13 апреля 1943 г. германские радиостанции передали в эфир сообщение о том, что в окрестностях Смоленска обнаружены могилы польских офицеров, «убитых ГПУ». 14 апреля польскому Красному Кресту было предложено выделить комиссию экспертов для участия в эксгумации захоронения. Не говоря уже о том, что категорический отказ от «предложения» оккупационных властей был бы равносилен самоубийству, сотрудники Красного Креста не имели морального права отказаться от выполнения своих прямых обязанностей по установлению личности погибших и информированию родственников. Было решено отправить в Катынь группу специалистов, которая получила название «Техническая комиссия польского Красного Креста». Несмотря на огромное давление со стороны немецких властей, польские специалисты не стали, насколько это было вообще возможно, соучастниками пропагандистской операции Геббельса, а именно: они отказались указать дату смерти во всех выданных свидетельствах (а именно дата 40-го года и могла стать тем решающим аргументом, который был нужен немцам) и не подписали никаких документов, определяющих виновников гибели польских офицеров.
«Техническая комиссия» приняла участие в эксгумации 7 групповых захоронений (восьмая по счету могила была вскрыта лишь частично, т. к. 7 июня 1943 г. из-за наступления летней жары работы были приостановлены). Было обнаружено и извлечено 4243 трупа, большую часть которых (2730) удалось идентифицировать по личным документам, справкам (в том числе — о прививках, сделанных в Козельском лагере), письмам, дневникам, медальонам. Судя по площади и глубине восьмой могилы, Комиссия предположила, что в ней могли находиться останки не более двух-трех сотен человек. Сравнивая сегодня эти цифры с численностью заключенных Козельского лагеря (на 29 декабря 1939 г. в нем было 4543 человека), можно констатировать высокую точность и скрупулезность работы «Технической комиссии». Все обнаруженные на трупах документы и личные вещи были переданы немцам по их требованию (однако две копии подробных протоколов и часть вещественных доказательств полякам удалось забрать с собой, сохранена также часть дневников и записок расстрелянных). Как уже было сказано, «Техническая комиссия» отказалась подписывать политические заявления немцев, но составила детальный отчет о проделанной работе, который передала в Варшаве руководству польского Красного Креста. Документ сохранился и в 1989 г. был опубликован. Приведем несколько цитат, важных для понимания дальнейших событий:
«…Немцы обследовали всю территорию очень тщательно — им было важно, чтобы объявленное пропагандой число 12 000 не слишком отличалось от истинного, поэтому можно предположить, что больше могил обнаружено не будет… Причиной смерти был выстрел, направленный в основание черепа… Из найденных на трупах документов следует, что убийство имело место в период с конца марта до начала мая 1940 года…»
Завершая тему работы «Технической комиссии», отметим, что до 1989 г., т.е. до времени крушения коммунистического режима в Польше, дожил только один человек, И. Бартошевский (участник Варшавского восстания с первого до последнего его дня). Два члена Комиссии погибли в рядах польского Сопротивления, многие после окончания войны были вынуждены эмигрировать из Польши. Да и самого Бартошевского арестовали ровно через три дня после того, как в Краков вошли советские войска…
Вернемся теперь к событиям апреля 1943 года. Первой реакцией советского радио было заявление о том, что немцы нашли место археологических раскопок (!!!), скелеты в которых они пытаются выдать за место захоронения расстрелянных польских офицеров. Судя по записям в дневнике Геббельса, он пришел в полный восторг от такого, явно неожиданного даже для него проявления идиотизма сталинской пропаганды. Наконец, в Москве опомнились от первого шока, и в официальном сообщении Совинформбюро было сказано, что польские военнопленные якобы находились к моменту начала войны на дорожно-строительных работах западнее Смоленска, летом 1941 г. попали в руки к немцам и были немцами расстреляны. Эта версия, с небольшими уточнениями, стала в СССР абсолютно обязательной при любом упоминании катынского дела на протяжении полувека.
17 апреля 1943 г. польское правительство в изгнании обратилось к Международному комитету Красного Креста (МККК) с просьбой об отправке делегации под Смоленск для эксгумации трупов из захоронений. В ответ на это обращение МККК выразил согласие принять участие в деле, но лишь при том условии, что к нему обратятся все заинтересованные стороны, в том числе и СССР. Разумеется, ни участвовать в расследовании обстоятельств расстрела в Катыни, ни увидеть на месте эксгумации авторитетную комиссию МККК сталинское руководство не хотело. Оно пошло другим путем: 25 апреля 1943 г., в самых разнузданных выражениях обвинив польское правительство в пособничестве «подлой фашистской клевете»[50], Москва заявила о расторжении дипломатических отношений с Польшей.
На этом месте внимательный читатель должен меня перебить — какие «дипломатические отношения» могли быть у Советского Союза с «бывшей Польшей»? Вопрос абсолютно уместный и весьма содержательный, так как ответ на него позволяет многое понять в реакции Сталина на катынское дело.
Между сентябрем 39-го и апрелем 43-го было еще и лето 41-го. Это страшное лето изменило весь политический пейзаж Европы, внесло оно радикальные изменения и в советско-польские отношения. Вечером 22 июня Черчилль заявил о том, что в начавшейся советско-германской войне Великобритания поддержит Советский Союз. 23 июня Сикорский, глава польского правительства в изгнании, выступил с заявлением, в которой призвал правительство СССР к восстановлению отношений и сотрудничеству в борьбе с общим врагом. Товарищ Сталин в первые дни войны молчал как рыба, но потом, когда реальный, т.е. катастрофический, характер развивающихся событий стал ему вполне ясен, начал… нет, не просить — требовать (!!!) от стран Запада всесторонней помощи. Да, Черчилль и Рузвельт были обречены на то, чтобы поддерживать Сталина, но летом 41-го они еще могли обуславливать свою поддержку некоторыми минимальными условиями. Одним из таких условий была Польша.
Англия вступила во Вторую мировую войну, выполняя свои договорные обязательства по защите суверенитета Польши (по крайней мере, такова была официальная формулировка). Польские летчики защищали небо Лондона (четвертой по результативности эскадрильей Истребительного командования Королевских ВВС стала «польская» 303-я), польские моряки вместе с англичанами вели транспортные караваны по смертельно опасным водам Атлантики, польские солдаты сражались вместе с англичанами в Северной Африке. В такой ситуации Черчилль не мог игнорировать мысли и чувства своих сограждан до такой степени, чтобы открыто помогать государству (СССР), лидеры которого объявили страну с тысячелетней историей «уродливым детищем Версальского договора» (а заодно и аннексировали 52 % территории довоенной Польши). Под давлением своих новообретенных союзников Сталин вынужден был признать «бывшую Польшу» снова существующей и вступить в переговоры с правительством Сикорского.
30 июля 1941 г. (подчеркните, пожалуйста, эту дату тремя жирными чертами) советско-польское межправительственное соглашение было подписано. Первый его пункт гласил:
«Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 г. касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу».
Соглашение предусматривало формирование на советской территории польской армии, которая будет считаться «составляющей частью Вооруженных Сил суверенной Польской Республики, на верность которой будут присягать ее военнослужащие». Специальным протоколом к Соглашению предусматривалось:
«Светское правительство предоставляет амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве ли военнопленных, или на других достаточных основаниях».
На основании этого Протокола 12 августа был издан Указ Президиума ВС СССР об амнистии польских граждан, в том числе «всех военнопленных и интернированных военнослужащих польской армии».
Разумеется, ни сводки Совинформбюро, ни послевоенные советские учебники истории не смущали умы советских людей информацией о том, что 30 июля 1941 г. Сталин согласился признать «утратившим силу» свой «освободительный поход», в результате которого восточная половина Польши превратилась в так называемые «Западную Украину» и «Западную Белоруссию». Однако к апрелю 43-го «минутная слабость», в силу которой летом 41-го Сталин согласился признать свои территориальные приобретения в Польше незаконными, была уже в прошлом, и Москва искала способ развязать себе руки и освободиться от всяких обязательств перед польским правительством. В такой ситуации главным, кто выиграл от развязанной Геббельсом пропагандистской шумихи вокруг захоронений в Катыни, оказался, как ни странно, Сталин, который получил наконец долгожданный повод порвать отношения с «буржуазным правительством» Польши.
26 сентября 1943 г. Смоленск был освобожден от немцев. Словосочетание «золотая осень» плохо сочетается с разговором об эксгумации массовых захоронений, но, по мнению специалистов, это время года — самое для такого ужасного занятия оптимальное (уже не жарко, уже нет насекомых, еще не очень холодно, осенний ветер и дожди разгоняют трупный смрад). Однако прошел октябрь, ноябрь, декабрь 1943 года, но никто в Советском Союзе про катынское захоронение в явном виде не вспоминал. Наступил январь 1944 года. Грандиозное наступление Красной Армии на Правобережной Украине (Днепровско-Карпатская стратегическая операция) ценою моря крови советских солдат (270 тыс. убитых, 893 тыс. раненых по данным официальной военной статистики) приближало Сталина к границам довоенной Польши. А это означало, что приближался момент, когда Сталину предстояло окончательно и бесповоротно заявить англо-американским союзникам, что Советский Союз не знает и знать не желает ни «