сона, инсульт и рассеянный склероз.
Болезнь Паркинсона.
Анна Рошке страдала болезнью Паркинсона в течение двадцати пяти лет. Сейчас ей восемьдесят лет, а первые симптомы появились около шестидесяти. Ее привезли для лечения из Германии в Висконсин, но и там врачи были не в силах помочь ей. Она не могла ходить, сохранять равновесие, не могла налить молоко в стакан, не расплескав его, или унять дрожь в конечностях. Ее речь была замедленной, она не могла поддерживать разговор без усилий. Ее сын Виктор Рошке, молекулярный биолог, который разрабатывал препараты для борьбы с раком, рассказал: «Она находилась в очень плохом состоянии. Тремор был главной проблемой. Врачи регулировали дозировки лекарств, и они до некоторой степени сдерживали болезнь… но в какой-то момент врачи сказали, что больше ничего не могут поделать. Они перебрали все имевшиеся варианты лечения». Она знала, что на ранней стадии болезни она еще сможет нормально двигаться, и надеялась быть полезной, занимаясь мелкими делами, например выпечкой пирожных для внуков. Но, прогрессируя, болезнь почти полностью лишила ее подвижности, и большую часть дня Анна могла только глядеть в окно или смотреть телевизор.
У ученых были основания предполагать, что устройство PoNS сможет помочь ей. Недавние томографические исследования на пациентах с двигательными расстройствами показали, что во время использования PoNS активируется бледный шар (globus pallidus) – та часть мозга, которая становится гиперактивной при болезни Паркинсона.
После двух недель PoNS-терапии к Анне вернулась способность говорить и ходить, а тремор конечностей уменьшился. Она больше не нуждалась в ходунках и «вполне нормально могла ходить, – говорит Виктор. – Мы также отметили заметное улучшение речи. Если не обращать внимания на тремор, она выглядела как обычный человек».
Анна продолжала регулярно пользоваться устройством. Во время следующего визита Виктору рассказали, что его восьмидесятилетняя мать самостоятельно красила потолок, стоя на столе. «Это была жуткая история», – смеется он, вспоминая, что его мать всегда была активной и деятельной. С учетом того, насколько болезнь успела нарушить ее способности к движению и поддержанию равновесия, «было поразительно, что она смогла сделать это и не упасть». Теперь она днем гуляет в парке, двигаясь быстро и легко, и готовит пирожные для своих внуков.
Анна не избавилась от болезни Паркинсона, но ее подвижность улучшилась настолько, что она почти не ощущает симптомов. «Я скептически относился к этому устройству, – говорит Виктор. – Ведь я ученый и доверяю только научным данным. Но когда я увидел результаты его применения, особенно в сфере когнитивных способностей и координации движений, то был вынужден признать, что устройство очень эффективно».
Инсульт.
Мэри Гэйнс живет на Манхэттене. Ей пятьдесят два года, у нее светлые волосы, румяные щеки и большие глаза. В 2007 году она была директором частной школы, где проработала двадцать два года. Американка, выросшая в Европе, она говорила по-французски, по-итальянски и немного по-немецки и по-фламандски. Когда ей еще не исполнилось пятидесяти лет, она перенесла тяжелый инсульт, вызванный лопнувшим кровеносным сосудом в мозге. Все началось как серия «микроинсультов». Сначала она заметила тяжесть в руках и ногах, потом начала видеть вспышки перед глазами. Ее партнер Пол довез ее до больницы. «Я находилась внутри магниторезонансного томографа в пресвитерианской клинике Нью-Йорка, когда случился большой инсульт, – рассказывает она. Классический инсульт левого полушария почти обездвижил правую сторону ее тела и повлиял на речь. – Я не могла говорить, писать, читать, кашлять и вообще производить какие-либо звуки. Я была немой».
У нее также появились проблемы с мышлением: она не могла отфильтровывать ненужную информацию, испытывала сенсорную перегрузку и не понимала речь других людей, поскольку отвлекалась на фоновый шум. Здоровый мозг автоматически сортирует информацию и определяет, что заслуживает внимания. «После инсульта мне приходилось сознательно оценивать каждый звук, тень и почти все запахи, чтобы определить, что представляет опасность», – сказала Мэри. Обработка визуальной информации замедлилась настолько, что, сидя в автомобиле на пассажирском месте, она не могла разобраться в движении транспорта. «Я постоянно играла в догонялки», – сказала она. Утратив способность различать опасное и безопасное, ее нервная система теперь всегда находилась в симпатическом состоянии «борись или беги».
Она не могла выполнять простейшие жесты и движения, например включить и выключить плиту. Простые задачи изнуряли ее, она оказалась изолированной от общества. Мэри стала ежедневно посещать занятия по речевой реабилитациии в клинике Хелен Хейес, где лечили афазию (системное нарушение речи) и дизартрию (неспособность правильно артикулировать звуки). «Я сидела, слушала разговоры других людей и не понимала, о чем они говорят». Через полгода она попыталась вернуться к работе, но ничего не вышло. «Я думала, что мне придется жить с этим всю оставшуюся жизнь».
Получив инвалидность, она четыре с половиной года старалась добиться улучшения своего состояния, но большая часть симптомов так никуда и не делась. Потом она случайно узнала, что в Мэдисоне, где жила ее сестра, есть лаборатория, занимающаяся постинсультной реабилитацией. В январе 2012 года она приехала туда на две недели. Как и многие, кто долго болел и перепробовал все методы традиционной терапии в ведущих клиниках, она скептически относилась к этому визиту.
«На второй день в лаборатории я почувствовала перемены, и мне было трудно поверить в их реальность, – сказала она мне. – Дело в том, что мне казалось, «я хочу, чтобы это было правдой, поэтому я воображаю всякие вещи». Но когда я вышла на ланч во второй день, по моему мозгу словно провели расческой, и я больше не ощущала спутанности». Ее когнитивные проблемы с сортировкой внешних стимулов куда-то исчезли. Реакция «борись или беги» начала отключаться. К ней внезапно вернулось периферийное зрение, и она смогла воспринимать зрительную информацию в реальном времени. «На третий день я ощутила прилив энергии. И, господи, я могла разговаривать с человеком на другом конце стола и слышать его. Это вызвало у меня эйфорию.
Пришлось успокаивать себя, так как я не хотела, чтобы меня считали сумасшедшей. Устройство изменило мою жизнь».
После двух недель в Мэдисоне она вернулась домой, взяв устройство с собой, и пользовалась им от трех до пяти раз в день. К марту 2012 года ее домашняя терапия продолжалась уже два месяца. Лишь однажды запнувшись, она сказала мне: «Я знала, что мне еще предстоит упорная работа, но чувствовала себя почти как прежде… Думаю, самое главное достижение состоит в том, что я снова могу ощущать «поток», вещи опять стали моим естественным окружением. Теперь я получаю удовольствие от повседневных дел и просто от того, что чувствую себя живой». Раньше она едва могла прочитать статью в газете, «а теперь я могу читать все, что хочу».
Использование устройства PoNS изменило жизнь Мэри, выздоровление все же было неполным, и ее до сих пор каждую неделю мучают головные боли. Сначала она думала, что будет пользоваться устройством так долго, как предлагали ученые, но остановилась через полгода, когда поняла, что достигнутые успехи остаются при ней без повседневной практики. «Теперь я практикую йогу, медитирую, занимаюсь уборкой в доме и в саду и с большим удовольствием готовлю. Больше всего меня радует свобода, и я каждую секунду наслаждаюсь ею».
Рассеянный склероз.
Макс Курц, заведующий отделением физиотерапии в медицинском центре Университета Небраски – ученый, специализирующийся на биомеханике и контроле движений. Он возглавлял первое исследование устройства за пределами лаборатории в Мэдисоне. Юрий, Митч и Курт нуждались в подтверждении эффективности их устройства от других ученых. Для этого другие группы должны были воспроизвести их лабораторные результаты. В качестве испытуемых в исследовании Курца выступали люди с рецидивным и перемежающимся рассеянным склерозом, а также с прогрессирующим рассеянным склерозом. Восемь пациентов дважды в день приходили на сеансы PoNS-терапии в клинику в течение двух недель, после чего каждый из них получал устройство для домашнего использования на следующие двенадцать недель. Большинство приходили на первые сеансы с тростью, а один на костылях.
«Перемены, которые мы увидели, были очень заметны, – сказал Курц. – И они были действительно быстрыми, более быстрыми, чем при обычной клинической терапии». Все семеро пациентов, которые вначале приходили с тростью, «теперь могли ходить без дополнительной опоры дальше и быстрее, подниматься и спускаться по лестнице, не держась за перила. Для нас это выглядело очень убедительно». У людей не только улучшалась походка и чувство равновесия, но и регрессировали другие симптомы рассеянного склероза, что указывало на процесс общего оздоровления. «Пациенты говорили, что стали лучше контролировать мочевой пузырь и лучше спать, – сказал мне Макс. – Мы не лечили эти симптомы, но они исчезали». Пациент, который был прикован к инвалидной коляске, смог перебираться с нее на кровать, перекатываться на бок, вставать на колени и сохранять равновесие в этом положении. «Мы совершенно не ожидали увидеть такой прогресс у этого пациента», – сказал Курц.
«У одной женщины был сильный тремор головы и рук, который постепенно исчез». До эксперимента никакие лекарства не могли справиться с этим тремором. «В начале эксперимента ее походка была вихляющей, – сказал Курц. – Она пришла к нам с тростью и избавилась от нее. Она научилась самостоятельно ходить и даже бегала в конце исследования. Уже через две недели она могла перепрыгнуть через скакалку. Мы не верили своим глазам. Человек с такими серьезными проблемами с равновесием вдруг начинает прыгать через скакалку! Некоторые вещи были просто необъяснимы».
Женщиной, о которой он говорил, была Ким Козельски. Она смогла остановить, а потом развернуть вспять развитие своей болезни. Ким, увлеченная спортсменка и хорошая теннисистка, поступила в колледж по спортивной стипендии. Рассеянный склероз настиг ее в двадцать шесть лет, когда она работала менеджером. Болезнь подкралась незаметно. Сначала она начала ощущать покалывание в ногах, распространившееся на руки. Потом у нее появились нейропатические боли в ступнях, кистях, шее и спине. Затем рассеянный склероз атаковал ее чувство равновесия, так что она постоянно натыкалась на стены и начала подволакивать ногу при ходьбе. У нее появилось двоение и даже троение в глазах. Когда она пыталась попасть ракеткой по мячу на теннисном корте, то промахивалась сантиметров на тридцать. Раньше она играла на фортепиано, но от этого пришлось отказаться. Тремор головы стал настолько сильным, что постороннему человеку могло показаться, будто она постоянно от чего-то отнекивается. У нее начали подгибаться колени, и в конце концов ей пришлось ходить с тростью; ее муж Тодд, который работал детективом в отделе по расследованию убийств, вывозил ее в инвалидной коляске на долгие прогулки. Она испытывала постоянную усталость. Неспособность ясно мыслить, запоминать слова и оценивать события в реальном времени привели к увольнению с работы. Томографическое сканирование показывало наличие рубцовой ткани от рассеянного склероза во всех отделах ее головного и спинного мозга.
Сиделка Ким посоветовала ей принять участие в исследовании доктора Курца. Спортсмены и музыканты часто оказываются хорошими пациентами, потому что им не привыкать к постепенной выработке профессиональных навыков. Через два дня использования PoNS, по словам Ким, она «была более уравновешена, не натыкалась на стены и ощущала прилив сил. Я снова чувствовала себя нормальной, – настолько нормальной, насколько это возможно при таком диагнозе». Когда она начинала пользоваться устройством, то могла идти по беговой дорожке со скоростью полтора километра в час, держась за поручни. Через две недели она шла со скоростью четыре километра в час. Дома она проводила два двадцатиминутных сеанса PoNS в день, один для равновесия, а другой во время ходьбы и работы по дому. К началу четвертой недели она могла идти со скоростью пять с половиной километров в час, не держась за поручни. «Какая свобода!» – восклицает она. Через одиннадцать недель Тодд бросал ей мячи на теннисном корте, чтобы она тренировалась попадать по ним. «Она отбивала мячи так быстро, что мне приходилось уворачиваться», – вспоминает он.
Теперь, год спустя, она ходит без трости и снова может играть на фортепиано. Нельзя сказать, что ее состояние радикально улучшилось: постоянная усталость и когнитивные проблемы по-прежнему мешают ей вернуться к нормальной работе. Но она стала гораздо более активной, меньше страдает и наконец получила надежду. Они с Тоддом ходят в кино, ужинают в ресторанах, отправляются на прогулки и наслаждаются совместной жизнью.