Таким образом, что мы знаем о сверхвозможностях и их возникновении? Во-первых, у некоторых людей это врожденные качества (в этом случае мы часто говорим о таланте или даже гении). Во-вторых, при определенных условиях, в оптимальном эмоциональном режиме они могут проявляться в форме озарений и сопровождаться изменением внутреннего режима времени. В-третьих, сверхвозможности иногда проявляются в экстремальных ситуациях, также, по-видимому, с изменением режима времени. Наконец, в-четвертых, самое важное: они могут формироваться при специальном обучении, в частности при постановке сверхзадачи.
Можно ли развить в себе сверхвозможности? Какие-то – да. В свое время в прессе обсуждался феномен Розы Кулешовой – женщины, которая, по ее собственному утверждению, видела пальцами, причем даже сквозь предметы, например читала письмо, проводя пальцами по конверту. Тогдашний директор Ленинградского физтеха академик Б.П. Константинов создал специальную группу, которая пыталась выяснить, за счет чего она видела. Группа ничего не обнаружила, но за это время Константинов научился различать пальцами число очков на перевернутых костяшках домино!
Как объяснить, почему сверхвозможности проявляются редко (если вообще проявляются) и чаще всего – в экстремальных ситуациях? Существует в мозге механизм, вероятно, тот же детектор ошибок, который следит и за тем, чтобы возможности оставались нормальными. Как уже упоминалось, современные мощные автомобили снабжены электронным механизмом, который ограничивает максимальную скорость, например до 250. Машина может и больше, но нельзя, потому что это опасно. Так же опасными могут оказаться и сверхвозможности мозга. Возьмем один из самых близких к нам по времени примеров – жизнь и раннюю смерть Владимира Высоцкого, который, несомненно, обладал сверхвозможностями, которые «сожгли» (в буквальном смысле, если говорить об энергетике) его организм.
Пушкин. Его ранняя смерть была практически запрограммирована. Мало кто знает, что он около сорока раз вызывал соперников на дуэли. Причем он не был бретёром – просто чрезвычайно тонко, болезненно чувствовал. А если бы не чувствовал, то и не было бы «Евгения Онегина». Причем это касается не только уникальных случаев, таких как артистическая или научная гениальность либо способность перемножать в уме шестизначные числа. Мы уже видели, что индеец Аляски или житель высокогорья может пойти на сверхвозможность – переехать в город и окончить университет. Однако в новом окружении все его адаптивные возможности будут предельно напряжены, он может стать прекрасным рабочим или инженером, но умрет, не дожив до сорока лет.
Если плата за развитие возможностей в пределах нормы – тренировка и здоровый образ жизни, то цена сверхвозможностей – гипертрофия какого-то одного качества за счет других и, возможно, преждевременная смерть. Можно ли с этим бороться? Вероятно, да. Если целенаправленно развивать какие-то сверхвозможности, то, может, мы и сумеем сделать их безвредными для человека. Но мне кажется, что это маловероятно.
Глава 10. Никакой мистики!Нужно ли изучать невоспроизводимые феномены?
Как нейрохирург я не верю в феномен «послесмертного» опыта. Будучи сыном нейрохирурга, я рос в научном мире. Я последовал примеру отца, преподавал в Гарвардской медицинской школе и других университетах. Я понимаю, что происходит с мозгом, когда люди находятся на грани смерти, и всегда считал, что путешествия за границами собственного тела, которые описывают те, кому удалось избежать смерти, имеют вполне научное объяснение. Мозг – удивительно сложный и чрезвычайно тонкий механизм. Уменьшите количество кислорода, которое ему необходимо, до минимума, и мозг среагирует. То, что люди, перенесшие тяжелые травмы, возвращаются из своего «путешествия» со странными историями, не было новостью. Но это не значило, что их путешествия были реальными…
В Институт мозга человека РАН регулярно звонили и писали, спрашивая наше мнение о необыкновенных явлениях. Как я уже упоминал выше, у нас нет общей теории мозга, подобно той, которая есть, например, в физике, где некоторые утверждения можно сразу вывести из обсуждения, так как они нарушают базовые законы природы (например, закон сохранения энергии). Учитывая невероятную сложность мозга, многие утверждения, даже кажущиеся абсурдными, мы все-таки должны проверять.
Можно порассуждать по поводу маловероятных событий. Обычно событием, вероятность которого одна тысячная, пренебрегают. Считается, что оно практически неосуществимо. Но сравните это с 10 или 100 миллиардами нейронов, каждый из которых – особенный, и вероятность одна тысячная не будет казаться такой уж малой.
Наши представления о поведении систем с большим числом элементов пришли из термодинамики. Применяя методы, близкие к статистической физике, мы забываем, что там все молекулы одинаковы и неразличимы, а у нас они принципиально неодинаковы. Поэтому, как ни манит нас усреднение, нужно понимать, что его применение принципиально неверно. Мозг решает задачу с первого предъявления, а мы в экспериментах прибегаем к сотням повторений, чтобы накопить сигнал, притом что в наших же работах показано, что сигнал появляется приблизительно только в половине случаев!
Здесь опять же проявляется несовершенство наших методик. Обычно предполагают, что есть сигнал и есть шум, и наша задача – выделить сигнал на фоне шума, как это делается в радиотехнике. Задача радиста – выделить полезный сигнал на фоне бесполезного шума. Но здесь ситуация принципиально отличается от той, что в мозге. Сигнал представляет собой определенный упорядоченный носитель информации, а шум – нечто, не имеющее отношения к сигналу, не зависящее от него. Это могут быть атмосферные помехи, наводки. Но принципиально, что это нечто совершенно отличное от сигнала.
В нашем же случае между шумом и сигналом нет разницы. То, что мы называем шумом, является артефактом решения мозгом других задач и принципиально той же природы, что и сигнал. Одна из наших главных бед заключается в том, что у нас нет никаких соображений, почему данный нейронный импульс мозг рассматривает как важный для решения задачи, а следующий импульс того же нейрона – как имеющий отношение к решению уже другой задачи. Как будто бы работает «демон Максвелла». И это одна из совершенно непонятных возможностей мозга.
Лет двадцать назад был «заморожен» проект сооружения суперколлайдера в США. Многие физики-теоретики остались не у дел и переключились на исследование биологических объектов. В результате появилась интересная статья о существовании в сложных материальных структурах пятимерной группы симметрии, которая была напечатана в престижном журнале Physical Review. Суть статьи, изложенной очень популярным языком, заключалась в том, что в сложных структурах энергия может переходить во время или в пространство, и наоборот. То есть мозг в своем объеме может изменять законы пространства и времени! В принципе, это не является чем-то очень революционным – но в физике. Было, например, предположение, что нейтрино в своем объеме и для себя меняет законы симметрии. Эта статья прошла незамеченной, поскольку была понятна лишь очень узкому кругу специалистов. Экспериментально ее никто не проверял, но из нее следует важнейший вывод, что законы пространства и времени могут (но необязательно должны) изменяться в объеме мозга.
Именно поэтому даже очень маловероятные гипотезы должны проверяться. Практически никогда нельзя огульно отрицать невероятные предположения. Другое дело, что теоретизирование малограмотных в этой области людей проверять просто неинтересно, так как без глубокого знания нельзя построить интересную гипотезу.
Мы проверяли довольно много гипотез. Сразу подытожу: они все оказались либо жульничеством, либо искренним заблуждением, либо имели тривиальное объяснение. Проверка проходила просто. Мы выполняли всю процедуру требований «заявителей», но проверяли их качество. Если очки не должны позволять видеть сквозь них, мы выбирали не принесенные с собой, а наши, проверенные. Если надо было организовать предъявление стимулов в случайном порядке, то этот порядок не знал никто, включая человека, проводящего исследование. Как правило, уже на этом этапе большинство «открытий» разваливалось.
Еще до перестройки к Н.П. Бехтеревой обратились с просьбой исследовать феномен Анатолия Кашпировского. Начали. Сразу обнаружилось его действие на многие параметры жизнедеятельности пациентов, менялся, например, анализ крови и т. п. Но это как раз не является странным. Слово может у человека вызвать румянец, учащенное сердцебиение и многое другое. Однако слова Кашпировского действовали многократно сильнее. Мы так и не разобрались, в чем же заключается «магия» его воздействия. Не мог и он сам этого объяснить. Таким образом, единственным выводом было признание того, что «феномен Кашпировского» есть, а «метода Кашпировского», скорее всего, нет. Это чисто индивидуальное явление. Возможно, если бы мы могли продолжать работать с ним, то в конце концов разобрались. Но исследования были свернуты: у него не было желания идти дальше. Его реакция вполне понятна: ему не хотелось на многие месяцы (если не на годы) уходить от активной деятельности и становиться лабораторным кроликом. Кстати, это общее поведение и настоящих, и дутых уникумов. Они полагают, что у них есть сила, и предпочитают не изучать ее происхождение, а использовать ее.
Кроме того, такое вмешательство в работу мозга человека очень опасно. Как уже говорилось, мозг – удивительно сбалансированный и мощный объект, но почти всегда попытки вмешаться в его работу, кроме попыток лечения, не приводили к улучшению его деятельности. Шерлок Холмс принимал опиум, который, как он считал, интенсифицирует его мозг, но доктор Ватсон хорошо понимал пагубность этого воздействия. Возможно, так же поведет себя «эффект Кашпировского». Даст временную положительную реакцию, а потом? Однако это был, пожалуй, единственный случай, когда мы действительно что-то