ому что знала, что буду услышана. Я не чувствовала этого много лет. 2. Я держалась за дырки на твоих джинсах, чтобы ты не исчезла. Ты жизнь, Леля. Ты вся жизнь сразу. И в отличие от реальности, в которой мы застряли, тебя мне всегда мало. Я не хочу тобой делиться, потому что эта планета никогда не оценит по достоинству девушек, которые плачут, когда бездомный кидает им две гривны в гитарный чехол. Они сдохнут со всеми своими ролексами и накаченными губами, Лёля, а ты никогда не умрешь.
Вскоре мы вышли прогуляться. На город легла ночь, пробило двенадцать. Максим как обычно отсиживался дома за бутербродами, и, несмотря на все, мне было довольно грустно, что мы не проводим последний вечер мая вместе. К нам подтянулись Вовка Карышев, парочка неизвестных и не то чтобы интересных парней и очень примечательный мужчина по имени Леша Кувалинни. Вова представил мне его несколько дней назад. Мы завтракали в кафе, и Леша должен был вот-вот подъехать, чтобы обсудить с Вовой какие-то дела.
– Офигенный чувак. Может, тебе замутить с ним? – как бы невзначай сказал Вовка.
– Да не надо мне ни с кем мутить, – буркнула я в ответ. – Мне просто нужны понимание, секс и близость. А отношения мне не нужны…
В кожаной куртке, с черным шлемом в руках, с длинными прядями, прикрывающими черные глаза, в которых будто пряталась сама бездна, он создавал впечатление таинственного незнакомца. Когда он снял куртку, я заметила, что руки его были покрыты не менее загадочными, чем он сам, татуировками. Леша разговаривал тихо, спокойно и монотонно. В его жизни были две страсти: гитары и женщины. Сложно сказать, кого он любил больше, но и тех, и других у него было сполна.
Мы не то чтобы успели с ним глубоко пообщаться. Я ковыряла ложкой пенку от кофе и думала о своем, пока они решали все дела. И вот ровно в полночь мы встретились вновь у Оперного театра. Мы собирались подняться на его крышу. Если ты видел когда-то Оперный, то можешь представить, что крыша у него должна быть довольно интересной. Забраться на нее можно было весьма необычным способом. На боковой стене театра была вертикальная лестница, и начиналась она на высоте пяти метров. Нужно было вскарабкаться по стене, перехватиться руками за лестницу и, повиснув на ней, закинуть одну ногу на выступ в стене, находящийся на том же уровне, что сама лестница, и подтянуть себя. Леля отказалась лезть и сказала, что это плохая идея. Я тоже понимала, что идея так себе, что риск свалиться большой, но у меня было какое-то четкое ощущение, что мне это нужно.
Внутри меня который месяц жило чувство, будто я медленно падаю в пропасть. Самый быстрый способ избавиться от моральной боли – это испытать физическую. Именно по этой причине на моих ушах было шесть дырок, которые я сделала сама. Именно потому я проколола язык, когда впервые рассталась с парнем, да и тату я набивала только тогда, когда хотела перенести внимание на что-то физическое и вылезти из омута мыслей и чувств.
Первыми полезли Вова и его приятели. Дальше шла я. С Лешиной помощью мне удалось докарабкаться по стене до лестницы и схватиться за нее руками. Теперь я висела на высоте пяти метров, и пути обратно не было. Я стала пытаться забросить ногу, но джинсы не давали мне достаточно развести ноги, и вместо того, чтобы зацепиться ногой за выступ в стене и подтянуться, я такими телодвижениями только сильнее себя раскачивала. Пришел долгожданный животный страх, который, как я и думала, моментально смел все остальное, что творилось в душе. Вот сейчас-то я и наебнусь. Лешка пообещал меня страховать, но, уже повиснув на этой лестнице, я поняла, что он никак не поймает меня с такого расстояния. Руки устали, паника брала свое, я сделала последнюю попытку закинуть ногу, качнулась, пальцы разжались, и я полетела вниз. О, этот момент свободного полета, когда успеваешь понять, что тебе пиздец.
Я глухо ударилась спиной о бетонную плитку, чудом не пробив себе голову, но задев солнечное сплетение, и сразу начала задыхаться. Из меня выходили ужасные, не похожие на звук человеческого голоса стоны. Леля подбегает с криками, Леша держит мою голову, повторяет: «Тихо, тихо…» Я вспоминаю уроки ОБЖ и понимаю, что он делает это на случай сломанной шеи или спины… Первый глоток воздуха, когда его наконец удается сделать минуты две спустя, кажется самым сладким. Я сворачиваюсь в клубок, пытаясь отдышаться. Где-то в ходе полета я успела распороть себе руку. Теперь на ней красовалась красная линия в форме серпа. И все-таки цель была достигнута. Теперь мне было больно не только внутри, и оттого почему-то стало лучше. Леша, как только понял, что я буду жить, исчез в поисках аптеки и, вернувшись, перебинтовал мне руку. Я мало что понимала, но идти могла с трудом. Леля не могла поверить, что я осталась жива, и продолжала сходить с ума. Леша же посчитал мое падение своей виной и настоял на том, чтобы отвезти меня к себе на байке и убедиться, что я в порядке. Я согласилась.
Находясь у него дома, я зашла в ванную, обнаружила на заднице синяк, по форме и размеру похожий на Южную Америку, и засмеялась. Леша делил квартиру со своим другом. Его комната больше походила на музыкальную студию. Половина пространства была заставлена инструментами и оборудованием, а подоконник отведен под винил; во всем остальном присутствовал полный минимализм. Коллекция винила была воистину эпичной. На его полках жила компания из потрясающих людей – от Фрэнка Синатры до Эми Уайнхаус. Леша умудрялся находить пластинки первого пресса, то есть вышедшие первым тиражом.
– Тут дело не в качестве звука, – объяснял он. – Иногда переиздания звучат лучше, но чертовски приятно иметь пластинку Led Zeppelin, которую слушали уже в 69-м году.
Я, как старая хиппарка, готова была целовать эти старые, потрепанные временем диски, словно иконостас.
В углу комнаты красовалось одиннадцать электрогитар. Вместе взятые, они стоили, наверное, столько же, сколько вся эта квартира. Заработав на довольно необычном и не совсем легальном бизнесе, Леша смог прожить еще несколько лет, не отказывая себе в слабостях.
– Расскажи мне про свои гитары… – попросила я, уставившись на его сокровища. Я знала, что каждая из них для него как девушка – со своей историей и причиной, почему он влюбился.
– Вот эта, – он достал бежевую гитару с леопардовыми вставками и старым кожаным ремешком. – Именной телекастер Принца, японская компания H. S. Anderson сделала его личную модель. Я мечтал лет десять о ней. В день его смерти я был так опустошен, что начал гуглить эту гитару, увидел объявление в Москве и, не думая, сразу же купил. А вот эту сделал протестантский священник Drew Walsh, он реально в своей церквушке во Флориде освещает каждую гитару, сам мне рассказывал. Это гитара фирмы Manson, компании чувака, который делает все инструменты для Мэттью Беллами из Muse. У нее еще есть штука, которая сама заставляет ее петь, sustainer называется. Можно просто слушать, как она тихо подвывает… Корпус этой сделан из ящика из-под кока-колы, а вот этой резонаторной сучки – из бронзы… Но самая ценная для меня вот эта… – он достал белый телекастер. – Назвал ее Марла за то, что она приехала ко мне вся прокуренная. Реально, после нее руки нужно было мыть с мылом, чтобы запах сбить. Наверное, моя самая большая гитарная удача, купил ее баксов за 600 на каком-то гаражном аукционе со всяким хламом вроде фарфоровых сервизов, но звучит она на миллион. Никогда не знаешь, где встретишь ту самую…
Как будто задумавшись, он начал играть невероятную музыку собственного сочинения, и я растворилась в ней, как Алиса в пузырьке с лекарством. В его глазах была какая-то странная, глубинная тоска. Он как будто все знал. А люди, которые знают все, обычно не выглядят блаженными. И все же жизнь очаровывала его. Он будто бы смирился с ее строптивым характером, острым чувством юмора и научился ценить ее такой, какая она есть, несмотря на то что порой та знатно трепала ему нервы.
Мы разговаривали полночи, в ходе чего я узнала, что когда-то Леша был оператором и снял несколько хорошо известных мне клипов, когда-то у него была музыкальная группа, когда-то была жена, а когда-то был план «отъехать» в Непале.
– «Отъехать»?
– Ага. Я хотел доехать до самого высокого горного перевала на мотоцикле и съехать оттуда с обрыва. За год до этого меня бросила жена и съебалась к своему тренеру по бегу. Все как в гребаной трагикомедии… Полгода я провёл в депрессии, когда мне каждый день снилось, что я убиваю этого чувака, а наутро просыпался и не мог понять, сделал я это или нет. Потом была череда блядства, и появилась барышня, с которой я даже не хотел отношений, но как-то она умудрилась меня в них вписать. Баба была ебанутая и ревнивая и доела мне последние нервные клетки. До этого момента я пару лет жил путешествием-мечтой – из Индии в Непал через Ладакх, самый высокий горный перевал в мире, на энфилде. На ебаном эн-фил-де, который мне снился в перерывах между картинками блядства жены и того, как я ушатываю ее любовника. И тогда я как раз подумал, что было бы заебись именно на той дороге, на самой высокой точке, куда может заехать мой байк, и отъехать. Уже в Покхаре я нашел охуенный почти новый энфилд за какие-то 700 баксов и в тот же день потерял все документы и кредитные карты. Буквально все – права, загранпаспорт, доки от байка, карточки, даже зарядку от макбука. В полиции Покхары мне выдали небольшую справку, на которой было написано, что ее владелец может водить любой вид транспорта, с подписью главного начальника и штампиком с Гималаями. Таким в начальной школе оценки ставили – клубнички там, бананчики… В Индию я уже не мог попасть из-за отсутствия паспорта, но, к счастью, в Непале много очень высоких дорог… Я почти осуществил свой план, когда мне вдруг написал старый друг, с которым я познакомился в самолете в Сан-Франциско. Мы с ним тогда очень сильно законнектились и потом встретились лишь раз, когда я в Питер переехал с бывшей будущей женой. Мы с ним курили траву и гнали по Невскому. Чувак мне написал с очень странной просьбой, мол, в Непале появилось лекарство от гепатита С, которое нужно его матери, она болела им больше 20 лет. На тот момент она могла умереть, и я пообещал ему найти лекарство. В интернете я узнал про крупнейший центр по лечению гепатита и погнал. Уже в Катманду я распечатал сфотошопленные рецепты, какие-то советские, стремные. Думаю, они все равно ни хуя не поймут, главное штампики – и прокатило. Мне вынесли три коробочки с лекарством – тогда у меня создалось ощущение, что они сияли. Там была куча народу – все обступили меня, смотрели на это лекарство и охуевали, что вот оно – то, чего люди ждали десятилетиями.