Тут в нашу святую вечерню за длинным столом вторгся очень странный тип. Он был одет как индиец, лицо причудливо раскрашено. На голове индийский тюрбан. В руке маленькая пластмассовая бутылка без этикетки с прозрачной жидкостью. Он протянул ее одному из ребят:
– Сделай маленький глоток.
Тот подчинился.
– Is that vodka? – спрашиваю я.
– No. This is Molly.
Озорная девочка Молли[75]. Ее тут любят и всегда хотят.
– Can I have a sip? – внаглую спросила я.
– Ok. But a small one. Я несу эту бутылку своим друзьям.
Какой сделать глоток? Как рассчитать порцию?
Я сделала полноценный. На всякий случай. Слабо веря, что это работает. Вода была горькой.
И поколесила обратно в Moon Cheese. В это время ребята раздавали свои лунные сэндвичи. Они бесплатно кормили народ. У лагеря стояла огромная очередь человек в сто. Рецепт сэндвича был минималистичен. Хлеб и сыр на гриле. Но в холодной голодной трипо-ночи эти сэндвичи как будто и правда были прямиком с Луны.
Путаясь в штанах своего друга, я зашла под купол. Здесь на подушках и в гамаках лежали жители лагеря; все громко болтали, пытаясь перекричать живой концерт в соседнем лагере.
Молли дала о себе знать. Она обняла всё моё тело и прошептала на ушко своим сладким голоском: «Мир прекрасен. Смотри, какие они все красивые. Эти люди. Они каждый с таким волшебным миром внутри. А эта музыка… Эта музыка…»
– Уилл, пойдем танцевать! Пойдем, Джаспер? – подхватываю я посыл Молли.
Джаспер лежал где-то среди подушек, в обнимку с другим парнем, расплывшись в улыбке.
– Не, я не пойду… Я не могу встать.
– Уилл?
– Погнали!
Я схватила его за руку с собачьей благодарностью, что он идет со мной, и потащила за собой чуть ли не бегом. Люди танцевали. Полная мексиканка пела что-то жаркое, гитаристы смеялись и выделывали соло, заряжая толпу. Я тащила Уилла за руку через толпу, поближе к сцене.
– Даша, я не могу идти дальше. Я слишком высокий.
– Какая разница?
– Ты не понимаешь. Люди ненавидят высоких людей! Меня один раз избить на концерте пытались за это!
Тут рядом появился еще один огромный мужик. Вылитый Боярский в возрасте «Трех мушкетеров», со шляпой и кубком.
– Видишь, он тоже высокий… Докажи ей, мужик…
– О да, люди нас ненавидят. Но мне наплевать. Let’s go, – сказал он и попер вперед. Я вцепилась руками в два двухметровых корабля, и мы понеслись через море людей ближе к сцене. Меня взяло не по-детски. Просто охватило все тело. Молли подняла меня на сантиметр от земли. Я больше не ходила. Я плавала.
– I’m tripping, Will, I’m tripping!
– But is it good tripping?
– I don’t know. I guess so.
Я убежала в толпу, отдала кому-то выбитый без ID коктейль, осознав, что мне он уже не нужен. Люди загадочно улыбались и кивали мне в ответ, светясь всеми цветами радуги в темноте. На каждом были лампочки.
Я увидела красивую женщину. А она, я думаю, увидела мои черные зрачки. У нас были похожие шубы. Мне так хотелось ее поцеловать. И я поцеловала ее в щеку. Она подарила мне в ответ такой родительский, озорной взгляд. Мол, я знаю, что с тобой сейчас происходит и почему ты меня поцеловала, но продолжай свое приключение. Она крепко обняла меня и потрепала по волосам.
Я вышла из толпы, потеряв Уилла, и стала танцевать с каждым, радоваться жизни как самому драгоценному подарку, как ребенок, который остался в магазине игрушек после закрытия и теперь может веселиться всю ночь. А рядом такие же дети, в таком же восторге. Они знают, о чем ты думаешь, они знают, что ты чувствуешь! Потому что они чувствуют то же самое! И одежду этих людей, их взгляды, их лица было невозможно описать… Это прекрасная мозаика совершенно разных и бесконечно красивых существ! Я чувствовала себя коллекционером, попавшим в парк бабочек, всех тех бабочек, которых я еще никогда не встречала! Они мне все интересны. Их крылья оставляют в воздухе расплывчатые линии после взмаха, они светятся и манят. Кто-то завязывает мне на руке браслет, кто-то надевает на шею самодельный амулет…
Я оглядываюсь вокруг… Мир крутится передо мной, сверкая разными красками. Мимо проезжают арт-машины. Огромные единороги, рыбы… Из них звучит музыка, она манит, как вагончик с мороженым. Возможно все. Можно всё… Всё… Запрыгнуть в любой из них… Заговорить с любым, и это будет потрясающий разговор. Я хватаю Уилла, и мы запрыгиваем в автобус из трех этажей. На втором посередине стоит карусель, в центре столб, покрытый кусочками зеркальной мозаики. Люди хватаются за железные перила и крутятся, крича, как дети на рождественском маскараде. Зайцы, мишки, волшебники… Я прыгаю на карусель… У меня вмиг захватывает дух. В отражении мозаики я вижу себя… Впервые за несколько дней… Мое лицо блестит, я в бусах и шубе на голое тело. Голубой лифчик в тот же цвет, что стрелки на глазах. На щеках голубые стразы. Волосы сбились в один большой ком, как будто у меня вечерняя прическа. Они перевязаны блестящей лентой. Я смотрю на свое смеющееся лицо и понимаю, что я абсолютно подхожу этому миру. Я не чужая, я своя. Я ребенок из этой же песочницы. Мои зрачки расширены, как у дикого животного. Точно! Я же совсем забыла… Та вода… Ах, ну и вода… Спасибо, индиец.
Потом мы съехали по горке вниз, врезавшись в мягкую розовую стену, которая рикошетит таким образом, что ты сразу оказываешься на ногах.
Я где-то потеряла Уилла, запрыгнула на следующую машину, и она увезла меня в самый центр циферблата.
В машине была девушка-стрекоза с красивым акцентом. А вел ее суровый Дядя Сэм. Ну в точности как с плаката.
– Ты такаааая красивая, – говорю я, действительно поражаясь тому, как прекрасно было ее маленькое лицо в голубом свете – глаза, казалось, горели как бриллианты.
– О, боже мой, спасибо…
Она была правда тронута. Почему мы не говорим друг другу, как мы красивы? Почему в реальном мире люди так редко говорят незнакомцам комплименты? Ведь одним предложением ты можешь поднять настроение человеку на весь день. Подарить его лицу улыбку. Людям обязательно нужно говорить, что они красивы. Иначе они могут об этом забыть и потерять в итоге свою красоту. А скажешь, что они прекрасны, и они расцветут, как розы, которые только что вдоволь полили.
Я попрощалась со стрекозой и Дядей Сэмом и вышла гулять. Мы остановились у огня. Вдалеке уже жгли какую-то скульптуру. Другие арт-машины и люди собрались вокруг, чтобы посмотреть на это выступление стихии и погреться. Мимо меня стаей рыб проплыли светящиеся всеми цветами радуги гигантские лонгборды. Я запрыгнула на один, схватившись за высокого мужчину в огромной мягкой шубе. Эти мягкие шубы – действительно просто гениальная одежда. Теперь я поняла, почему было важно иметь с собой именно шубу. Все становятся, как плюшевые медведи. Каждого хочется крепко обнять.
– Держись!
Мы поехали в обнимку. Невероятно! Как это работает? Если мы качались из стороны в сторону – лонгборд разгонялся.
У меня закружилась голова, и я спрыгнула. Чувство, что я маленький, беспомощный ребенок, не покидало меня. И хоть мне и было весело, я не хотела быть одна. Затерявшись в толпе, я выхватила двух взрослых мужчин. Я догнала их и без объяснений взяла обоих за руки.
– Здравствуйте, можно я с вами пойду?
Они отреагировали очень трезво и спокойно:
– Конечно, можно. Но мы идем в лагерь.
– О! А где это?
– Это во-о-он там!
– О, это так далеко…
– А где твой лагерь?
– Он тоже очень далеко… Он на девяти часах.
– Пойдем-ка мы тебя проводим.
– Правда? Спасибо! Я Даша.
– Даша, я Прэнсер.
– Я Рудольф.
– О, вы мои друзья олени!!! Как я рада[76].
Они были взрослые и надежные. Их руки были большими, сухими и теплыми. Они внушали мне отцовское доверие. Как будто у меня только что появилось два папы. В реальной жизни они и правда оба были отцами. Поэтому, увидев меня в «чрезвычайном энтузиазме», видимо, сочли должным проводить обратно в лагерь.
– У тебя в лагере есть кто-то из друзей?
– О, да, конечно! У меня там есть друг Уилл, он, наверное, меня ищет.
Мы шли довольно долго, и я рассмотрела их лица. Один был вылитый Ричард Гир, а другой смахивал на Колина Ферта: с тонкими губами и проникновенным взглядом. Они были прекрасны. Мы сделали короткий привал у костра. Сели на круглые каменные лавочки. Один олень пошел общаться с другими животными у костра, а второй преданно остался рядом со мной. Я взяла его за руку.
Он был Водолеем. Я что-то долго ему рассказывала, делилась размышлениями, а он кивал и соглашался. Мы с Водолеями всегда друг друга легко понимаем. Я нащупала в кармане сломанный телефон. Внутри чехла меня все так же дожидалось сообщение. Этим сообщением была записка, которую мне в первую ночь пребывания в Сан-Франциско вручил едва знакомый мальчик, когда узнал, что я еду на Бернинг Мэн. Глубоко вздыхая, как будто мне вечно мало воздуха, я промурлыкала Рудольфу:
– My dear deer, можно я разделю с тобой очень волшебный момент своей жизни?
– Конечно.
– Я кое-что тебе расскажу. В первый день, когда я приехала в Америку, мы сразу прямо из аэропорта поехали на вечеринку. Там я встретила очень доброго мальчика, у нас с ним состоялся интересный разговор, он знал, что я поеду сюда, и написал мне на прощание записку. И сказал: «Ты почувствуешь момент, когда будет пора ее прочитать». Я думаю, это время настало. Я хочу ее прочитать.
Рудольф одобрительно кивнул. Все это казалось мне волшебным сном. Или все-таки это была реальность?
Я достала маленькую записочку. Чудом было, что я вообще о ней вспомнила и что каким-то образом мой теперь бесполезный телефон не выпал за эти дни из кармана. Как я была благодарна Богу, что я ее не потеряла.
Под мерцающим светом огня я развернула записку. Голубым фломастером на ней были написаны слова Руми:
The breezes at dawn have secrets to tell you