малышки не по ее текущему уровню развития, а по тому, что она может усвоить при надлежащей стимуляции на этом уровне развития. «Она умная девочка, – сказал он. – Она будет танцевать на своей свадьбе».
Фельденкрайз вернулся в Израиль. В следующие несколько лет родители Элизабет героически и неустанно шли на любые траты, чтобы девочка могла встретиться с ним. Они привозили ее к нему в номер отеля каждый раз, когда он приезжал в США или Канаду, и трижды ездили в Израиль на две-три недели для ежедневных визитов к Фельденкрайзу. Между этими интенсивными курсами Элизабет закрепляла достигнутые успехи в повседневной жизни.