[221], потому что это просто невероятно… Когда она увидела людей, выполнявших броски и подъемы по системе дзюдо, то сказала: «Я смогу это сделать», и примерно через десять минут научилась это делать».
Одной из самых важных вещей, которые Фельденкрайз усвоил из общения с Дзигоро Кано и обучения дзюдо, было понимание принципа обратимости: разумное действие необходимо выполнять таким образом, чтобы оно в любой момент могло быть остановлено или обращено вспять, то есть развернуто в противоположном направлении. Секрет заключался в избавлении от навязчивости и принуждения – как в жизни, так и в движениях. (Совершение навязчивых или принудительных действий и поступков противоположно дифференцированному подходу. Навязчивое действие, в отличие от дифференцированного, всегда выполняется одинаково, а поскольку в него вкладывается значительное психическое усилие, оно часто совершается механически и неосознанно.)
В книге «Высшее дзюдо» он написал: «В дзюдо нельзя подходить к чему-либо с такой решимостью, которая делает невозможным изменение при необходимости своего изначального намерения»[222]. Как и в дзюдо, в жизни мы не должны зацикливаться – на привычке, образе мыслей или схеме поведения. Даже когда мы думаем, что замкнулись в своих привычках, на самом деле это часто оказывается не так. Фельденкрайз писал, что в дзюдо, даже когда соперник пригвождает тебя к полу, «всегда следует помнить, что слова «неподвижность» и «удержание» не описывают реального положения вещей[223]; они передают идею окончательности и фиксированности, которых не существует в ходе непрерывного действия. Состояние неподвижности динамично и постоянно изменяется. Соперник обычно освобождается, как только вы перестаете предупреждать и сдерживать его следующее движение».
Но одно обстоятельство нельзя обратить вспять: человеческие существа неустанно движутся к смерти. Мы не можем изменить то, что с нами происходит, но можем изменить то, как это происходит. Фельденкрайз находился при смерти, когда Авраам Баниэль последний раз посетил его в Телль-Авиве[224] в 1984 году. Он обратил внимание, что Фельденкрайз прислушивается к себе и к своему телу, словно слушает другого человека. Зная о любопытстве своего друга и о его сильной привязанности к жизни, Авраам спросил его:
– Моше, что ты чувствуешь?
Лицо Фельденкрайза распухло, но Аврааму показалось, что он улыбается.
– Я жду того момента, когда услышу свой последний вздох, – медленно ответил он.
Глава 6. Слепой человек учится видеть
Метод Фельденкрайза, буддизм и другие нейропластические методы.
Глаз не остается на месте, а постоянно движется[225].
Андреас Лаурентиус (Адре дю Лорен). «Рассуждение о сохранении света», 1599
Дэвид Уэббер, стройный мужчина с негромким голосом, сидит напротив меня в моем кабинете для консультаций. Он ослеп в сорок три года, но вернул себе зрение с помощью собственного метода и практического приложения идей Фельденкрайза о мозге и разуме. Годами он принимал медикаменты и перенес много операций на глазах, но хирурги так и не смогли восстановить его зрение. Признаки перенесенной им болезни хорошо заметны. Его правый глаз немного выпучен, имеет зрачок большего размера и более темную зеленовато-карюю радужную оболочку, чем другой глаз. Сейчас он может видеть, но все же двигается с осторожностью, с тем осознанием своего тела в пространстве, которое свойственно слепым людям.
В 2009 году, когда мы впервые встретились, Дэвиду было пятьдесят пять лет. Он приехал с острова Крит, где живет в пансионе XV века с видом на Эгейское море. Родившийся в Канаде, он стал жить на Крите после того, как потерял работу из-за слепоты. Он добился некоторых успехов еще до переезда на Крит, но на тот момент по-прежнему оставался инвалидом. Он нуждался в менее напряженном ритме жизни, поэтому нашел уютное место в окружении оливковых деревьев и надеялся на то, что воздух и солнце Крита вернут ему бодрость духа. На Крите он мог вести простую жизнь на свои небольшие сбережения, без риска заблудиться в метели и упасть на льду суровой канадской зимой.
По мере того как разворачивается наша беседа, мы понимаем, что наши пути чуть не пересеклись много лет назад. Хотя мы не встречались, но посещали один и тот же колледж. В университете на нас повлияли лекции одного и того же профессора философии, хотя и в разные годы. Будучи молодым человеком в 1960-е годы, Уэббер стал моряком, но потом обратился к изучению Платона вместе с нашим профессором, который научил его ценить древнегреческую философию. Затем он приступил к изучению Теравады, одной из старейших школ индийского буддизма, рассматривая ее как дальнейшее изучение «исследуемой жизни», которое первоначально привлекло его в философии Платона и Сократа. Он несколько лет учился с двумя наставниками, которые в будущем сыграли роль в его излечении: с Намгьялом Ринпоче, который учил его медитации и старинным текстам, и с достопочтенным У Тилой Вунтой из Мьянмы, с которым он путешествовал и изучал строительство пагод. Его внутреннее путешествие было глубоким; какое-то время он следовал классической практике медитации по двадцать часов в день и спал четыре часа в сутки.
Потом он женился и завел сына. Столкнувшись с необходимостью содержать семью, он открыл в себе большие способности к систематическому мышлению, необходимому в компьютерной отрасли. В начале 1990-х годов он работал системным интегратором, возглавлявшим сетевое отделение AT&T в Канаде, и был членом международной команды, одной из первых разработавшей инфраструктуру для коммерциализации Интернета.
Однажды во время большой презентации в 1996 году, когда ему было сорок три года, его коллега сказал: «У вас очень красные глаза». Он посетил офтальмолога, который диагностировал увеит, аутоиммунное заболевание, при котором антитела организма атакуют глаза, что приводит к воспалению. Увеит является причиной 19 % случаев слепоты в США. Воспаление быстро прогрессировало, затронув его радужную оболочку и хрусталик. Он практически ослеп. Затем аутоиммунное заболевание атаковало его щитовидную железу, которую пришлось удалить.
Из-за аномальной реакции иммунной системы за его сетчаткой накапливалась жидкость, что привело к опуханию ее центральной части (макулы, в которой острота зрения в норме максимальна). Он утратил способность видеть мелкие детали. Не мог определить время по наручным часам; с помощью периферийного зрения он мог лишь заметить, что на его запястье находится что-то похожее на часы. Он смутно различал цвета, но не мог получить достаточно информации, чтобы сложился образ.
В течение пяти лет его глаза лечили инъекциями противовоспалительных стероидов между глазными яблоками и глазницами. Он также принимал орально стероиды для подавления иммунной системы. Но болезнь опережала лечение, и отмершие частицы воспаленной ткани заполнили его глаза движущейся черной пеленой, блокировавшей зрение. Хирургические операции выявили еще две проблемы: высокое внутриглазное давление, приводившие к развитию глаукомы, которая может вызвать слепоту, и сильную катаракту, из-за которой в конечном счете пришлось удалить оба его хрусталика. Теперь ему приходилось носить мощные очки, компенсирующие отсутствие хрусталиков, но из-за них окончательно пропало периферийное зрение.
Опасаясь стать беспомощным и зависимым от других людей, он часто не надевал новые очки и заставлял себя ездить на метро или отправляться на ярмарки, чтобы привыкнуть нормально себя чувствовать в людных местах, которые больше всего пугали его. Хотя он видел лишь размытые пятна, он говорил: «Я научился жить с размытым зрением и чувствовать себя вполне комфортно в этом состоянии. Я понял, что зрение – это не просто способность различать детали и видеть символы… Я вижу всем телом, а не глазами».
В ходе еще двух операций (витрэктомия) были вскрыты его глазницы для вакуумного удаления внутреннего геля, стекловидного тела, где накапливалась мертвая ткань. Улучшение было незначительным. После одной из операций на катаракте послеоперационная инфекция разрушила большую часть его правого глаза. Офтальмолог сказал ему, что глаз практически «умер», так как в нем отсутствует внутриглазное давление. Вскоре этот глаз стал сжиматься в глазнице. Через несколько лет, в 2002 году, ему потребовалось прооперировать глаукому в левом глазу, сохранившем остатки зрения. Трабекулэктомия, включавшая пробуривание маленького отверстия в левом глазу для отвода жидкости, была неудачной. В целом он перенес пять операций без какого-либо значительного улучшения зрения. Одним глазом он мог различить пальцы, поднесенные к лицу, а давление в другом глазу было неконтролируемым. Он испытывал сильнейшую физическую боль, словно что-то царапало его глаз каждый раз, когда он пытался двигать им. Боль не исчезала годами и часто приковывала его к постели.
«Кроме того, я испытывал душевную боль, – говорит он. – Я жил в постоянном ужасе и тревоге, и с годами становилось только хуже, – его ранее спокойный голос начинает дрожать, когда он рассказывает об этом. – Дома я замечал, что теряю один навык за другим, и уже не мог даже выдавить пасту на зубную щетку. Я писал заметки фломастерами и выводил буквы дюймовой высоты. На работе все шло хуже некуда. Я находился на гребне второй волны своей карьеры, когда босс сказал, что я утрачиваю контроль над системой, потому что не вижу компьютерного монитора. Меня отстранили от должности. Одно дело – постепенно слепнуть, а другое – терять завидную работу. Дело было в начале эпохи бурного роста Интернета, и я понимал, что у меня уже не будет другой такой возможности. Это было душераздирающе. Мне пришлось оформить инвалидность, чтобы я мог сосредоточиться на том, что происходит с моими глазами и иммунной системой».