Довольно быстро он осознает, что за первым убийством неминуемо последует следующий акт насилия, который завершится кровопролитием.
– Сначала кровь пугала меня, потом я привык и больше ничего не чувствовал.
По словам Ги Жоржа, два или три раза он колебался, прежде чем лишить жертву жизни. Но навязчивая идея, во власти которой он находился, оказывалась сильнее.
При воспоминании об убитых молодых женщинах Ги Жорж хранит ледяное спокойствие. Он начинает со слов:
– Буду честен, я ничего не ощущаю. Сказав, что испытываю жалость, я бы солгал.
Зато Ги Жорж кипит от ярости, когда я расспрашиваю его о сбежавшей девушке. Внезапно ему становится трудно контролировать себя, он взрывается:
– Она наговорила целую кучу вранья, она солгала!
В его голосе одновременно звучат ненависть и презрение. С одной стороны, она победила в жестокой первобытной схватке, спасая свою жизнь. С другой стороны, в его заявлениях содержится разоблачение: он не из тех, кто неуязвим. Его защитные механизмы под угрозой. Здание колеблется.
Совершенно очевидно, что Ги Жорж относится к категории организованных серийных убийц. Он психопат, находящийся во власти архаичного защитного механизма, который направлен на поддержание целостности «Я» посредством уничтожения другого человека. У него нет другого способа бороться с тревогой, лежащей в основе распада. Именно об этом теоретизирует психиатр Клод Балье, говоря о стремлении «прибегнуть к преступному действию», которое позволяет использовать расщепление как средство выживания, как барьер против угрозы небытия.
Какая-то часть субъекта действует без его ведома, но, как ни парадоксально, у него есть определенная власть над ней. Он не охвачен бредом: в поле зрения возникает полицейский – он прячется, рядом люди, – он воздерживается от нападения. Весь процесс убийства достаточно организован и остается под контролем. Например, иногда, пытаясь бороться с повторением преступных действий, Ги Жорж оставался с друзьями и не выходил на улицу ночью, а время от времени он отправлялся в деревню, где, по его словам, «побуждения» отступали. Им принимаются меры предосторожности. Совершенно очевидно: это не поведение душевнобольного, страдающего от бредового расстройства, которому невозможно сопротивляться. При определенных обстоятельствах угроза краха – это не психическое заболевание.
Об изнасиловании и его осуществлении Ги Жорж говорит без смущения и с некоторой вульгарностью, но когда речь заходит об убийстве, он озадачен и не берет на себя ответственность за произошедшее. Система защиты базируется на двух уровнях: один практический, объективный и рациональный – не попасться; другой находится в ведении бессознательного, и глубинный мотив убийства ускользает от него. Одной из функций убийства может быть устранение следов изнасилования. Это похоже на самоуничтожающееся сообщение. Речь идет о том, что психоаналитики называют отменой: это механизм, назначение которого сделать так, будто ничего не произошло. Перед нами одна из бессознательных пружин в динамике повторения: ничего не было, поэтому я могу начать все сначала. Ги Жорж использует поразительное объяснение: «Казалось, все куда-то испарилось». Все случившееся стиралось до такой степени, что в результате он вообще не вспоминал о своих злодеяниях. Он знал, что Зверя Бастилии ищут, но не испытывал по этому поводу гордости, граничащей с манией величия. Как раз наоборот. С одной стороны, он беспокоился о том, что его схватят; с другой – усиленное напоминание о реальности, которую ему удалось затушевать, оживляло в нем тревогу. Внезапно он видит на экране поступки, которым следует оставаться в секрете, в том числе и для него самого:
– Я был в панике, – признается он. – Я зависал. Впадал в ступор, когда видел все это дерьмо!
Это полная противоположность голливудской легенде: Ги Жорж не убивает, чтобы о нем говорили. Он прячется.
Двоичная классификация убийц, делящая их на «организованных» и «дезорганизованных» полезна полицейским, которые выслеживают преступников такого рода. Но психиатр сталкивается с куда более сложной личностью. Отсюда целесообразность более усовершенствованной модели, такой, как трехполюсник с переменным утяжелением. Несмотря на то что в личности Ги Жоржа явно присутствует психопатическая доминанта, повторюсь: у подобных ему преступников всегда наличествует доля психопатии, доля извращений, доля скрытого беспокойства по поводу обращения в ничто и организация защиты, сосредоточенной на расщеплении.
Эта нарциссическая извращенная установка также построена для того, чтобы оградить субъекта от психотического крушения или от невыносимого депрессивного расстройства. Серийные преступные действия – это конечное следствие нарциссического извращения. Их функция заключается в усилении механизма расщепления «Я». У меня по-прежнему нет сомнений в том, что у каждого убийства есть своя характерная особенность в зависимости от обстоятельств, места, непредвиденных случайностей и реакции жертвы. И все же я спросил Ги Жоржа, заметил ли он миг перехода к преступлению, своего рода триггер? В итоге мы не нашли «кнопку запуска двигателя». Такое существует только в голливудских фильмах: знаковая дата, вызывающая воспоминание, и – хоп! – убийца убивает. В данном случае этого не происходит. Иногда он был в бегах и находился в состоянии неустойчивого равновесия, иногда был одинок, а иногда – в процессе романтических отношений, иногда он пил алкоголь и курил коноплю, а иногда оставался трезвым! Я склоняюсь, скорее, к сложному сочетанию возможностей: состояние ожидания, наличие свободного времени, благоприятное место. По стечению обстоятельств в этих условиях появляется женщина, и вот вам вспышка. Взаимодействие между его внутренним состоянием и тем, что он замечает во взгляде и силуэте незнакомки, превращает ее в добычу.
Во время нападения Ги Жорж избегает смотреть жертве в глаза. А когда все кончено, даже не может вспомнить ее лица. Конечно, жертва не «ничто», иначе зачем ему нападать? Даже если он этого не подозревает, она становится средоточием всех его проекций, но все, что происходит, должно быть полностью вычеркнуто из памяти.
Безразличие у Ги Жоржа преобладает над ненавистью. Признать ненависть, которая является проявлением человеческого и направлена на чью-то личность, значит вытащить на поверхность причину этого чувства, а также обнаружить собственные былые страдания и нанесенный вред. Весь защитный процесс нарциссического извращения как раз и состоит в том, чтобы стереть эту первопричину. Я спрашиваю его:
– Что вы испытываете к своим жертвам?
– Ничего, потому что они чужие, – или, – ничего, я же их не знаю!
Как я уже отмечал, он использует те же формулировки, говоря о биологической матери.
Поведение Ги Жоржа указывает на серьезное расстройство личности. Но его поступки не имеют отношения к действиям в состоянии бреда или к диссоциативному расстройству. Поэтому нельзя отказать ему в способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих деяний. С чисто клинической точки зрения возможно обсудить снижение этой способности, особенно в случае первого убийства. Но какими бы непрозрачными ни были его мотивы в его собственных глазах, Ги Жорж сумел разработать стратегии предотвращения и прерывания последовательного процесса. И наоборот, он смог умышленно подготовить условия для преступных действий. Нельзя утверждать, что ты был «охвачен неосознанным стремлением», согласно устоявшемуся стереотипу, если вышел из дома с чемоданчиком, в котором лежит набор для убийства. Таким образом, мы вынесли заключение: с точки зрения судебной медицины Ги Жорж несет ответственность за свои действия.
После Ги Жоржа я собирался встретиться с Патрисом Алегре – еще одним нестандартным убийцей, во многом похожим на подобных ему и достаточно необычным, чтобы его опыт позволил нам лучше узнать серийных убийц с позиций клинической практики.
7. Патрис Алегре – Джекил и Хайд в одном лице
Арестованный в сентябре 1997 года Патрис Алегре признался в пяти убийствах и шести изнасилованиях, но ему предъявили обвинение еще в четырех убийствах. Тогда ему было двадцать девять лет и он жил со своей подругой и их дочерью.
Когда нас с Мишелем Дюбеком назначили экспертами по этому громкому делу, четверо наших коллег уже были в курсе всего, что происходило после заключения подозреваемого под стражу. Судья, не желавший упустить ни одной детали, вдобавок ко всему потребовал провести исследование личности обвиняемого, результаты чего нам очень помогли. В рамках этого анализа были установлены ценные сведения о ситуации в семье Алегре и о его ближайшем окружении. Всегда полезно сопоставить данные психиатрической экспертизы с показаниями третьих лиц, которые были знакомы с подэкспертным.
Когда мы опрашивали Патриса Алегре в тюрьме Тулузы, ему был тридцать один год. Перед нами предстал крепкий, атлетически сложенный голубоглазый мужчина. Он отпустил бородку, а волосы собрал в хвостик.
Мне трудно оставаться беспристрастным, когда речь заходит о моих ощущениях при первой встрече с ним. Когда Алегре появляется в комнате, я знаю, что передо мной серийный убийца. Мне известно о тех преступлениях, в которых он признался. Но более всего меня поражает то, что с самого начала он будто ожидает от экспертов помощи, словно надеется на их способность объяснить его преступное поведение, причины которого ускользают от него самого. Некоторым образом этот человек рассчитывает на то, что мы дадим ему ключ к его собственной тайне.
Во время наших бесед Алегре не нервничает и готов часами вежливо отвечать на многочисленные вопросы. Подэкспертный идет на контакт, открыт для сотрудничества, довольно тонко чувствуя собеседника. Но когда его спрашивают о преступлениях, он теряет контроль над своей речью, демонстрирует недоумение и нерешительность. Он не заканчивает фразы, повторяет одни и те же стандартные словосочетания. Конечно, Алегре осознает весь ужас своих действий, но очень отдаленно. Он сообщает нам, что не готов говорить об этом, и повторяет: «То, что я совершил, нехорошо». Используя формулировки, которые я часто слышу из уст серийных убийц, он подчеркивает: «Знать бы мне, почему я это делаю, ни за что бы на такое не пошел». О ситуации расщепления лучше и не скажешь.