— Тебя, пожалуй, интересует, почему я захотел поговорить с тобой, — сказал Боргстрём.
— Нет, — ответил Бекстрём. — Это я уже понял. Ты хочешь подключить прокурора к расследованию смертельного случая, начатому нами на прошлой неделе.
— Судя по твоим словам, ты не разделяешь мое мнение.
— Я не просто не разделяю его, — сказал Бекстрём. — При мысли о том, что происходит порядка пятнадцати таких расследований каждый месяц, мне кажется, и государственный прокурор, и наш собственный не смогут удержаться от смеха, если мы пойдем таким путем.
«Даже ты уже не выглядишь особенно радостным», — подумал он.
— Насколько я понимаю, ты уверен, что это самоубийство, несмотря… при мысли о пулевом отверстии.
— В настоящий момент я не уверен ни в чем, — возразил Бекстрём. — На такие вопросы мы, полицейские, обычно предлагаем отвечать расследованию. Однако, если у тебя есть желание познакомиться со статистикой и предположениями, ты можешь это сделать.
— Я выслушаю тебя с огромным интересом, Бекстрём.
— Очень похоже на самоубийство, — сказал Бекстрём. — Если это убийство, то срок давности по нему, скорее всего, уже истек. Пуля, найденная нами в голове жертвы, вполне возможно, вылетела из ствола сто лет назад. Судя по оставленному ею следу, при выстреле использовалось оружие столетней давности. Кроме того, мы понятия не имеем, кем является жертва. А пока нам не удастся узнать это, наше расследование не сдвинется с мертвой точки.
— Как ты считаешь, надо ли проинформировать общественность?
— У меня и мысли такой не возникает. Только за последние десять лет у нас пропало три сотни людей, которых так никогда и не нашли. У них несколько тысяч близких, и ты же можешь представить, как они будут чувствовать себя, получив такую информацию. Я не собираюсь лишать их нормального существования без всякой на то необходимости. Пока нам неизвестно, о ком идет речь, это расследование необходимо проводить в обстановке полной секретности.
— Я согласен с данным аргументом. Ни к чему напрасно волновать девяносто девять процентов скорбящих, которым и так не сладко.
— Сто процентов, если ты спросишь меня. Вероятность того, что мы установим личность погибшей с помощью найденного нами материала, просто ничтожна.
— Да, я услышал тебя, Бекстрём. Но есть ведь ДНК, стоматологические и общемедицинские карты?
— Конечно, — сказал Бекстрём и продемонстрировал свое мнение об этом, ущипнув безупречные складки на своих брюках. — Наш регистр ДНК охватывает один процент населения, если нам повезет выделить годный для сравнения генетический код, хотя на сей счет есть большие сомнения. Шанс самое большее один к двум. Сколько получится, если учесть все данные? Несколько тысячных, если я правильно посчитал.
— Ну а зубы? Если мы получим стоматологическую карту?
— Карта у нас уже есть. Мы позаботились о ней, пока даже Линчёпинг не раскачался. Это зубы верхней челюсти, и с ними у нас проблема, поскольку они в идеальном состоянии. Вполне возможно, у этого человека не возникало необходимости посещать зубного врача за всю его взрослую жизнь. А нижнюю челюсть мы не нашли.
— Ты, похоже, настроен довольно пессимистически, Бекстрём.
— Нет, — ответил комиссар. — Ни о каком пессимизме и речи нет, но я не собираюсь беспокоить прокурора совершенно напрасно. Или пробуждать ложные надежды у массы людей, чьей жизни и без того не позавидуешь.
— Это я прекрасно понимаю.
— Хорошо, что между нами полное согласие, — констатировал Бекстрём. — Как только появятся интересные новости, я сразу же сообщу.
— Я буду благодарен тебе, — заверил Боргстрём.
— Не за что. — Бекстрём поднялся. — А теперь извини, но у меня хватает дел.
— Удачи тебе, Бекстрём.
«Почему я сейчас должен заботиться об этом?» — подумал комиссар.
«Наконец появился хоть один нормальный человек», — подумал он, когда приветственная церемония на русский манер закончилась и он расположился в комнате Нади Хёгберг.
— Рассказывай, Надя, — попросил Бекстрём. — Как провела отпуск?
— Так себе, — покачала головой Надя. — Ты действительно хочешь услышать об этом?
— Да, рассказывай, — повторил Бекстрём.
Надя собиралась провести в своем бывшем родном городе Санкт-Петербурге целый месяц, но ей с лихвой хватило четырнадцати дней. В России и раньше все обстояло не лучшим образом, а сейчас стало еще хуже. Поэтому, когда Тойвонен позвонил ей, чтобы узнать, как у нее дела, она рассказала все как есть. Что скучает по дому, по Сольне и Швеции, поскольку в конце концов поняла, что ей пора завязывать со своей старой родиной. В следующий раз она поедет туда только туристом, а не как русская, живущая в эмиграции. И когда до нее дошло, что в ней нуждаются на работе, она без труда приняла решение. И вот сейчас сидела здесь.
— К великой радости для меня, — признался Бекстрём.
— И для меня тоже, — сказала Надя и улыбнулась. — Кстати, у меня с собой подарок для тебя.
— Как мило с твоей стороны, — расплылся в улыбке Бекстрём. — Я купил тебе цветы, но, к сожалению, забыл взять их, когда поехал сюда утром. Однако поскольку мне еще надо будет вернуться после обеда, ты получишь их позже.
«Нельзя попадаться на лжи», — подумал он.
— Очень мило с твоей стороны, — сказала Надя с хорошо скрытым удивлением. — Но тебя, пожалуй, интересует, как дела с расследованием?
— Да, — подтвердил Бекстрём. — Хотя сейчас, когда ты снова на работе, я чувствую себя значительно спокойнее. «И это в виде исключения абсолютная правда».
Объективно оценить ситуацию было одно дело, а витать в облаках — несколько иное, посчитала Надя. И она собиралась позаботиться о том, чтобы все возможное было сделано. И при этом считала, что у них крайне мало шансов идентифицировать жертву.
Сотни женщин пропали за последние десять лет. Сама она не сомневалась в такой половой принадлежности жертвы, поэтому сведения о двух сотнях пропавших мужчин сразу же отложила в сторону. Она также не сомневалась, что в данном случае они имели дело с убийством.
Надя уже заполучила материалы многих расследований, которые проводились в связи с исчезновением представительниц слабого пола. Кроме того, начала просматривать все на предмет чего-то бросавшегося в глаза. Работа по дополнению их описаниями внешности, общемедицинскими и стоматологическими картами, а также ДНК уже шла полным ходом. Пожалуй, они могли столкнуться с проблемами. Регистр ДНК охватывал всего один процент населения, зубы жертвы были идеальными, и, если им сейчас удастся найти еще какие-то ее останки, они вполне могли столь же мало дать следствию, как и ее череп. То есть на нечто, вроде татуировок, родимых пятен, врожденных дефектов или повреждений мягких тканей, возникших позднее при жизни, им вряд ли стоило рассчитывать.
— Нам надо надеяться на лучшее. Тебе кто-нибудь помогает? — спросил Бекстрём.
— Да, — кивнула Надя. — Двое новичков просто замечательные.
Разобравшись с тем, что было ближе всего его сердцу, комиссар коротко пообщался с прочими своими сотрудниками. Лишь одну из них он старательно избегал, помня о случившемся перед выходными и не желая давать ей каких-то ложных надежд.
«Ведь она, пожалуй, может заявиться в костюме аквалангиста», — подумал Бекстрём, который отныне хорошо представлял себе весь ассортимент сексуальных услуг после того, как провел соответствующее исследование в Сети.
«Наконец появилось немного времени для себя», — подумал он час спустя. Сначала заскочил в цветочный магазин на площади Санкт-Эриксплан, пока такси ждало его снаружи. Затем продолжил путь в приятный итальянский ресторан, расположенный совсем рядом с домом, чтобы потом, наконец, войти в собственную дверь ради ожидавшего его послеобеденного отдыха. Надины цветы он на всякий случай засунул в дверную ручку из опасения забыть их, когда будет возвращаться на работу.
Когда Бекстрём около шести вечера вернулся к себе в офис, Надя оказалась единственной, кто еще там оставался. Своих помощников она отправила домой. Утром ждал новый день, а лучшие результаты давала работа, выполняемая в спокойной обстановке и теми, кто привык следовать строгим правилам. Особенно если она требовала максимального внимания. По мнению Нади, в подобных случаях так называемые кавалерийские наскоки выглядели чуть ли не кощунством.
— Как отнесешься к тому, если мы устроим маленький праздник? — спросила она и улыбнулась. — И спасибо за цветы.
— Это такая мелочь, — произнес Бекстрём с наигранной скромностью. — Другое твое предложение стало приятной музыкой для моих усталых ушей.
Квашеная капуста, русская сырокопченая колбаса, соленые огурцы и новая водка, которую Надя нашла и посчитала достойной и которую Бекстрёму просто необходимо было попробовать. Отличный аперитив, прежде чем он примется за ужин.
— Водка «Березовый лес», — перевела ее название Надя и закатила глаза. — Старая добрая Россия в концентрированном виде, налитая в бутылку. Ты найдешь, кстати, еще одну неоткупоренную в ящике стола в своем кабинете, — продолжила она, наполняя стаканы им обоим. — Будь здоров, — сказала Надя по-русски и подняла свой стакан.
— Будь здоров, — с энтузиазмом повторил за ней Эверт Бекстрём и едва успел последовать ее примеру, как зазвонил его мобильник.
Глава 28
В то самое утро понедельника, когда Надя вернулась на работу, Ниеми и Фернандес на машине добрались до лагеря скаутов на острове Экерён, куда также должен был подъехать полицейский кинолог с собакой, чтобы морская полиция смогла доставить их всех на остров Уфердсён.
На пути туда Ниеми рассказывал, до чего он додумался накануне, а Фернандес кивал в знак согласия. По словам Ниеми, речь шла всего лишь о гипотезе, но ее в любом случае стоило проверить. Опять же то, что они пропустили погреб, выглядело не лучшим образом. Обычно это были капитальные сооружения с каменными стенами и крышей из толстых балок и досок в два пальца толщиной, которую потом покрывали метровым слоем земли. Их делали так, чтобы они могли выдерживать любые капризы природы продолжительное время, констатировал Ниеми, а потом поведал, что в усадьбе в Торнедалене, где он вырос, имелся такой. Если верить ходившим в семье рассказам, построил его прапрапрадед в начале девятнадцатого века. За сто пятьдесят лет до того, когда Ниеми появился на свет.