Мы гуляли с Портлендом[87] весь день, а ближе к вечеру он по обычаю своего выходного дня встал на углу Бродвея с гитарой, колонкой и микрофоном. Так он подрабатывает на жизнь и совершенно этого не стесняется. Кто-то кидал ему деньги, кто-то цветы. Некоторые даже узнавали и просили автограф. Я тоже спела пару песен. Люди с удивлением зависали на перекрестке, пытались понять, на языке какой расы я вою.
Оттуда мы дошли до первого приглянувшегося бара на Глисан-стрит и пропили свои последние деньги. Когда в кошельке осталась пара мятых бумажек, уже неважно, в какой момент там будет пустота. В неизбежности этого события нет ничего плохого. Просто новая игра и новые правила. За пару часов мы рассказали друг другу свои главные истории, и океан между нашими континентами исчез.
На улицах попадались то пьяные Санта-Клаусы, то Битлджус, то гномы. Люди были разодеты так, как будто сегодня карнавал. На мой вопрос «But why?» он ответил: «You see, the real question is why not?»
Шах и мат.
Возвращаясь в свой одинокий люкс, я не знала, чем заняться. Обычно, когда мне одиноко, я брала в руки гитару, но тут и гитары нет. И я села записывать, как пою песенку просто так, без аккомпанемента, когда телефон засветился от сообщения.
Никита:
Черт, глянул видео, где ты поешь песенку. Потом прочитал твое письмо. Порой мне кажется, именно так и стоит называть наши с тобой периодические обмены мыслями. Письмо. Так вот прочитал и понял, как соскучился по тебе, зараза. У меня тут тоже свой чувак под боком. Тот самый Степа. Ну ты помнишь. Нас с ним в такие накуренные беседы кидает, что иногда мурашки. Все понимает, прямо как ты. Я вообще удивлен, что он смог стать тем, кем он стал здесь в Узбекистане, потому что это прямо совок. Прямо пиздец какой совок, я как в начало 2000-х вернулся. Ты как там?
Даша:
Я тоже скучаю. Не скури там свой мозг совсем, пожалуйста. Трава – она тоже влияет. Насмотрелась за эту неделю на то, во что люди превращаются. Это жесть какая-то. Пришли мне фотографии совка. Или у тебя все тот телефон убитый, на него не сфотографируешь?
Вместо ответа он звонит. На экране появляются бородатый коротко побрившийся Никита, его друг Степа и огромное ведро с водой и бутылкой, из которой они курят. И пока я лежала одна в своей бесконечной кровати, ребята болтали со мной добрых часа три, периодически вставляя милые комплименты. Мое сердце снова наполнилось теплом. На минуту Степа уходит. Мы зависаем, молча вглядываясь друг в друга через экран.
– Ты зачем голову побрил опять?
– Не бойся, Даш, к моменту, когда мы в следующий раз встретимся, я отращу себе волосы.
– Обещаешь?
– Обещаю, – он умиротворенно улыбается.
После того как три дня жизни в люксе закончились, я погостила у Портленда, поджидая, когда со мной на связь выйдет Зев – тот парень-леопард со своей плантацией, пообещавший мне работу. Но, несмотря на то что малыш Портленд уже натренировал меня, как быстро отрезать лишние листики, и даже научил правильно чистить ножницы от смолы, Зев пропал с горизонта, и больше я о нем не слышала. Никогда не рассчитывай на наркоманов. Время начинало работать против меня, и, подождав еще сутки, я сдалась и собрала рюкзак.
Опять ночь. Длинные сиденья вдоль окон. Но за ними уже снова одна чернота. Я напиваюсь вином из маленькой пластмассовой бутылочки – в нее идеально поместилось бы послание, которое могло бы отправиться на какой-то заброшенный остров. Истратила на нее последние деньги, чтобы дописать историю. Без вина они иногда просто не пишутся. Справа бородатый моряк читает Достоевского, слева девятнадцатилетний бродяга тренируется играть соло на гитаре за сто баксов. Моряка ждут большое судно и двенадцать бравых коллег. Бродягу ждут очередной паршивый бар, двадцатка на чай и ужин за счет заведения. Один продал душу океану, другой – музыке. Кому продала ее я? Дорогам? Любви? Свободе? Городам? О нет. Я поступила намного хуже. Я разорвала ее на мелкие кусочки и отдала каждому, кто дорог. Континенты четвертовали меня. И везде теперь дом. Везде, сука, дом…
Я приканчиваю маленькую бутылочку враз, и моряк, скрасивший мое одиночество, покупает мне большую бутылку за 18 долларов. Что для нас, бедняков, огромный жест щедрости. Он галантный, начитанный и опрятно одет… Его профессию выдавали только руки: мозоли, трещины и въевшаяся в кожу грязь. Он рассказывал мне про крабов и лосося и пел песни собственного сочинения. Они были простые и душевные. В припеве было что-то в стиле «я хотел бы, чтобы ты была моей женой».
С незнакомцами всегда становишься предельно откровенным. Я видела его в первый и последний раз и, напившись крови Иисуса, долго в чем-то исповедовалась, на что он ответил одной фразой:
«Детка, это земля, а не рай. Ты не должна быть идеальной».
You are damn right, sailor. Не должна и не буду.
Когда я вернулась в Сан-Франциско, та девочка-эмигрантка, что подарила мне номер в Портленде, приехала из Сакраменто, чтобы со мной встретиться. Наши миры явно отличались друг от друга, но я не могла отказать. Это был первый раз, когда я договорилась о встречи с человеком, который читал мои истории и знал меня только «по обложке». Эта девочка устроила мне одно из лучших свиданий в моей жизни. Она приехала за мной на огромном джипе, задарила рождественскими подарками, напоила горячим шоколадом и пригласила на ужин.
– Я рассказала о тебе уже всем своим друзьям и близким! Всё Сакраменто тебя знает! Показываю твои истории, фотки, говорю «смотрите, как круто»! А они с удивлением смотрят и бормочут: «She’s weird, this is insane», но явно остаются заинтригованы. У меня такое окружение, которому до твоих взглядов на жизнь очень далеко. Я им кричу: «Вы не понимаете! Она моя родственная душа!» Короче, давай с нами на Новый год в Тахо, мы уже сняли a cabin, там джакузи, всё такое. Я тебя со всеми познакомлю! Они уже ждут!
– А они все русские?
– Ну они такие, знаешь, уже американские русские. Все в детстве переехали.
– И на каком языке вы разговариваете?
– На английском. Но ругаются матом они на русском.
– И это будет прям русский Новый год? С «Иронией судьбы» и снегом?
– Ха-ха. Нет, думаю без «Иронии», но оливье я постараюсь приготовить. Поехали?
Пока мы гуляли вдоль набережной, Женя пыталась подарить мне все сувениры на свете. «Может, эту шапку? Ну или хоть вот эту? А может, ты хочешь свитер?» Мы пришли в ресторан, который я никогда не могла себе позволить. И вот сижу я у океана, с устрицами и белым вином, и не верю всей картине происходящего. В компании двух замужних девочек, обе из которых на порядок младше меня. На один вечер я оказываюсь в совершенно другом мире, в заботливых руках комфорта, и, зная, что это временно, я наслаждаюсь каждой его секундой, легко вливаюсь в разговор, как будто меня тоже где-то ждут выглаженные элегантные вещи, успешный муж и перспективная работа. Мы говорим на английском, хотя они обе русские. Пока я завороженно вылавливаю осьминогов из супа, Женя рассказывает, как она случайно нашла меня на просторах интернета. Говорила, что мой стиль напомнил ей «Над пропастью во ржи» Селинджера и описывала свои впечатление такими яркими эпитетами, что у меня отвисла челюсть. На Селинджера я, конечно, не претендую. Но, черт возьми, как же это приятно.
Запись в дневнике:
17 декабря 2015
Я немножко подвлюбилась в Дёмина. Я поняла это, когда, договорив с ним по телефону, я ещё с полчаса улыбалась как дура и прыгала вокруг своей оси. Мне это полезно. Вроде бы и не тоскую, но всё-таки немножко думаю, от чего не хочу теперь трахаться с кем попало.
Рано утром я запрыгнула в автобус до Лос-Анджелеса с целью проведать старых друзей. Сам город не вызывал во мне какого-то дикого восхищения. Я уже давно взломала его коды. Всю дорогу до Лос-Анджелеса я пыталась смотреть московскую встречу Никиты по перископу.
Он три года не был дома и теперь вещал про свои путешествия. Я забралась на второй этаж автобуса в надежде, что, раз ближе к небу, будет лучше ловить. Мы договорились с Натой, что она принесет ему в подарок от меня «Жигулевское» и воблу в красной ленточке. Я хотела именно «Жигулевское». Пацаны научили меня, что только «Жигулевское» – достойное русское быдло-пиво. Я знала, что ему будет сложно, и хотела, чтобы перед тем как выйти на сцену, он немножко посмеялся.
Кажется, я переживала не меньше, чем он. Это было какое-то непонятное волнение вперемежку с предвкушением. Когда Ната подключила связь, туда набежало прилично народу, и теперь мы целой кучкой засели в разных точках мира наблюдать, что же будет дальше.
– Вот тебе Никита, Даша, – тихо говорит в телефон Ната. Я поджимаю под себя ноги, чтобы перестать раскачиваться на кресле. Негр на соседнем сиденье уже пару раз глянул на меня, как на психованную. – Только еще ничего не началось. Они звук настраивают.
Он заходит в зал. Высокий. Настоящий. Весь такой на стиле, в рубашке и кепке. Как это он так оказался там, если еще недавно был тут? Каждый раз, когда улетаю, мне кажется, что я не на другом континенте, а в другой параллельной вселенной, в зазеркалье, о котором никто, кроме меня, не знает.
Никита садится рядом с бутылками пива. Смотрит на них долго. И говорит:
– Мне теперь это пиво будет напоминать о Даше из Сан-Франциско.
Вот это я вовремя зашла.
И тут Ната выкрикивает из толпы:
– Никит… Ты можешь передать ей привет.
– Привет, Даша, – безучастно отвечает Никита.
– Она сейчас здесь, она тебя слышит.
– Что, прям здесь?! – Никита вскакивает и идет навстречу Нате.
Мое сердце замирает.
– Нет, она там. Ты здесь. А она в телефоне.
Все смеются. Он отходит обратно. Садится.
– Привет, Даша. Ну, ты знаешь, я скучаю. Тебя тут не хватает.