Описаны сегодня и так называемые ядра в глубоких структурах и образования в коре. У них странные названия: зрительный бугор, или таламус, гиппокамп, что в переводе означает «морской конек», бледный шар, миндалина, скорлупа – ну прямо как названия созвездий. Русский нейрофизиолог и психиатр В.М. Бехтерев (рис. 19) описал «проводящие пути головного мозга». В 1887–1893 годах, работая в Казани, он открыл эти пути, показав связь между отдельными участками коры больших полушарий и определенными внутренними органами и тканями. Эта работа принесла ему мировую известность. Бехтерев исследовал сотни препаратов мозга, в результате из тонкой металлической проволоки была создана первая трехмерная схема проводящих путей (рис. 20).
Рис. 19. Владимир Михайлович Бехтерев (1857–1927) – крупнейший невролог и психиатр, исследователь мозга человека
Рис. 20. Модель проводящих путей головного мозга, собственноручно сделанная В.М. Бехтеревым в 1893 г. Хранится в музее истории Казанского государственного медицинского университета
Это направление работ продолжается до сих пор. В 1994 году в Университете Гэйнсвилла (Флорида) я видел препараты мозга, с которыми работали исследователи именно для решения этой задачи.
Итак, несмотря на ограниченность клинико-анатомических сопоставлений, были обнаружены центры или области, имеющие отношение к обеспечению различных функций. Стало известно, что затылочная кора (место расположения ясно из названия) имеет отношение к зрению, и так и была названа – зрительной корой. Обнаружены области, в которые приходит информация о различных участках тела, рядом с ней «через борозду» – область, «командующая» этими участками. Наиболее полно это иллюстрирует рисунок великого канадского нейрохирурга Уайлдера Пенфилда. Данные, полученные в ходе сотен операций на мозге, он использовал для создания функциональных карт коры (поверхности).
Пенфилд впервые точно нанес на карту корковые области, касающиеся речи. С помощью метода электрической стимуляции отдельных участков мозга Пенфилд установил точное «представительство» в коре головного мозга различных мышц и органов тела человека. Схематично его изображают в виде гомункулуса (человечка), части тела которого пропорциональны зонам мозга, в которых они представлены (рис. 21). Поэтому пальцы рук, губы и язык с большим числом нервных окончаний изображают крупнее, чем, например, туловище и ноги.
Вот и торжество логики френологии: можно найти если не «шишку», то мозговую область, отвечающую за любую деятельность. Эта концепция и называлась локализационизмом. Вроде бы действительно нашли центры. Но на самом деле это не центры, а области, которые непосредственно соединены с мышцами и чувствительными окончаниями. Они не могут управлять. Это, образно говоря, разъемы для управления.
Элементы обеспечения деятельности стали находить практически везде в мозге, что вызвало другую крайность: большинство исследователей опять кинулись в холизм и начали думать, что любая функция обеспечивается сразу всем мозгом. Особенно процветал холизм после открытия голографии (10). Голографическое изображение распределено по всей пластинке – может быть, так же и в мозге? Доходило до абсурда. На одной из конференций, которую проводил крупный советский нейрофизиолог профессор А.Б. Коган в начале 1980-х в Ростове-на-Дону, докладчик, показывая полосатую структуру мозга, утверждал, что эти полосы и есть голограмма (на голографической пластинке обычно видны бессистемные полосы). На это его оппонент рванул рубаху на груди и, показав тельняшку, сказал, что это тоже голограмма и она думает, как и мозг.
Рис. 21. Схема представления в сенсорной и моторной коре тела человека, созданная канадским нейрохирургом Уайлдером Грейвсом Пенфилдом (гомункулус Пенфилда)
Последующие исследования (в частности, нашего института) показали, что для обеспечения мыслительной деятельности мозга формируется достаточно разветвленная (холизм), имеющая много центров (локализационизм) система из жестких и гибких звеньев, принципиально меняющаяся во времени. Задумаемся, что такое в этой логике центры? Согласно концепции клинико-анатомических сопоставлений, центры – это области, повреждение которых приводит к резкому изменению (разрушению) данного вида деятельности. Но подумаем, сколько элементов существует в любой радиосхеме (тем более в современном компьютере), воздействие на которые изменяет или сводит на нет выполнение задач.
Остановимся подробнее на этом определении – прежде всего на словах «жесткие и гибкие звенья». Что это такое? Мозг одновременно выполняет много работы. Вы должны думать, вести машину или идти, говорить и т. д. Есть очень много реализуемых одновременно и взаимоподчиненных видов деятельности. Представить себе, что для каждого из них есть один или пусть два мозговых центра обеспечения – слишком много центров понадобится. А если все занимаются всем – неразбериха, «толпа».
Концепция жестких и гибких звеньев вносит понятие штаба. Это определенные нервные клетки, которые являются «главными». В них зашита матрица того, как нужно выполнять определенный класс действий. Это жесткие звенья. Они «рекрутируют» солдат – другие нейроны – и организуют из них систему. При этом в систему входят те нейроны, которые в данный момент свободны. Поэтому каждый раз система меняется. Эти «рекруты» и называются гибкими звеньями. Именно поэтому система принципиально изменчива во времени. Система жестких и гибких звеньев – один из базовых механизмов работы мозга, открытый Н.П. Бехтеревой.
Для понятного объяснения на лекциях я обычно привожу следующую аналогию. Командир военного корабля принимает новобранцев, которые еще ничего не умеют. Он говорит: «Ты хорошо видишь – будешь впередсмотрящим; а у тебя умелые руки – будешь механиком. Ты стоишь ближе к камбузу – будешь коком». И так далее. Через несколько месяцев (это практически онтогенез) они становятся узкими специалистами. И в обычной обстановке каждый занимается своим делом под руководством командира своей БЧ. Но случись боевая тревога – кок и механик начинают подносить патроны под руководством штаба. После битвы кок возвращается в камбуз, но члены штаба всегда готовы к следующему бою.
Степень этой изменчивости может быть больше или меньше. Если взять стереотипную, часто повторяющуюся деятельность, то система ее обеспечения достаточно устойчива, иногда просто прошита анатомически. Это, кстати, относится и к очень важным для мозга и организма видам деятельности; понятно, что очень важную и прецизионную работу абы кому не доверишь. Например, работа гипоталамуса, который регулирует жизненно важные функции автономной нервной и нейроэндокринной систем, прошита наглухо. Чем сложнее и необычнее деятельность, тем изменчивее система ее обеспечения. Почему? Если мы начинаем необычную работу, мы еще не знаем, сколько сил нам потребуется. Поэтому берем с запасом.
Однако поскольку эта книга – не учебник по истории психофизиологии, то в нашу задачу не входит логическое повествование обо всех изгибах и узловых точках развития науки о мозге. Мы будем давать иллюстрации скорее интересным и проблемным моментам современного представления о том, как работает мозг.
Так вот, локализационизм – это очень логичное и очень удобное учение, но, как выяснилось, не совсем верное. Однако до сих пор приходится слышать о существовании различных постоянных центров в мозге. Пресловутого «центра удовольствия», например. Ну нет его! А что есть? Что мы считаем центрами? Обычно то, что называют центром чего-либо, на самом деле является частью системы обеспечения этого «чего-либо». Несомненно, области Брока и Вернике имеют прямое отношение к речи, но дальнейшие исследования, в том числе наши, показали, что зоны, связанные с ее обеспечением, распределены по всему мозгу (рис. 22). (Хорошо помню, как на одном высокоученом заседании в РАМН я случайно, оговорившись, употребил слово «центр». Реакция председательствующего – мэтра, академика Г.Н. Крыжановского – была такой, как если бы я вслух сказал что-то непечатное.)
К сожалению, в отличие от достаточно сложного восприятия системного подхода, представление о центрах хорошо понятно и доступно неспециалистам. Как и предельно ясна френология. Из-за этого, что бы я ни рассказывал о мозге, журналисты всегда переводят мою речь в терминах центров. До сих пор в популярных журналах появляются статьи о нейронах, узнающих одну актрису во всех позах и не реагирующих на других актрис. Или узнавание определенной фотографии. Это, конечно, следствие неправильной интерпретации результатов эксперимента.
Итак, мозг – это системы. Что это значит? Предположим, что в мозге 10 миллиардов нейронов. (На самом деле эта цифра лишь приближение и точно никто не знает, сколько их.) Причем заметьте, что все нейроны разные (в отличие от атомов или молекул одного элемента или вещества). У каждого нейрона есть уйма связей с другими нейронами, близкими и далекими. Разнообразие возможных рисунков, которые могут составлять эти связи, больше числа частиц во Вселенной. И «плохая новость» состоит в том, что эти рисунки постоянно меняются.
Рис. 22. Области коры головного мозга, «отвечающие» за различные фазы обработки речи: 1 – фонологическая обработка; 2 – субвокальная артикуляция; 3 – семантическая обработка слов; 4 – восприятие цвета; 5 – необходимость подавления лексико-семантической обработки слов; 6 – категоризация слов по критерию грамматического рода; 7 – синтаксическая обработка предложений; 8 – обработка орфографической структуры слов. Пунктиром обозначены поля Бродмана – отделы коры больших полушарий головного мозга, отличающиеся по своей цитоархитектонике (строению на клеточном уровне)
А систем, задействованных и работающих одномоментно, много. Мы одновременно вовлечены во множество деятельностей. Ведем машину, разговариваем, думаем о чем-нибудь третьем, планируем остаток дня, поддерживаем позу – и для каждой из этих работ складывается своя «паутина». Причем очень часто из-за свойства пол