[363]. Античный историк Светоний писал, что войска Цезаря перешли через Рубикон в 49 году до н. э. по сигналу загадочного прекрасного музыканта, который сначала играл на свирели, а затем отнял трубу у одного из воинов и протрубил в нее; именно это побудило полководца совершить судьбоносный переход, из-за которого началась гражданская война, в результате чего Римская республика пала, а Цезарь стал диктатором[364]. Глубочайшие перемены вызываются мельчайшими чувственными впечатлениями.
Внимание «сверху вниз» беззащитно перед натиском подобных воздействий. К вящей досаде преподавателей всего мира, исследования объема внимания показывают, что большинство из нас способно сосредоточиться на том или ином занятии лишь на несколько минут, после чего побеждают отвлекающие факторы. Нейрофизиолог Джон Медина сформулировал «правило 10 минут» – по его наблюдениям, через 10 минут слушатели перестают обращать внимание на содержание лекции[365]. Медина предлагает, чтобы не дать слушателям отвлечься, регулярно рассказывать эмоционально выделенные анекдоты и обеспечивать другие стимулы, то есть, в сущности, задействовать механизмы внимания «снизу вверх», чтобы дисциплинировать аудиторию, которая увлекается своими делами. Если привнести в картину электронные устройства, наблюдаемый объем внимания становится еще более жалким. Фирма «Microsoft» в 2015 году опубликовала часто цитируемое исследование привычек интернет-пользователей, где утверждалось, что средний объем внимания составляет всего восемь секунд – в основном из-за вездесущих электронных отвлекающих факторов, которыми окружены мы, люди XXI века[366]. Сколько бы времени нам ни требовалось, чтобы утратить интерес к тому, чем мы занимаемся в данный момент, у нас всегда наготове другой цифровой стимул – погодите, дайте только сообщение прочитаю! Не случайно, что некоторые самые увлекательные для многих занятия – компьютерные игры, телепередачи, интернет-серфинг – обеспечивают непрерывный поток впечатлений, все время бомбардируют нас новыми стимулами. Под таким натиском мы удерживаем внимание на экране не потому, что так хочет наш мозг, а потому, что внешний мир так ловко мешает мозгу отвлечься.
Среди всех стимулов, которые мы, люди, получаем извне, особенно сильно на нас действуют те, которые дают нам другие люди. Мы прекрасно знаем, как мощно влияют на нас окружающие, но все же поистине поразительно, в какой огромной степени это влияние подрывает у нас способность решать за себя. В 1951 году молодой психолог Соломон Аш провел классический эксперимент, продемонстрировавший колоссальное влияние стимулов, которые человек получает от группы равных себе[367]. Аш разбил испытуемых на группы и предложил им выполнить простое задание на зрительное восприятие. Испытуемым показывали карточку, на которой был начерчен отрезок-образец. Затем им давали вторую карточку, на которой были изображены три отрезка, и просили публично предположить, какой из этих трех отрезков равен по длине образцу с первой карточки. Однако испытуемые не знали, что все остальные участники их группы – подставные лица, актеры, внедренные в эксперимент и получившие указания, как следует отвечать на вопрос. В некоторых случаях всем подставным участникам надо было отвечать неверно, хотя правильный ответ всегда был очевиден. В этих случаях ошарашенные испытуемые были вынуждены выбирать между конкретными зрительными данными и единогласным, но явно неправильным мнением окружающих. Как ни удивительно, большинство участников по крайней мере иногда отказывались верить собственным глазам и поддавались давлению окружения. Некоторые испытуемые всегда шли на поводу у большинства, и лишь четверть испытуемых твердо отстаивали свое мнение.
«В сущности, мы обнаружили, что стремление к конформности в нашем обществе настолько сильно, что даже достаточно умные и благонамеренные молодые люди готовы называть белое черным, и это вызывает озабоченность», – писал Аш, подводя итоги эксперимента[368]. Однако конформисты в его исследованиях, вероятно, были вольны действовать независимо не больше, чем одна-единственная рыбка – плыть против всего косяка или антилопа – свернуть в сторону, когда все стадо спасается от хищника. Особым образом влияют на мозг не только неодушевленные стимулы вроде гудков и изображений, но и социальные стимулы вроде человеческих лиц и фигур. Современная нейрофизиология выявила целую совокупность участков мозга, которые, по всей видимости, специализируются на социально важных функциях вроде распознавания человеческой анатомии и обработки человеческой речи; с некоторыми из них мы познакомились в главе 4. Эти участки несколько напоминают сенсорные системы, обрабатывающие более простые данные, – зрение и слух. Их дополняют мощные механизмы формирования и укрепления личных отношений, и поэтому сигналы, которые мы получаем от окружающих, – это всегда выделенные элементы среды.
На первый взгляд между воздействием на наше поведение простых внешних стимулов вроде громкого шума и влиянием на нас поступков другого человека поистине тектоническая разница. В последнем случае мы реагируем в какой-то степени осознанно; например, испытуемые в исследовании Аша оценивали уровень своей уверенности, надежность других людей в той же комнате и свойства стимула и лишь после этого выносили суждение. Однако социальные стимулы не обязательно тоньше громких звуков. Вспомним, как мы инстинктивно реагируем на человеческий крик, плач младенца, улыбку на чьем-то лице или гримасу ужаса. Функциональные исследования мозга показали, в частности, что, когда испытуемые смотрели на эмоциональные выражения лиц, это мгновенно вызывало у них такие же изменения мозговой деятельности, как если бы эти чувства возникали у самого испытуемого[369].
Автоматические по сути поведенческие реакции вызываются и неэмоциональными социальными стимулами. Расхожий пример – заразная зевота, которая засвидетельствована и у людей, и у шимпанзе, хотя ее функции остаются неизвестными[370]. Известен также феномен подсознательного вербального программирования: быстро произнесенное слово влияет на то, как слушатель ответит на последующие вопросы, даже если он не воспринял его на сознательном уровне[371]. Скажем, если в потоке неразборчивого бормотания встретилось слово «корова», вы с большей вероятностью узнаете слово «корова», если произнести его более отчетливо[372]. Вербальное программирование показывает, что наша реакция на человеческую речь, вероятно, точно так же рефлекторна, как и невольная реакция на менее осмысленные стимулы.
О важности социальных стимулов в нашей среде можно судить и по тому, к каким серьезным последствиям приводит их исчезновение. На сегодняшний день десятки тысяч американцев участвуют в извращенном эксперименте по оценке воздействия подобной социальной депривации: они приговорены к одиночному заключению[373]. Осужденных на одиночное заключение содержат в камерах со спартанской обстановкой площадью не больше 7,5 квадратных метра, еду подают сквозь щель в двери, а выйти из камеры, чтобы размяться, можно самое большее на час в день. Человеческий контакт возможен только с тюремными охранниками, когда они приносят пищу или конвоируют заключенного во двор на прогулку. По данным правозащитной организации «Solitary Watch», заключенные из одиночных камер жалуются на целый ряд психологических расстройств, в том числе «обостренную чувствительность к внешним стимулам, галлюцинации, панические атаки, когнитивные нарушения, навязчивые мысли, паранойю и трудности с самоконтролем»[374]. В интервью журналистке Шрути Равиндран один заключенный пожаловался на специфическую разновидность нервного срыва, который происходит при одиночном заключении. «В тюрьме каждый день кто-нибудь слетает с катушек и целые сутки не может угомониться. Кричат, визжат, говорят сами с собой… Часа в два-три ночи кто-нибудь как заведет: „А-а-а-а!“ – и только головой качаешь и говоришь: „Ну вот, еще один“»[375]. Исследование ЭЭГ заключенных, проведенное в 1972 году, показало, что после длительного срока в одиночной камере у них в целом замедлялись мозговые ритмы[376]. Кроме того, эти данные подтвердили на уровне ЭЭГ гиперчувствительность к внешним стимулам, наблюдаемую в поведении заключенных, поскольку показали, что мозг одиночных заключенных реагирует на вспышки света быстрее, чем мозг заключенных в общих камерах. Очевидно, мозг человека, оказавшегося в изоляции, – это другой биологический вид, нежели мозг в естественной среде, богатой социальными стимулами.
От мимолетных стимулов, влияющих на поведение отдельных людей, ведет скользкая дорожка к культурным факторам всемирного масштаба, затрагивающим целые народы. Социальные стимулы крупного масштаба касаются всего на свете – от войн, голода и массовой миграции до образования, Интернета и статистики разводов. Они расставляют декорации в театре, где все мы лишь актеры. Наверняка вам попадалась «народная мудрость», согласно которой рай там, где полицейские – англичане, любовники – французы, механики – немцы, повара – итальянцы, а все это организуют швейцарцы, а ад там, где полицейские – немцы, любовники – швейцарцы, механики – французы, повара – англичане и все это организуют итальянцы[377]