Любая революция сначала кажется невозможной, но после того, как она произошла, она неизбежна.
Революции чем-то похожи на землетрясения – своими массивными, серьезными тектоническими сдвигами. Конечно, в ходе революции сдвиги проходят в области идеологии и управления, но количество смертей здесь порой превышает количество смертей при крупных землетрясениях. Во время Гражданской войны за независимость погибло 37 000 человек[89]. Во время Великой французской революции – около 40 000. Во время мексиканской революции – свыше 50 000. А в ходе русской революции – где-то между 5 и 9 миллионами. Но эти страшные цифры отстают от количества смертей во время непрерывной медицинской революции, что удивительно, так как большинство людей вообще не знают, что такая революция происходит. Более того, в то время как во многих революциях в борьбе погибают в основном революционеры и представители существующего режима (без учета «пушечного мяса»), в текущей медицинской революции жертвами являетесь вы, я и многие пациенты (не революционеры, не представители режима), которые, к сожалению, представляют собой слишком малый стимул для существующего режима, чтобы задуматься об изменениях, неважно, насколько неэффективными они будут.
Более 100 лет назад, в 1910 году, Абрахам Флекснер опубликовал знаковый отчет, который сейчас называют Отчетом Флекснера. Он считается библией, определившей религию американского медицинского обучения. Его влияние не иссякло и сегодня, и он оказал самое глубокое воздействие на историю медицинского образования в Америке.
Чтобы изучить состояние дел в медицинских образовательных учреждениях Америки, Флекснер посетил все 155 медицинских школ, тогда обучающих студентов в США, и пришел в ужас от некоторых учебных методик. Учебный план и качество образования очень сильно отличались в разных учреждениях, равно как требования к поступающим. Во многих школах соображения прибыли перевешивали собственно обучение.
Флекснер рекомендовал американским медицинским школам больше ориентироваться на европейских коллег, которые сосредоточены на научных основах медицины, у которых более жесткие вступительные требования, больше практики, больше факультетов, занятых исследованиями, и более строгие правила государственного лицензирования врачебной деятельности. Он также рекомендовал закрыть 80 % медицинских школ (и свыше 50 % в конечном итоге закрыли).
Вопрос не в том, улучшил ли Отчет Флекснера медицинское образование в Америке коренным образом. Это еще и устаревший документ. Например, он рекомендовал запретить афроамериканским докторам лечить пациентов европеоидной расы и закрыть все медицинские школы, готовящие афроамериканских врачей за исключением двух. Несмотря на благие намерения в своих рекомендациях, таких как более строгие стандарты приема и более ориентированное на пациента обучение, Отчет Флекснера был продуктом своего времени и накладывал ограничения на практику, которая не предполагала социальных, научных и медицинских прорывов, случившихся уже после 1910 года.
Представьте, что Флекснер вместо этого оценивал бы в 1910 году авиаиндустрию (хорошо, коммерческих рейсов не было до 1914 года, но вы понимаете, к чему я клоню) и рекомендовал бы всем будущим авиакомпаниям летать на самых продвинутых тогда бипланах с пропеллерами, которые заводили пинком. В 1910 году он никак не мог знать о реактивных самолетах; и действительно, делая критический анализ медицинских школ, он понятия не имел о современной биологии, супермассиве данных, геноме человека, Интернете, теле– и персонализированной медицине.
Конфедерация врачей
Нужно лишь сравнить быстрый прогресс в программном обеспечении и технологии с инертным, столетней давности обучением медицине, с которым мы сейчас сталкиваемся, чтобы увидеть, почему мы находимся в центре самой кровавой революции в истории: пока мы учим врачей, которые держат в своих руках наши жизни, в соответствии с единственным устаревшим документом 1910 года, выходит уже шестая серия часов Apple. Медицинские школы – это современные крытые фургоны – атавизм, так укоренившийся в нашем обществе, что они ни у кого не вызывают вопросов.
Флекснер сосредоточился на методике (как учить новоявленных врачей), вместо того чтобы думать о результате для пациента; он решил, что жесткое и единообразное обучение приведет к наилучшим результатам. Однако методика, которая приводила к наилучшему результату в 1910 году, очень далека от сегодняшних требований. Когда нужно было обновить рекомендации 1910 года? Может, это имело смысл сделать в 1920 году? Если так, то современный отчет запоздал на сто лет. В какой-то момент недостаточность современной корректировки становится абсурдной и начинает мешать продуктивной подготовке медиков.
Одной из повсеместных проблем в 1910 году было медицинское шарлатанство, и школы принимали неподготовленных кандидатов, не умели обеспечить строгие условия обучения, использовали альтернативные и необоснованные терапевтические методики и тянули студентов просто из соображений получения прибыли; неудивительно, что появлялось множество шарлатанов от медицины. Они использовали неэффективные терапевтические подходы и не могли добиться улучшения состояния пациентов. Отчет Флекснера в 1910 году сократил шарлатанство в медицине, но следует ли обращаться к нему, если современные врачи используют устаревшие, неэффективные подходы и не могут добиться улучшения у пациентов, если эффективные терапевтические варианты не доступны? Можно ли их тоже назвать шарлатанами?
Как я уже рассказывал, когда у нашей дочери обнаружили волчанку и ее обследовали два международных специалиста, ни один из них не подумал о том, почему у нее возникло это заболевание и какую терапию можно предложить (кроме стероидов, которые ухудшили ситуацию); и тогда мы повели ее к специалисту интегративной медицины, который определил, почему у нее развилась волчанка, и успешно вылечил ее (сейчас у дочери уже десять лет нет симптомов). Мне интересно, эти «специалисты» были шарлатанами? А врач «альтернативной медицины» на самом деле оказался специалистом? Конечно, если основываться на результатах, то это правильное рассуждение.
Помимо волчанки мы изучаем в медицинской школе множество других заболеваний, не зная их причин и/или эффективного лечения: болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона (для которой есть лишь лечение симптомов), лобно-височная деменция, болезнь телец Леви, сосудистая деменция (слабоумие), БАС (боковой амиотрофический склероз), хроническая травматическая энцефалопатия, прогрессирующий надъядерный паралич, кортико-базальная дегенерация, дегенерация макулы, аутизм, шизофрения, синдром дефицита внимания и многие аутоиммунные и воспалительные заболевания, такие как воспалительное заболевание кишечника, синдром Шёгрена и склеродемия (прогрессирующий системный склероз).
Стандарт здравоохранения не предполагает выявления скрытых причин этих заболеваний и не предлагает эффективного лечения. Представители «альтернативной медицины», такие как врачи функциональной и интегративной медицины, которые концентрируются на анализе причин и их устранении, напротив, часто добиваются успеха. Действительно, наше исследование молекулярного механизма болезни Альцгеймера (когда мы, став агностиками, сосредоточились только на лежащей в основе заболевания биохимии механизма) привело прямо к терапевтическому подходу – протоколу РеКОД; и это больше напоминает не стандартную аллопатическую, а «альтернативную» медицину. Это то, чего не мог предсказать Отчет Флекснера и что удивило меня, невролога, получившего классическое образование.
Как говорил Гегель, тезис и антитезис ведут к синтезу, так и эти два разных подхода к медицине должны дать прогресс, верно? К сожалению, когда стандартная медицина не может предложить ничего эффективного для лечения заболевания, реакция на альтернативный подход, который может оказаться более эффективным, часто бывает негативной, и от него отказываются. Медицинское страхование не будет возмещать расходы (потому что, конечно, у него нет стимула делать это, ведь ему выгоднее не оплачивать дополнительный список), несмотря на то, что оно покрывает намного более дорогостоящие и менее эффективные фармацевтические подходы. Практикующие врачи слишком заняты, чтобы изучать новые методы, фармацевтические компании сосредоточены на приносящих прибыль монотерапевтических препаратах, а мы все страдаем от огромной инертности системы.
Если бы вы захотели создать систему, которая бы предотвращала инновации и новые терапевтические методики, то что бы вы сделали? Наверное, сосредоточились бы на тактике изъятия финансов у всех интересных и новых подходов, наняли бы консультантов, которые бы спорили с потенциальными новаторами (чтобы создать видимость беспристрастности), приняли бы поддержку необъективных юридических лиц, думающих лишь о прибыли, критиковали бы новые подходы и поддерживали бы устаревшие методы лечения, которые постоянно терпят неудачу. Другими словами, если вы захотели бы создать систему, которая бы предотвращала инновации и новые, эффективные терапевтические методики, то вам трудно было бы действовать лучше, чем действуют наши нынешние официальные учреждения.
Извиняет их лишь то, что новый подход «не доказан», но это то же самое, что говорить: «Я предпочитаю то, что, как мне известно, не работает, надежде и хотя бы какому-то успеху».
В этом ответе не слышна забота о людях, это отвечает введенная в заблуждение самовлюбленность и желание получить прибыль; это ведет к бесчисленным неоправданным осложнениям и смертям от десятков сложных хронических заболеваний.
Много лет назад, закончив обучение неврологии, я занимался обследованием людей, которые хотели получить страховку при различных неврологических заболеваниях. Одного пациента отправили на обследование, потому что он жаловался на неспособность ходить. Проведя обследование, я понял, что никаких неврологических причин для этого нет, и я записал это в его карте. Несколько недель спустя мне позвонил мужчина, назвавшийся социальным работником, помогавшим пациенту, которого я обследовал. Он звонил предупредить меня, что этот пациент получил уведомление от страховой компании, что они, ссылаясь на меня и мое заключение, отказывают ему в требовании. Отказ настолько разозлил пациента, что он решил убить меня: социальный работник и звонил для того, чтобы сказать, что тот уже в пути. Конечно, я ужасно испугался, но я спросил социального работника: «А как он доберется ко мне?» И тот ответил: «Пешком».
Ирония ситуации меня позабавила: человек, передвигавшийся на коляске, идет пешком, чтобы убить меня, но я не хотел задерживаться на этом, я хотел бы тогда оказаться подальше от того места, где он мог искать меня. Я позвонил в полицию, и там мне ответили: «Мы ничего не можем предпринять только потому, что кто-то идет убивать вас. Но не беспокойтесь, если он это сделает, мы задержим его». Отличная помощь.
К счастью, пациент в конечном итоге отказался от своего плана и, выпустив пар, решил не убивать меня. Затем, еще через несколько недель мне снова позвонил социальный работник и сообщил, что пациент решил, что я отлично обследовал его, что я хороший доктор и он бы хотел у меня лечиться. (Нет, я такими случаями не занимаюсь.)
Как показал случай с этим пациентом, правда может быть самой опасной вещью, такой, которую иногда нужно говорить крайне осторожно. Правда часто противоречит консенсусу, и, когда это происходит, горе тому, кто поставил правду впереди общей политики! Маймонид говорил: «Правда не станет более правдивой, если весь мир соглашается с ней, и не станет менее правдивой, если весь мир не соглашается с ней». Однако ясно, что он не имел в виду медицинские учреждения, большие фармацевтические компании или структуры системы здравоохранения.
На прошлой неделе мне позвонила журналистка, которая сказала, что ей дали задание написать статью в медицинский журнал, статью о «жалобах» на протокол РеКОД, разработанный мной и моими коллегами. Она звонила, потому что, будучи опытным журналистом, хотела услышать обе стороны, то есть сейчас ей было нужно мое мнение. Хотя я оценил ее шаг (другой, намного менее компетентный журналист изложил бы в статье только одну точку зрения, пусть даже этого не одобряют в высшей школе журналистики), я счел странным, что журнал заказал ей статью исключительно о жалобах на то, что дает первую надежду на лечение иначе не излечимой болезни. Поэтому давайте разберемся: журнал подразумевает, что если кто-то с когнитивным упадком идет в обычную клинику и слышит ответ, что надежды нет, он просто отправляется домой и умирает. Вот на это никто не жалуется? С другой стороны, если годы исследований впервые дают надежду и результаты зафиксированы во множестве публикаций, сотни людей вылечились, то на это нужно жаловаться? Может быть, для начала поговорить с первыми выжившими и выслушать их жалобы?
Происходящее в области терапии болезни Альцгеймера – это микрокосм того, что вообще происходит в медицине: есть два противоречащих друг другу, фундаментально разных подхода, и отсутствие синтеза этих подходов постоянно вредит пациентам. Да, революция, идущая здесь, наверное, и вправду, кровавая.
В медицине пропасть между правдой и тем, что широко распространено, – это угроза нашему здоровью. Причина образования этой пропасти – финансы, политика и влияние; а именно такие расширяющиеся пропасти и ведут к революциям. Успех потребует введения политики, которая будет сокращать этот разрыв на постоянной основе, концентрируясь на результатах пациентов, а не на устаревших отчетах, прибылях от лекарств или ценах на акции компаний здравоохранения.
Революция продолжается, но отличная новость заключается в том, что ее окончательный успех приведет к огромным изменениям в отношении к заболеваниям, которых сейчас мы так боимся: многие хронические заболевания, которые убивают нас сегодня, станут редкими, обратимыми, их можно будет предотвратить – от нейродегенеративных до психиатрических заболеваний, от воспалительных до аутоиммунных болезней.
Подход XXI века будет сочетать в себе выявление причин заболевания у конкретного пациента, компьютерный анализ всего генома и биохимии, постоянный функциональный анализ с помощью приложений и разработку точного, индивидуального протокола лечения в настоящее время неизлечимых хронических заболеваний, которые перестанут быть необратимыми.
Гуру коммуникации Маршалл Маклюэн[90] произнес знаменитую фразу: «Средство – это сообщение», имея в виду, что мы получаем информацию не только из содержания сообщения, а также из самого средства – будь то газета, телевизор, компьютер или что-то иное. Во время продолжающейся медицинской революции средство выходит за рамки печати, телевидения и Интернета, средство – это продолжительность здоровья, продолжительность работы мозга, продолжительность самой жизни.