трансформирует клевание клюва в пищевое поведение. Так работает обучение с подкреплением, когда желаемый результат вызывает последовательность нейрохимических процессов, которые запускают действия, повышающие вероятность положительного результата в будущем. Таким образом, в мозге птицы есть нечто вроде пружинной ловушки, включающей два типа простого врожденного поведения (клевание у птенца и отрыгивание у родителя), и когда эта ловушка срабатывает, обучение с подкреплением формирует пищевое поведение. Эта «поведенческая ловушка» очень проста и эффективна; вот почему пищевое поведение так легко формируется и кажется врожденным, хотя таковым не является.
Опираясь на этот пример, попытаемся проанализировать корни шопенгауэровской «воли» и то, как она определяет наше поведение. Питание, агрессия, забота о потомстве, выбор партнера и социальное взаимодействие — все это универсальные и сложные типы поведения, необходимые для выживания вида и отдельных особей. Но как возникают эти мотивации? Какие из них приобретенные, а какие — врожденные? В большинстве случаев у людей это выяснить довольно сложно, но изучение других видов животных дает некоторые интересные зацепки.
Нейробиологи сделали несколько важных открытий, показавших, что искусственная активация определенных областей мозга при помощи вживленных электродов может вызывать разные поведенческие реакции, связанные с выживанием, в тех условиях, в которых обычно они не наблюдаются. По всей видимости, главную роль в инстинктивных устремлениях играет структура размером с орех, расположенная в нижней части мозга, — гипоталамус. Так, стимуляция одной части гипоталамуса заставляет животное есть, стимуляция другой части — пить, а третьей — делает его агрессивным[451]. Таким образом, в мозге существуют специализированные цепи, которые регулируют эти типы поведения. Именно через эти цепи естественный отбор воздействует на сложное поведение посредством простых поведенческих ловушек, объединяющих врожденный сенсорный гедонизм, обучение и мотивационные потребностные состояния. К таким состояниям относится ощущение дискомфорта, которое возникает при нехватке элементов, необходимых для функционирования организма: например, неприятное чувство потребности в пище у голодного животного. Основные нейронные цепи, отвечающие за разные составляющие наших предпочтений, и есть источники нашей воли: именно они следят за тем, чтобы мы — как и смеющиеся чайки — выполняли необходимые действия.
Мы обладаем некоторым представлением о механизме этого процесса применительно к самым простым мотивациям, таким как голод. Когда животное какое-то время голодает, активируются специализированные нервные клетки гипоталамуса (нейроны AGRP), и их активность ведет к поискам пищи. Когда пища найдена и съедена, нейроны AGRP затормаживаются[452]. Эти клетки тесно связаны с питанием, однако возбуждение AGRP вызывает неприятные ощущения, и это указывает на то, что животные едят — по крайней мере, отчасти, — чтобы «отключить» эти клетки[453]. Таким образом, данная система «заставляет» животное взаимодействовать с внешним миром и искать пищу, чтобы избавиться от неприятного чувства голода. Помимо нейронов AGRP, в процессе участвуют другие цепи, которые отвечают за то, чтобы определенные стимулы, такие как сладкий вкус, воспринимались как приятные, побуждая животное есть найденную пищу. Эти два механизма образуют двухтактную систему для выученного поведения, и в результате животное ест из-за желания избавиться от чувства голода и инстинктивного стремления ощутить приятный вкус. Поскольку оба этих мотива способствуют обучению, они служат главными составляющими поведенческой ловушки, которая заставляет животное искать и употреблять пищу.
Взаимосвязь между инстинктивной мотивацией и обучением лежит в основе многих видов сложного поведения. Например, родительское поведение у мышей в значительной мере определяется передним отделом гипоталамуса. Стимуляция нейронов в этой области может превратить самцов, агрессивно настроенных по отношению к своему потомству, в заботливых родителей. И наоборот: подавление электрических сигналов в этой области мозга превращает хороших отцов и матерей в детоубийц[454]. В другом эксперименте удаление особой чувствительной зоны в носу самок мыши меняло их половое поведение, делая его похожим на половое поведение самцов: эти мыши преследовали самок и самцов, пытались спариваться с ними[455]. Воздействие на другие участки гипоталамуса также напрямую провоцировало половую активность[456]. Эти примеры показывают, что половое и родительское поведение не предопределяются генетикой, а скорее формируются под влиянием внешних факторов и внутренних процессов, которые обусловливают половые роли.
Поскольку наш гипоталамус похож на гипоталамус других животных, человеческая природа, по всей видимости, также основывается на сформированных эволюцией поведенческих ловушках, встроенных в архитектуру нейронных цепей. Эти цепи корректируют наши реакции на сенсорный опыт, чтобы закрепить поведение, ведущее к удовлетворению потребностей и желаний, которые закодированы соответствующими нейронными цепями. Уникальными нас делает сложность, до которой мы доводим поведенческие реакции, чтобы удовлетворять свои нужды. Разнообразие человеческого поведения связано с тем, что наш большой мозг по-разному реагирует на внутренние потребности и желания. Человеческое счастье, как и недовольство, связано с достижением базовых внутренних целей.
Наше поведение обусловлено не только внутренними мотивациями. Инстинкт создает предрасположенность, которая направляет обучение — как реагировать на врожденные мотивационные позывы, которые проявляются в виде социального и полового влечения, тревоги, страха и физиологических потребностей, таких как голод и жажда. Чувство неудовлетворенности и стресс могут возникать, когда вы испытываете сразу несколько конкурирующих потребностей, — это знакомая каждому жизненная проблема.
Пожалуй, для нас как для вида еще важнее то обстоятельство, что базовые неврологические процессы делают нас социальными существами. Социальность закреплена в поведении естественным отбором и встроена в мозг. Этот эффект был продемонстрирован на мышах-полевках: у полигамных видов мышей в мозге отсутствовал особый рецептор, обнаруженный у моногамных видов. Более того, принудительная экспрессия этого рецептора превращала полигамных мышей-полевок в моногамных[457]. В целом социальные животные ощущают необходимость ограничивать некоторые свои мотивации, связанные с индивидуальными потребностями и желаниями, ради успешного сосуществования с группой. Преимущества и ограничения социальной жизни вкупе с человеческим интеллектом и способностью к самоанализу привели к появлению законов и правил взаимодействия между людьми (Шопенгауэр: «Сострадание — основа всей морали»)[458]. Разумеется, каждая группа по-разному подходит к их созданию и реализации, а конкурирующие подходы к соотношению потребностей индивида и социума проявляются в философии и — в более выраженной форме — в политике.
Нейробиология достигла в своем развитии того этапа, когда тщательное изучение биологических предпосылок нашей мотивации позволяет глубже понять основы человеческого опыта. В конечном счете более глубокое знание неврологических истоков воли важно для понимания себя, а также факторов нашего благополучия и даже структуры нашего общества.
Мозг переоцененАзиф Газанфар
Цель Alcor — сохранение людей. Во всем человеческом теле есть один орган, который определяет нашу индивидуальность: мозг. Повреждения, не затрагивающие мозг, можно исправить. Повреждения мозга — это повреждения личности.
КОГДА-ТО МЫ РАССЧИТЫВАЛИ, что расшифровка генома даст нам большую часть той информации, которую мы должны о себе знать. («Сегодня мы изучаем язык, посредством которого Бог создал жизнь», — сказал президент США Билл Клинтон в 2000 году на церемонии, посвященной завершению проекта «Геном человека».) В последнее время наше внимание привлекает другая идея: мы — это наш коннектом. Это значит, что наша индивидуальность обусловлена совокупностью связей, а также свойствами всех клеток нервной системы. В основе этой идеи лежит убеждение, что мозг — это центр управления поведением. Он планирует будущие действия на основе информации, получаемой из внешнего мира, а затем вырабатывает двигательные команды, реализуя эти планы. Если мы нанесем на карту и проанализируем каждую из приблизительно 100 триллионов связей между 100 миллиардами нейронов, удастся ли нам понять, что такое разум и чем мы, люди, отличаемся друг от друга? Можем ли мы жить вечно, загрузив эту информацию в компьютер, который будет выполнять программу нашего мозга? И можно ли добиться того же результата, реанимировав сохраненный в криогенном резервуаре мозг и пересадив его в другое, более молодое тело? Действительно ли в мозге содержится все, что определяет наше поведение и нашу личность? Нет.
Совершенно очевидно, что наше поведение зависит от индивидуальных особенностей нейронных сетей, но в не меньшей степени оно зависит от тела. Разные части тела играют роль фильтров для входящих и исходящих сигналов[459]. Например, уши помогают локализовать источник звука. Это очевидно. Не столь очевидно другое: способность распознавать, откуда исходит звук, сверху или снизу, зависит от формы ушей. Выпуклости и впадины ушной раковины фильтруют звуки — усиливая одни и ослабляя другие — раньше, чем они достигнут барабанной перепонки. Важно, что составляющие звука, которые усиливаются или ослабляются, зависят от того, откуда приходит звук, сверху или снизу: так мы учимся связывать акустические различия с местоположением источника звука. Возможно, вы обращали внимание, что по своей уникальности уши сопоставимы с отпечатками пальцев (в биометрическом анализе уши уже используются в качестве уникальных идентификаторов)