Даша:
Антон, я серьезно. Просто я думала каждый день о том, лететь мне домой или нет. Лететь или нет. Вчера ночью столько народу мне сказало, что я должна остаться, напризнавалось в любви и так далее, что я даже обрадовалась, когда проебала самолет. Я написала в эту компанию, 40 процентов должны возместить. Извини… Я не могу уехать. Если так произошло, значит, я, видимо, должна остаться. Может быть, ты все-таки приедешь?
Антон:
Убей меня
Опять боль
На этом тогда все, теперь я точно убью любовь к тебе.
Даша:
Если это для тебя дешевле, чем за ней приехать, – дело твое.
Я попыталась.
Антон:
Если это шутка и ты в итоге приедешь – знай, что я убью любовь к тебе раньше. И ты не увидишь блеска в моих глазах. Обещаю.
Я читаю это сообщение и понимаю, что натворила. В пустом зале ожидания сидим только мы с каким-то парнишкой из Амстердама. Я рассказываю ему эту историю и спрашиваю совета, что мне теперь делать. Он отвечает: «Ну, кажется, у тебя теперь есть только один вариант. Гони скорее в Москву и встреться с ним». Я киваю, и мы идем на посадку на следующий самолет, который перенесет нас из северной части Чили в центр страны. Мы делали потрясающе нелепый крюк, но это был единственный маршрут до Бразилии, что я вообще нашла.
На дне своего рюкзака я везла Антону маленький подарок.
Дело в том, что у меня в жизни есть две любимые зависимости – это секс и кокаин. Натирая стаканы за барной стойкой, я с ностальгией по одной своей зависимости и с онемевшим носом от другой думала, что может быть лучше секса и кокаина. «Ну, конечно же, секс под кокаином!» – решила я и взялась поиграть в «маленькую лошадку» и провезти наркотик через Атлантический океан. Отмороженная идея, я знаю. Но мне казалось очень романтичным рисковать жизнью ради того, чтобы привезти любимому чистый кокаин. Первый вопрос, который передо мной встал: а куда его прятать? Это, наверное, единственный вопрос, ответ на который бесполезно искать в интернете. Мне приходили в голову самые разные идеи, некоторые из них казались просто гениальными (например, затолкать конвертик в дисковод ноутбука), но непонятно было, что из придуманного мной уже избитый и всем известный вариант, а что изобретенное мной новшество. К слову, как я потом узнала, дисковод относился к первой категории. Дальше я думала: ручная кладь или рюкзак, и, сопоставив все свои перелеты, вспомнила, что рюкзак почти никогда не шмонают. Единственный вариант – его обнюхают собаки, но такое случается редко. И вот я взяла свой лифчик, в котором были кармашки для подкладок (девочки иногда вставляют в лифчики дополнительные подкладки, чтобы грудь казалась больше, но у меня никогда не было с этим проблем, потому кармашки были пусты), и затолкала туда свой черный конвертик, с любовью собранный моим барыгой. Обычно, если твой рюкзак принимали на стойке регистрации, это значило, что увидишь ты его только по прилете. Каково было мое удивление, когда на второй пересадке меня перехватили в коридоре сотрудники аэропорта и попросили пройти за ними. И вот мы поворачиваем за угол, а там на железном, словно в морге, столе лежит мой огромный рюкзачелло, а вокруг него, как на проводах в последний путь, стоят пять копов. Мои щеки вмиг загорелись. Грудь покрылась красными пятнами. Как бы я ни пыталась сейчас изобразить спокойный вид, на морде было написано, что я в панике. Они ждали моего личного присутствия, чтобы начать потрошить рюкзак.
– Это ваше? – спрашивает меня сотрудник службы безопасности аэропорта.
– Да, – отвечаю я таким тоном, как будто мне сейчас озвучат мой приговор.
– Замечательно, – кивает мужчина и открывает защелки капюшона рюкзака.
Тут я вспоминаю, что под толстым слоем вязаных свитеров и шапок из ламы лежит упакованный в носок фиолетовый вибратор, подаренный Антоном. И мне в голову приходит гениальная идея, как не только объяснить свое волнение, но и получить шанс на спасение.
– Эскульпа, – говорю я на ломанном испанском, залитая малиновой краской, – Тенго косас муй приватос аки, и но кьеро омбрес эсто а вер. Тьенес уна чика ке трабахас аки тамбьен?[53]
Мужики зависли. Кто меня знает, может, у меня такая религия, которая не позволяет мужчинам видеть женские вещи? Посовещавшись, один из них заходит в соседнюю комнату и возвращается с красивой девушкой, явно занимающейся в их отделе чем-то другим, не связанным с проверкой вещей. Я благодарю, киваю, и она начинает распаковывать мой рюкзак. Она довольно тщательно стала все проверять, залезая во все косметички и в каждый пакет. Прикол в том, что этот рюкзак был чертовски старым, и в нем не было молнии, то есть сотрудница аэропорта могла доставать вещи только сверху, запуская руку глубоко внутрь и доставая вещи на ощупь. Наконец она дошла до спальника на самом дне, за ним уже лежал тот самый лифчик. И в момент, когда я уже представила себя за решеткой чилийской тюрьмы, она одобрительно кивнула и движением руки показала, что я свободна. С покерфейсом я запихала вещи обратно и пошла на посадку.
Спустя трое суток, в семь тридцать утра я постучалась в дверь родителей. Никто в России не знал, что я прилетела. Такой резкой смены выражения лица у своего отца я не видела никогда. Думаю, он ожидал увидеть на пороге дома в такое время кого угодно, от пьяницы до почтальона, только не свою блудную дочь. Сбросив вещи, я написала сначала Дашке, затем Элеонор и предложила встретиться. Они были в шоке. Уже вечером мы сидели на одной кухне и строили план дальнейших действий. От страха я бесконтрольно заливала в себя мартини. Поскольку Дашка была лучшей подругой Антона, она в точности знала, что происходит в его жизни. И оказалось, что завтра он собирался поехать ночевать к той самой кудрявой девочке.
– Моей идеей было договориться с тобой, чтобы вы вместе с ним пришли в бар и чтобы я пришла туда чуть позже.
– Дашка… Мне кажется, ты не совсем понимаешь, насколько херово ему было все эти три месяца. Он был убит. Если мы провернем план с твоим подстроенным приходом в бар, во-первых, он мне этого не простит, во-вторых, его реакция может быть вовсе не такой, как ты ожидаешь.
– И что, завтра он уже пойдет ночевать с этой Катей? Он у нее еще не ночевал?
– Насколько я знаю – нет.
– Может, не стоит тогда показываться ему вообще.
– Мне кажется, есть только один вариант, – вмешивается Элеонор. – Просто поехать к нему и поговорить. Безо всяких сюрпризов.
– Хорошо… Когда?
– Завтра утром, например.
– Нет, – говорит Дашка, – если ехать, то прямо сейчас.
По московскому времени было десять вечера. От смены часовых поясов, девятнадцатичасовой пересадки в Испании и бутылки спиртного на пустой желудок мое мандражное состояние было доведено до предела… Но ждать до утра я бы просто не смогла. Прихватив девчонок для храбрости, я села в такси и отправилась к его дому. Дашка звонила ему, мы уже придумали изощренные способы вытащить его из квартиры, но он не брал трубку. В конце концов я одна поднялась на его этаж и позвонила в дверь. Клянусь, к этому моменту мое сердце билось уже так сильно, что грудная клетка ему мешала. Дверь открыла его мама. Увидев меня, она ничуть не изменилась в лице. Как минимум никакой радости на нем не появилось.
– Здравствуйте, – выпалила я свое ненавистное слово.
– Здрасьте… – именно из-за такого «здрасьте» я его и ненавидела.
– А Антон дома?
– Антон спит.
Время было десять. За ее плечом я увидела открытую в его комнату дверь. Я уже не могла уйти.
– А вы можете его разбудить?
– Он устал. Он сейчас будет как медведь-шатун, мне не хотелось бы его беспокоить.
– Вы знаете, я летела на пяти самолетах, чтобы его увидеть, думаю, он переживет.
Она постояла еще какое-то время поджав губы, смотря на меня с ненавистью и упреком. Ей просто нечего было больше придумать.
– Ладно. Сейчас разбужу.
Я отошла подальше от двери и прижалась к стене спиной. Я слышала свой собственный пульс, он бил в ушные перепонки. И вот Антон вышел на лестничную клетку. Мне было так страшно, что его глаза действительно не будут блестеть, что я не решалась поднять голову. Боковым зрением увидев появившиеся на бетонном полу тапочки, я заговорила:
– Привет. Прости меня, пожалуйста… Я просто хотела устроить тебе сюрприз… Я не знала, что так выйдет. А потом было уже слишком поздно… И я… я…
Он сделал три резких шага и крепко обхватил меня, сжав мне ребра. Этот счастливый момент длился одну прекрасную минуту. Потому что после этого я буквально ощутила, что между нами пролегла какая-то стена из холода. Он не мог меня простить. Не мог простить, что я вообще уехала, что спала с другим, что издевалась. Ничто не было забыто.
Мы прогулялись вместе с девочками по улице, и затем он сказал, что ему пора домой. Я не знала, что делать. Весь следующий день я ждала, когда он снова выйдет на связь, он ответил к вечеру, что ему нужно подумать и все взвесить. Мы встретились спустя два дня, которые длились невыносимо долго.
Заметка в дневнике:
29 мая 2014
Он приехал ко мне домой, чтобы окончательно со мной расстаться. Вместо этого мы самозабвенно трахались двое суток подряд, ложась спать только в 8 утра. Мы снова упали в уничтожающую пучину одержимости друг другом. Никто из нас не знал, чем это все закончится. Потому что он всегда был моим, а я – его. Всегда и никогда. Целуя его губы, я любила и ненавидела их одновременно. Я понимала, что мне никогда не совладать с этим парнем. С его влиянием на меня. Я снова стала уязвимой. Моя слабость была очевидна и ему, и мне самой.
Он стоял голым на балконе, облокотившись на окно. Солнце ярко светило ему в спину. Пятый раз подряд заставил меня кончить. Несмотря на мои мольбы остановиться, он не успокоился, пока я не обмякла на его руках. Я лежала на полу, не в силах встать. Он подал мне закуренную сигарету. У меня хватило сил лишь на то, чтобы задрать ноги и положить их вдоль его тела. Он начал лениво перебирать пальцы моих ног. Он смотрел на меня спокойным довольным взглядом. Как смотрит хозяин на свою игрушку.