Если в данном случае люди не мотивированы взаимным обменом, не связаны родственными узами и не действуют в собственных интересах, то что же заставляет их помогать другим? Один из возможных ответов состоит в том, что люди обдумывают причины и возможные последствия своих действий и приходят к выводу, что помогать — это правильно и нравственно. Но тогда оказывать друг другу подобную помощь должны только люди. Однако многочисленные наблюдения и экспериментальные данные показывают, что человекообразные и другие обезьяны также помогают друг другу: делятся едой и орудиями, заботятся и утешают[344].
Тот факт, что приматы помогают чужим, заставляет усомниться в гипотезе, что помощь требует передачи культурных норм посредством таких институтов, как религия, мораль или образование. И действительно, исследование с участием более тысячи детей, преимущественно мусульман и христиан, из разных стран показало существование обратной зависимости между религиозностью и готовностью детей делиться наклейками[345]. Дети из религиозных семей отдавали другим меньше наклеек, чем те, кто воспитывался в более светской среде. Интересно, что религиозность при этом положительно коррелировала со страхом детей перед возможным наказанием за предполагаемое плохое поведение.
За последние десять лет исследований стало понятно, что взаимопомощь свойственна не только приматам и уходит корнями далеко в эволюционное прошлое млекопитающих. Грызуны, которые разошлись с приматами более 70 миллионов лет назад, также демонстрируют просоциальное поведение. Например, крысы помогают друг другу выбираться из ловушек, даже когда в ловушку попадает незнакомая особь[346]. Когда крысы оказываются перед выбором, получить пищу для себя и для другой крысы или же только для себя, они выбирают первый вариант[347]. Несмотря на огромную разницу между людьми и крысами, и те и другие обладают способностью чувствовать страдания других и помогать им.
Вы можете подумать: «Все это замечательно, но я не сомневаюсь, что люди помогают друг другу больше, чем крысы или даже шимпанзе». Однако выяснилось, что шимпанзе и дети младше четырех лет примерно одинаково помогают незнакомцам (другим шимпанзе и взрослым людям соответственно)[348]. Удивительно другое: взрослея, дети не становятся более заботливыми, а напротив, тщательнее выбирают, кому они хотят помочь (у Макиавелли это, пожалуй, вызвало бы улыбку). То же самое наблюдается у шимпанзе. Приобретая опыт, шимпанзе и дети с большей вероятностью помогают тем, кто помог им, — свидетельство в пользу принципа взаимности. Но только дети со временем проявляют избирательность в помощи представителям других социальных групп. Выходит, дети учатся не помогать определенным категориям незнакомцев.
Мартин Лютер Кинг как-то сказал: «Самый насущный и злободневный жизненный вопрос звучит так: а что вы делаете для других?» Ответ записан в нашем биологическом наследии. Мы, как и наши родственники из числа млекопитающих, склонны помогать тем, кому плохо.
Сильная романтическая любовь активирует нейронные цепи мозга, связанные с выживанием и действующие на уровне подсознанияЛюси Браун
«ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?» Лишь за один месяц 2016 года 400 тысяч человек по всему миру, садясь за компьютер, задавали Google этот вопрос. Первой в выдаче поисковика была страница журнала Psychology Today, где давался такой ответ: «Любовь — это сила природы. Как бы нам ни хотелось, мы не можем управлять любовью, вызывать ее или избавляться от нее по своему желанию — точно так же, как мы не можем управлять луной»[349].
Любовь действительно представляет собой силу природы. С точки зрения нейробиологии сильная романтическая любовь активирует нейронные цепи мозга, связанные с выживанием и действующие на уровне подсознания. Эти цепи настолько значимы, что они находятся рядом с теми зонами ствола мозга, которые отвечают за жизненно важные рефлексы, такие как дыхание и глотание. Такое расположение «систем любви» помогает объяснить, почему мы не способны контролировать себя на первых стадиях романтического чувства и после потери возлюбленного. Мы не контролируем свои чувства и действия, связанные с любовью, — точно так же, как при жажде мы не властны над потребностью найти воду и выпить ее.
Мы можем сказать «я тебя люблю» тому, с кем состоим в романтических отношениях, супругу, родителям, детям, братьям и сестрам, друзьям и даже домашним питомцам. Разновидность любви, о которой идет речь, неконтролируемая сила, которая легко переворачивает нашу жизнь, — это первая стадия сильной романтической любви, когда жажда эмоционального единения с другим человеком даже сильнее, чем жажда секса. Любовь такого типа, описанная в стихотворении Элизабет Браунинг «Как я люблю тебя? Считай», — всепоглощающее чувство, которое заставляет постоянно думать о возлюбленном[350]. Психолог Дороти Теннов назвала ее «лимерентностью»[351]. Элейн Хэтфилд разработала опросник для ее измерения по «шкале страстной любви»[352]. Другие психологи проанализировали западную литературу и разработали шкалу, по которой различаются шесть типов любви, от эроса (страстное физическое влечение) до сторге (любовь, основанная на дружбе)[353]. Все это разные стороны романтической любви, и их измерение позволяет увидеть как вариативность, так и предсказуемую природу романтической любви, а также помогает в поисках систем мозга, которые с ней связаны.
Антрополог Хелен Фишер рассматривает первую стадию романтической любви в эволюционном контексте. Фишер считает ее частью сформировавшейся у человека стратегии передачи генов: секс, рождение детей, а затем защита себя и детей, пока они растут[354]. Такой подход помогает понять природу любви и подвергает сомнению взгляды тех, кто считает романтическую любовь несуществующей, сверхъестественной или неважной. Идея Фишер заключается в том, что для репродукции человека необходимы три составляющие: вожделение, влечение (любовь) и привязанность. «Вожделение» — это половой инстинкт, примитивная система, которую мы все принимаем как необходимость для выживания вида. «Влечение» — это поведение, которое мы наблюдаем у животных во время ухаживания: например, у самки павлина, которая реагирует на ухаживание самца и его великолепный хвост. Брачное поведение и ответное влечение точно так же необходимы для выживания вида, как и половой акт. Важная особенность влечения у людей состоит в том, что оно направлено на одного человека на протяжении нескольких месяцев и поддерживается эйфорией, которую мы называем влюбленностью, и защитой, которую обеспечивает партнер. Это выбор партнера, и эволюция сделала все, чтобы пары сохранялись достаточно долго, пока потомство не сможет самостоятельно добывать себе пищу[355]. Долговременная привязанность важна для успеха семейной группы и обеспечивает дополнительную защиту отдельных особей.
Наша группа ученых, в которую вошла Хелен Фишер, решила исследовать нейробиологию первой стадии сильной романтической любви с целью понять, почему люди меняют свою жизнь, чтобы быть вместе, и разрешить спор психологов об определении и происхождении любви: эмоция это или потребность?[356] Эмоция — это сильное чувство, и романтическая любовь, несомненно, соответствует этому критерию. Однако эйфория, связанная с романтической любовью, может возникать и исчезать, вытесняться другими эмоциями, такими как тревога или гнев (ревность), и поэтому было бы неверно считать любовь одной отдельной эмоцией. Потребность долговечнее эмоций; кроме того, у потребности есть цель (например, поесть или выпить воды), а страстное влечение к другому человеку делает романтическую любовь похожей на потребность: цель состоит в том, чтобы быть с ним. Нейробиологи выяснили, что за эмоции и за цели отвечают разные отделы мозга, а потому в деле классификации романтической любви полезна визуализация мозга.
Главный результат нашего первого исследования со сканированием мозга заключался в том, что на первых стадиях романтической любви у людей с высоким показателем по шкале страстной любви наблюдалась активность области ствола мозга, связанной с вознаграждением и потребностями, когда они смотрели на фотографию возлюбленного[357]. Это вентральная область покрышки, чувствительная к дофамину. Она помогает нам понять, что вода устраняет неприятное чувство жажды, а еда избавляет от неприятного чувства голода. Мы не могли бы жить без этой системы. Кроме того, активизировались другие отделы мозга, связанные с вознаграждением, например хвостатое ядро, в котором наблюдается самая высокая концентрация дофаминовых терминалей аксонов в мозге. Здесь отмечалась положительная корреляция с показателем по шкале страстной любви. Результаты исследования подтвердили, что правильнее считать первую стадию любви потребностью, а не эмоцией. Влюбившись, мы можем испытывать самые разные эмоции, от эйфории до тревоги, но суть любви — это потребность быть с другим человеком. Важно отметить, что и мы, и другие исследователи — из Нью-Йорка, Лондона и Пекина — доказали, что на первых стадиях романтической любви включается одна и та же система вознаграждения мозга, несмотря на глубокие различия в представлениях о любви и на разное отношение к ней