— Только не суй руки мне в глаза, умница… Я все-таки за рулем.
— Я встретила нашего агента, — сказала Сигне, поняв, что я не собираюсь ничего угадывать. — И разрешила ему пройтись со мной. Я решила подсказать ему, на что можно потратить деньги.
— Ты что, и лицо мажешь? — оглянулся я.
Сигне засмеялась.
— Ты знаешь, — поделилась она наблюдением, — он платит по пять марок за сигару, а если та вдруг гаснет, выбрасывает ее.
— Харви? — удивился я.
— Нет, агент. Он сказал, что повторно раскуренная сигара горчит.
— Он так сказал? — спросил я. — Значит, он привык жить на широкую ногу…
— Но те деньги предназначались не ему, — спешила поделиться со мной новостью Сигне. — Те, которые мы оставили в такси. Он положил их на специальный банковский счет. Это может сделать только иностранец, мне такого счета просто не откроют.
— Правда? — сказал я и вывернул руль, чтобы не раздавить одинокого пьянчужку, переходившего дорогу, как сомнамбула.
— Этот человек, которого мы отправили на самолете, — сообщила мне Сигне, — научил меня некоторым латинским выражениям.
— Он всех обучает. Это его хобби.
— Ты не хочешь послушать?
— Очень хочу.
— «Ато пиеп о». Это означает: «Люблю то, что нахожу». Он сказал, что все самое значительное в жизни уже высказано на латыни. Это правда? Англичане тоже говорят по-латыни о самом важном?
— Только те, кто не прикуривает второй раз сигару за пять марок, — сказал я.
— «A o nuen». Я скоро начну говорить все самое важное по-латыни.
— Тогда тебе придется научиться говорить по-латыни и фразу «пожалуйста, Харви, не кипятись». Ты не имела никакого права даже узнать этого человека. Ведь никому не известно, чист ли он?[3]
— В последнее время Харви ведет себя как старый грубиян, — пожаловалась Сигне. — Я его ненавижу.
Рядом с нами у светофора остановилось такси. В спинку водительского сиденья был вмонтирован портативный телевизор. Некоторые хельсинкские шоферы ставят такие в салоне своих машин. На заднем сиденье обнималась улыбчивая парочка, на их лицах играл синий свет телевизионного экрана. Сигне посмотрела на них с завистью. Я наблюдал за ней в зеркале заднего обзора.
— Ужасный старый грубиян, — продолжила она. — Он учит меня русскому языку, и когда я делаю ошибки в этих кошмарных русских прилагательных, бесится от злости. Он грубиян.
— Харви в полном порядке, — заявил я. — Он не грубиян, но и не святой. Просто временами у него бывает плохое настроение.
— Назови мне хотя бы одного человека, у которого бывает такое же плохое настроение, как у Харви. Назови!..
— У каждого свое настроение. Других таких, как он, нет. Все мы разные. Это-то и делает людей интересными, в отличие от машин.
— Вы, мужчины, всегда выгораживаете друг друга, — с досадой упрекнула Сигне.
Зажегся зеленый. Я нажал на газ. Спорить с ней, когда она в подобном состоянии, бесполезно.
— Кто занимается уборкой и готовкой да еще следит за его квартирой? — вопрошала Сигне с заднего сиденья. — Кто выручает его, когда у него неприятности и нью-йоркский центр жаждет его крови?
— Ты, — покорно ответил я.
— Да, — согласилась Сигне. — Я.
Последние слова она произнесла на три тона выше, громко зашмыгала носом и зачем-то щелкнула замочком сумки.
— А все деньги попадают к его жене, — она всхлипнула.
— Вот как? — заинтересовался я. Это была неожиданная информация.
Сигне отыскала в сумке платок, губную помаду и карандаш для ресниц, которые просто необходимы после выражения женского горя.
— Да, — сказала она. — Эти тринадцать тысяч долларов…
— Тринадцать тысяч долларов?..
Мое удивление прибавило ей сил.
— Да, те деньги, которые я утром оставила в такси. Их забрал тот человек, который улетел на самолете и перечислил на счет миссис Ньюбегин в Сан-Антонио в Техасе. Харви думает, что это большой секрет и я ничего не знаю. Но у меня своя разведка. Держу пари, нью-йоркский центр был бы не прочь заполучить такую информацию.
— Наверное, — согласился я.
Мы подъехали к дому. Я выключил мотор и повернулся к Сигне. Она сидела, склонясь вперед и опустив голову. Волосы закрыли ее лицо золотым занавесом.
— Они были бы рады, — сказала она. Слова звучали из-под копны волос. — И это не первые деньги, которые присвоил Харви.
— Подожди, — мягко сказал я. — Нельзя бросать такие обвинения, не имея веских доказательств.
Я замолк. Мне было интересно, спровоцируют ли ее мои слова на дальнейшие разоблачения.
— Я никогда не бросаю пустых обвинений, — всхлипнула Сигне. — Я люблю Харви. — Из-за золотого занавеса раздались негромкие звуки, как будто там, внутри, сидела канарейка и пробовала голос.
— Ну ладно, идем, — сказал я. — На свете нет мужчины, из-за которого стоит плакать.
Она покорно улыбнулась сквозь слезы. Я дал ей большой носовой платок.
— Высморкайся лучше.
— Я люблю его. Он — дурак, но я могла бы умереть за него.
— Конечно, — согласился я, и она высморкалась.
На следующее утро мы завтракали все вместе. Сигне очень постаралась, чтобы Харви чувствовал себя, как дома. Был виноград, ветчина, вафли, кленовый сироп, гренки с корицей и слабый кофе. У Харви было хорошее настроение, и он пытался жонглировать тарелками, приговаривая «бип-бип» и «русские это делают чертовски хорошо!»
— К твоему сведению, Харви, — сделал я замечание, — я ни разу не встречал англичанина, который бы говорил «бип-бип».
— Да? — удивился Харви. — Когда я изображал англичан в спектакле, я почти всегда говорил «бип-бип».
— В спектакле? — поинтересовался я. — Я не знал, что ты выступал на сцене.
— Ну, не профессионально… Просто играл в разных сараях после окончания колледжа. В те дни я хотел стать настоящим актером, но чем больше я голодал, тем быстрее таяла моя решимость отдать жизнь театру. А потом парень, с которым мы вместе учились в колледже, помог мне устроиться в Министерство обороны.
— Не могу представить тебя актером, — сказал я.
— А я могу! — заявила Сигне.
Харви улыбнулся.
— Старик, это были отличные времена. Как актеры мы никуда не годились. Единственный парень, знавший, как это делается, был наш руководитель, а мы все время выводили его из себя. Каждое утро труппа трясла задами на сцене. Он кричал: «Сегодня вы порастрясете свои жирные зады, все вы. Потому что я — требовательный ублюдок. Критики — безграмотные ублюдки, публика — изменчивые ублюдки, а вы — ублюдки бездарные. Единственный законнорожденный здесь — театр». Он повторял это каждое утро. Каждое утро! Я был тогда счастлив, друг. Просто не догадывался об этом.
— Разве сейчас ты несчастен? — с тревогой спросила Сигне.
— Конечно, счастлив, дорогая. Конечно, — Харви обнял ее одной рукой и притянул к себе.
— Вытри лицо, — сказала Сигне. — У тебя подбородок в арахисовом масле.
— Не правда ли, романтичная девица? — ласково заметил Харви.
— Не называй меня девицей, — сказала Сигне. Она игриво замахнулась на него, но Харви подставил ладонь. Она хлопнула по ней, потом по другой, и они сыграли в «ладушки». Сигне выкидывала руку с разными интервалами, но Харви все время успевал, и Сигне попадала по его руке. В конце концов он отдернул руку, и Сигне упала в его объятия.
— Нам надо поговорить о делах, дорогая, — сказал Харви. — Почему бы тебе не поехать в город и не купить туфли, которые так тебе понравились?
Он достал банкноту в сто марок.
— Намек поняла, — засмеялась Сигне и повторила: — Намек поняла.
Она радостно выхватила деньги и выбежала из комнаты.
Когда дверь за Сигне захлопнулась, Харви налил еще кофе.
— До сих пор ты был зрителем, — сказал он, — теперь ты должен вступить в ряды мужчин.
— Это связано с обрезанием? — полюбопытствовал я.
— Все наши действия, — серьезно продолжил Харви, — программируются ЭВМ. Каждый этап операции вводится в машину, и операторы сообщают электронным мозгам о его ходе. Когда все участвующие в операции агенты исполнят свои миссии и пришлют сообщения, компьютер выдает программу действий на следующий этап.
— Ты хочешь сказать, что мы работаем на электронно-вычислительную машину?
— Мы называем ее Электронным Мозгом, — сказал Харви. — Вот почему мы так уверены, что не допустим промахов. Мозг увязывает между собой сообщения всех агентов и вырабатывает следующий набор инструкций. Каждый агент получает телефонный номер. По этому номеру он получает соответствующие указания и инструкции и обязан их выполнять. Если в телефонном послании звучит слово «безопасно», это означает, что в последующих словах содержится пароль, по которому агент узнает человека, чьи приказы будет выполнять. Например, ты позвонишь по телефону и услышишь от автоответчика: «Вылетайте в Ленинград. Безопасно. Лицо города изменилось». Это значит, что ты вылетаешь в Ленинград и ожидаешь распоряжений от того, кто скажет тебе: «Лицо города изменилось».
— Понял, — сказал я.
— Очень хорошо. Именно такое задание пришло сегодня утром. Оно касается нас обоих. Когда мы вернемся, ты позвонишь по телефону и получишь дальнейшие инструкции для себя. Я о них знать не должен. И никому не говори об этом.
— Хорошо.
Харви протянул мне листок. Два нью-йоркских номера через ганноверский коммутатор.
— Запомни номера, а бумагу сожги. Второй — только для экстренных случаев. Подчеркиваю: для экстренных случаев, а не когда у тебя кончатся бумажные носовые платки. И всегда сохраняй телефонные счета. Ты не обязан оплачивать эти расходы из собственного кармана.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯЛенинград — Рига
Жил-был человечек, охотник хоть куда,
Он пулей из свинца, свинца ружьишко
Заряжал.
Как-то раз он утку увидел у пруда,
Стрельнул — и прямо в голову попал,
Попал, попал.