[516], которая и по сей день считается вехой в развитии психиатрической эпидемиологии.
Рис. 13. Карта статистики по распространенности шизофрении в Чикаго на 1922–1931 годы, составленная Робертом Фэрисом и Г. Уорреном Данэмом по данным государственных больниц Чикаго, Элджина и Канкаки в 1939 году
К середине XX века психиатрические патологии было принято связывать в первую очередь с общественными трудностями и воздействием среды[517]. Фэриса и Данэма критиковали за то, что и они не были свободны от этого предрассудка и не учитывали данные о наследуемости шизофрении, которые в те годы уже были доступны[518]. Однако дальнейшие исследования прояснили и подтвердили многие их находки[519]. Начнем с того, что похожие корреляции между городской средой обитания и шизофренией впоследствии проявились во множестве городов в целом ряде стран. Некоторые ученые предполагали, что этот эффект объясняется «социальным дрейфом» людей, склонных к психозам, в те городские районы, где стандарты жизни ниже и больше распространена наркомания, однако эксперименты европейских ученых показали, что если человек просто родился или вырос в городе, этого уже достаточно, чтобы у него в дальнейшем повысился риск возникновения шизофрении[520]. Убедительного объяснения, почему жизнь в городе так явно связана с шизофренией, пока не найдено, но само существование этой корреляции – отрезвляющее доказательство роли среды в возникновении этой особенно разрушительной душевной болезни.
Эпидемиологи обнаружили и другие интереснейшие связи между особенностями среды и психическими недугами[521]. Например, та же шизофрения связана с принадлежностью к этническому меньшинству, особенно у иммигрантов африканского и афро-карибского происхождения и их потомков в странах с преимущественно белым населением, в отличие от исторической родины. Марихуана и другие нелегальные наркотики, по всей видимости, повышают риск шизофрении примерно вдвое. Наконец, вероятность заболеть заметно повышается у тех, кто родился зимой, неважно, в каком полушарии, что наталкивает на мысль о связи с сезонными инфекционными болезнями. А заболеваемость большой депрессией выше у безработных, в том числе и у домохозяек, которые не ищут работу[522]. Шансы заболеть депрессией у разведенных, вдовых и расставшихся с партнерами вдвое выше, чем у состоящих в браке или тех, кто никогда не был в браке, даже с поправкой на возраст и пол. У маниакально-депрессивного психоза, который сочетает в себе черты шизофрении и депрессии, прослеживаются связи с факторами, характерными и для той, и для другой болезни: он чаще встречается как у людей с низким образованием и доходом, так и среди разведенных и овдовевших[523].
Пожалуй, мы и без помощи эпидемиологов догадываемся, что душевные болезни по меньшей мере отчасти вызваны внешними обстоятельствами. Писатель Эли Визель заметил, что «в каждом из нас, и в болезни, и в здравии, есть потайной уголок, потаенная область, откуда открывается выход в безумие… Один неверный шаг, один несчастливый удар судьбы – и мы соскальзываем или падаем туда безо всякой надежды взлететь обратно»[524]. Всем нам знакомы примеры из книг, подтверждающие мысль Визеля. В полуавтобиографическом романе Сильвии Плат «Под стеклянным колпаком» героиня скатывается в депрессию, когда ей отказывают в участии в программе для начинающих писателей, и это накладывается на давно появившееся у нее ощущение профессиональной и личной несостоятельности[525]. А Раскольников, герой романа «Преступление и наказание» Достоевского, переживает периоды безумия, когда осознает последствия чудовищного убийства, которое он совершил[526]. Самый знаменитый пример – шекспировский король Лир, который сошел с ума из-за черствости своих дочерей: странствовать в бурю его отправили не собственные гены, а те, кто их унаследовал[527].
Причины психических болезней не менее сложны, чем сакральный мозг: ведь это и окружение, и генетика, и биология, занимающая промежуточное положение между ними. Как мы уже знаем, больной мозг уподобляли сломанному автомобилю; но психическая болезнь больше похожа на автокатастрофу, к которой привело сразу несколько факторов. Автокатастрофа – результат сочетания разного рода отклонений у машины, водителя и дороги; так и психическое расстройство вызывается и временными особенностями мозговой деятельности, и генетической предрасположенностью, и окружением, и обществом в целом. Иногда бывает, что автомобиль попросту не приспособлен для таких дорожных условий, так и душевнобольной человек не в состоянии выстоять в тех или иных обстоятельствах или при той или иной последовательности событий, которые привели к срыву. Данные, подтверждающие, что у психических расстройств могут быть самые разные причины, не удивляют тех, кто работает с душевнобольными пациентами или сам страдает психической болезнью.
Но и здесь общую картину искажает сакрализация мозга. Если мы слишком сосредоточимся на мозге как таковом, то упустим контекст, который заставляет мозг функционировать так, а не иначе. А это игнорирует главный урок нейрофизиологии: мозг – биологический орган из плоти и крови, на который влияет континуум причин и следствий. Однако есть и более веская причина не сводить душевные болезни к патологиям одного лишь мозга, и она касается концепции психического недуга как такового.
Седьмого июля 1970 года в одном московском подвале состоялся суд над русской поэтессой Натальей Горбаневской[528]. Она уже несколько месяцев оставалась под арестом после того, как опубликовала в самиздате отчет о демонстрации против советского вторжения в Чехословакию в 1968 году, в которой, кроме самой Горбаневской, участвовало еще семь диссидентов. Теперь против нее выдвинули обвинение по статье 190-1 УК СССР, в которой говорилось о «систематическом изготовлении и распространении клеветнических измышлений, порочащих советский государственный строй». Больше никаких конкретных обвинений не было, однако в любом случае защитить себя Горбаневская не могла. В это время она находилась в печально знаменитой «Бутырке», где когда-то отбывал срок сам основатель КГБ Дзержинский[529]. Более того, Горбаневскую осмотрели врачи и постановили, что она не может принимать участие в заседаниях суда по состоянию здоровья. Специалисты из Института имени Сербского – всесоюзного центра судебной психиатрии – вынесли заключение, что подсудимая «является невменяемой и нуждается в принудительном лечении в психиатрической больнице специального типа»[530]. Самые важные показания на процессе дал заведующий диагностическим отделением института имени Сербского Даниил Лунц. Он сообщил, что Горбаневская страдает «вялотекущей шизофренией», которая «не характеризуется грубо очерченными психотическими явлениями, такими как бред, галлюцинации и т. д.», но вызывает «специфические для шизофрении изменения мышления, эмоциональности и критических способностей». Поскольку никаких явных симптомов названо не было, адвокат Софья Каллистратова ничего не могла возразить против экспертного мнения Лунца. Но поскольку у нее был огромный опыт защиты диссидентов, она прекрасно понимала, чем чреват его вердикт. «Вялотекущую шизофрению» изобрел Андрей Снежневский, директор Института психиатрии Академии медицинских наук СССР и главнейший авторитет в советской психиатрии того времени[531]. Этот фантомный диагноз был основанием для принудительной госпитализации многих противников советского режима. Жертв на неопределенный срок помещали в психиатрические больницы по всей стране, где их изолировали от общества, били и насильно лечили. Защита Горбаневской, зная, что исход процесса предрешен, поняла, что остался только один выход – умолять. «Если моя дочь совершила преступление, приговорите ее к любому, пусть к тяжкому наказанию, но не помещайте абсолютно здорового человека в психиатрическую больницу», – просит суд мать подсудимой[532].
Горбаневская отбыла в медицинском заключении два года; ее одурманивали лекарствами, в какой-то момент она даже объявила голодовку[533]. В 1972 году она вышла на свободу, а вскоре после этого бежала во Францию, где и прожила до самой смерти – она скончалась в 2013 году[534]. Популярная певица Джоан Баэз исполнила в ее честь песню, где были такие строки: «Безумна ли ты, как они говорят, или просто всеми покинута… Я знаю, что ты никогда не услышишь эту песню, Наталья Горбаневская»[535]. Хотя это предсказание не сбылось и Наталья Горбаневская, к счастью, провела вторую половину жизни в относительном благополучии, сотни других диссидентов из стран социалистического лагеря не могли этим похвастаться. Практика принудительного психиатрического лечения политических противников сохранилась до падения СССР в 1991 году, а в других странах, как считается, принята до сих пор[536].
Советская карательная психиатрия не вызывает ничего, кроме ужаса и отвращения, и врачей вроде Лунца и Снежневского мы, естественно, считаем преступниками. Кто-то из советских эмигрантов сказал, что Лунц ничем не лучше тех врачей, которые проводили чудовищные эксперименты над узниками фашистских концлагерей