аций, которые, вероятно, подразумевал спрашивающий. Хотя кофе – это совсем не так зрелищно, как снаряжение киборга, его гораздо легче применить, чтобы показать себя молодцом при работе над сложным проектом.
А нестандартным ответ Лоры был потому, что остроумно подсказывал, как отойти от стереотипных представлений об улучшении когнитивных способностей. К тому же ее реплика соответствует теме этой главы: факторы, влияющие на процесс познания, далеко не всегда ограничены стенками черепной коробки и воздействуют исключительно на мозг. Кофе тихо-мирно переваривается пищеварительной системой. Действующее вещество кофе – кофеин – распространяется по всему организму и влияет на состояние всех систем, а не только мозга. Он тормозит действие молекулы-посредника аденозина. Блокировка аденозина в отделе мозга под названием вентролатеральное преоптическое ядро непосредственно вызывает возбуждение, которое, в свою очередь, запускает перемены в масштабе всего организма – повышает артериальное давление и уровень гидрокортизона, а также вызывает легкую тревожность и стресс[296]. Таким образом, кофеин задействует сложные взаимосвязи между мозгом и телом, от которых и зависит субъективное ощущение бодрости, которое придает нам чашка кофе.
В части II этой книги мы подробнее рассмотрим влияние сакрализации мозга на наши представления о медикаментозных и технологических средствах воздействия на наше сознание как прямо через мозг, так и извне. Но сначала остановимся на последнем, особенно важном аспекте самой сакрализации – на мысли, что наш мозг и наш разум можно отделить от окружающего мира.
Глава шестаяНет мозга, который был бы, как остров[297]
«Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле», – говорит Бог в книге «Бытие» (Бытие 1:26). Не считая самого Господа, люди властвуют над планетой единолично, не ждут милостей от природы, а берут их у нее, приказывают, а не подчиняются, потребляют блага, а не служат кому-то пищей. Подобные представления о гегемонии Homo sapiens разделяет сегодня большинство человечества независимо от религии и стиля жизни. Даже убежденные веганы и буддисты, которым отвратительна мысль о порабощении животных, вносят свой вклад в глобальную цивилизацию, которая все сильнее захватывает планету, строит города, налаживает транспортные системы, развивает промышленность и сельское хозяйство. Как принято говорить, мы живем в эпоху антропоцена.
Было бы преуменьшением утверждать, что победа человека над природой невозможна без участия мозга. Каждый из нас, по всей видимости, способен контролировать свое ближайшее окружение благодаря способности осуществлять произвольные действия, и в прошлом эта способность ассоциировалась с метафизической душой или «я», однако в последние десятилетия узурпирована центральной нервной системой. «Все больше ученых согласны, что нет нужды выносить „я“ за пределы тела, – писал знаменитый нейрофизиолог Питер Милнер в своей книге „Автономный мозг“[298]. – Его удобнее считать сложным неврологическим механизмом, который часто называют исполнительной системой мозга». Специалист по когнитивным наукам Патрик Хаггард из Университетского колледжа в Лондоне подобным же образом отмечает, что «в современной нейрофизиологии все сильнее намечается тенденция считать, что произвольное действие основано на специфических мозговых процессах»[299]. Отчасти эта тенденция вызвана знаменитыми экспериментами ученых вроде Бенджамина Либета, который в 80-е годы XX века показал, что на основании электрических сигналов из мозга можно предсказывать несомненно произвольные движения человека еще до того, как он принял осознанное решение действовать[300]. В сущности, мозг «знает», что мы будем делать, еще до того, как мы сами об этом догадываемся. А следовательно, мозг всем управляет, потенциально определяет все наши поступки и принимает за нас решения более или менее самостоятельно. По выражению нейрофизиолога Дэвида Иглмена, мозг – это «центр управления операцией, который руководит всем и собирает донесения через маленькие порталы в бронированном бункере черепа»[301].
Однако метафора «мозга-в-бункере» представляет взаимодействие между мозгом и окружающим миром в парадоксальном виде. Помимо понимания связей между мозгом и телом, такая картина превращает большой мир всего лишь в пассивный источник ресурсов для функционирования мозга. Окружение поставляет информацию в мозг, засевший в своей крепости, а он изучает данные и решает, как ответить. Мозг – верховный главнокомандующий, первоисточник всех независимых поступков. Толщина брони и миниатюрность порталов предполагают, что главнокомандующий надежно защищен от происходящего на поле битвы и может спокойно размышлять над разведданными и стратегией вдали от тех мест, где ведутся настоящие боевые действия. Однако, если проводить резкую границу между тем, что происходит вне мозга, и тем, что делается внутри, и нарушать равновесие сил между ними, перед нами появится очередной наглядный пример научного дуализма, о котором мы рассуждали в предыдущих главах этой книги.
Но вот в чем парадокс: очень трудно определить, где именно донесения из внешнего мира превращаются в решения. Разве можно представить себе этакий «пункт передачи» – определенное место или, скорее, более обширный «сложный неврологический механизм», – где кончается детерминистская реакция на данные из окружающей среды и включается когнитивный контроль мозга? По мнению некоторых философов, считать, будто где-то есть такое место, – все равно что предполагать, будто в мозге сидит маленький человечек, гомункул, который получает все данные извне и решает, как отреагировать. Этот сказочный сценарий обрел буквальное сказочное воплощение в знаменитом диснеевском мультфильме «Головоломка», снятом в 2015 году, где все поступки девочки-героини определяют пять персонифицированных эмоций – Радость, Печаль, Страх, Гнев и Брезгливость, которые нажимают кнопки и дергают рычаги на панели управления у нее в голове[302]. Но как же это удается Радости и ее товарищам? Получается, что внутри каждой из эмоций должен быть свой набор гомункулов, которые перерабатывают ее поступающие данные в реакции? И так далее по рекурсивной цепи – словно бесконечный каскад отражений, которые видишь, когда встаешь между двумя зеркалами в гардеробной (см. рис. 10). Это противоречие известно как «регресс Райла» – по имени философа Гилберта Райла, который рассмотрел эту проблему в своем фундаментальном труде «Понятие сознания» (1949)[303].
Очевидный способ обойти регресс Райла – отказаться от мысли, будто мозг способен оперировать независимо от окружающего нас мира. Тогда основополагающее влияние среды проникает гораздо глубже в мозг – вплоть до уровня наших решений и поступков. Когда яблоко падает с дерева, когда тают зимние снега и журчат, стекая в долину, вешние ручьи, когда мотоцикл слетает с автострады в кювет, их траектории определяют законы физики и характеристики окружающего пространства. Возможно, мозг больше похож на падающее яблоко, управляемое силами природы даже в тот миг, когда оно падает на голову Исааку Ньютону. Философ первой половины XIX века Артур Шопенгауэр в своем прославленном эссе «О свободе воли» утверждал, что «поведение человека, как и все прочее в природе, для каждого отдельного случая с необходимостью определяется как действие известных причин»[304]. Если бы это было так, человеческий мозг служил бы всего лишь звеном в причинно-следственной цепи, бусинкой, пассивно дрожащей на нити жизни, а не дланью, потрясающей саму эту нить. Тогда природа правила бы мозгом, а не наоборот.
Рис. 10. Схематическое изображение регресса Райла и парадокса гомункула
Однако наше время отличается от времени Шопенгауэра тем, что сегодня в нашем распоряжении целая сокровищница экспериментальных данных о том, как сильно влияет на наш мозг и наше поведение длинная рука окружающей среды. В этой главе мы рассмотрим некоторые из этих данных и убедимся, что рутинная роль среды – не просто теоретическая абстракция. Отношения между мозгом и средой заходят гораздо дальше банальных замечаний, что-де человек есть продукт своего времени и места, что важны и природа, и воспитание и что все мы учимся на опыте, а память можно натренировать. Когда границы между мозгом и средой размыты, каждая мысль и каждое действие, даже в самый миг возникновения и свершения, становятся следствием влияния большого мира. Если изучить эти связи, мы снова поставим под сомнение сакрализацию мозга как центра управления и увидим, в какой степени наш мозг – это природное явление, подчиняющееся вселенским законам причины и следствия.
У взаимодействия между средой и разумом есть известная аллегория – статуэтки трех обезьянок. Говорят, что самое древнее изображение этого сюжета – резьба XVII века на двери храма Тосегу неподалеку от места погребения великого сегуна Токугавы Иэясу в японском городе Никко[305]. Одна обезьянка закрывает руками глаза, другая зажимает уши, а третья – рот, тем самым намекая на древнюю заповедь: «Не видеть зла, не слышать зла, не говорить зла». Обезьянки славятся любознательностью и везде пролезают, и эти не исключение. Статуэтки трех обезьянок в наши дни – один из самых глобализованных образчиков китча, ими торгуют на шести континентах, у них есть небольшое, зато сплоченное сообщество коллекционеров, которое ведет веб-сайт и встречается ежегодно