– Я пойду на диванчиках посижу, Ась. Я готова валить домой, как будешь готова – сообщи.
– Хорошо, я тебя найду.
Я протискиваюсь через весь танцпол. Господи, как же вырядились все эти девочки! Сколько макияжа! Накладные ресницы бабочками машут мне со всех сторон. Вокруг каждой парит ореол сладких духов. Цветочки, ждущие опыления. Парад опьянения заканчивает мужик на шесте. Я улыбаюсь ему, прячусь в кафешке за соседней дверью и опять достаю телефон:
«Я, знаешь, в последнее время, когда встречаю людей, пытаюсь сразу в душу смотреть. Это не так просто, но прикольно. Вот скачет рядом со мной потный голый мужик на шесте, под сиськами татуировка, две строчки. Видно, что новая, потому что эта часть груди выбрита. Он такой смешной, пузатенький, в блестящих трусах, крутит попой, как центрифуга. И я пытаюсь представить в его пляшущем теле душу. Такой светлый луч, от головы до живота. И радуюсь, думаю: душа-то тоже танцует. Слишком много портретов. Мне кажется, я высадилась где-то на новой планете и просто не могу принять все вокруг как есть. Смотрю девственными глазами на девушек на шпильках в шортах-трусах, на парня в прозрачной майке-сеточке… А вон зататуированный пацан в кепке бейсбольной команды SF… Столько портретов, что невозможно просто. Они как будто прикалываются надо мной, честное слово. А вот прошли две девки с крашенными в яркие цвета волосами, каждая размером со слона. Они как будто по объему друг друга себе подобрали. Вот пьяный молодой парень шатается, доедая пиццу… Мне бы хотелось, чтобы ты просто рядом посидел. Потому что это какой-то пиздец, Никит. Мой жесткий диск переполнен».
Мне отсюда никуда не деться, пока Стейси не наиграется. Я убираю телефон и смотрю на парня с пиццей пристальнее. Он стоит с четырьмя бумажными тарелками в руках, на каждой по слайсу. Получилось, что тарелки чередуются с пиццей, словно один бумажно-хлебный торт.
– Эй, парень!
– М?
– Зачем тебе столько пиццы?
– Друзья меня бросили. Сказали: «Иди купи поесть», – а сами пропали.
Он сел рядом со мной. Я сразу распознала австралийский акцент. Он был красивый и высокий. Говорил немножко заумно. Было не совсем понятно, что он забыл в этом клубе в два часа ночи. Он явно не постоянный клиент таких заведений. Парень оказался донельзя образованным: успел пожить в Японии и Европе, говорил на пяти языках, даже немного на русском. Выглядел на восемнадцать, но ему было двадцать пять. Я не сказала о себе ровным счетом ничего, даже имени. И оттого с ним было весело. Когда Стейси наконец была готова валить, я стала прощаться.
– Позвони мне, – говорит. – Запиши мой номер.
– Зачем?
– Чтобы встретиться еще раз, глупенькая.
Я собиралась уезжать через два дня, а у меня еще оставался целый список дел.
– Не хочу прозвучать как сука, но, чтобы я тебе позвонила, нужен хороший повод.
– Ок, let’s see… Ты любишь летать?
– Летать люблю. Не люблю падать.
– Падать не придется. Ну, значит, полетаем.
– Ты что, пилот?
– Я учусь на пилота.
– Ну хорошо.
– Когда?
– Завтра.
– Договорились.
До меня окончательно дошло, что он не шутит, только когда мы стояли на аэродроме на следующий день вместе с его инструктором. Ребята отцепили крылья от вмонтированных в асфальт петель. Они были прикреплены железными цепями на случай ветра. Самолетики такие маленькие, что даже ветер может их снести. Смешно: пару дней назад я упомянула в разговоре с кем-то, что скучаю по самолетам, и вот я сижу на кожаном сиденье персонального самолета приглашенной звездой. Мы выехали на взлетную полосу. Я надела наушники и нажала на волшебную кнопку, которая и правда вырубила все звуки. Теперь я слышала только то, что говорили ребята:
– Итак, Даша, мы сейчас взлетим. Пока будем подниматься, пожалуйста, не разговаривай. Мы будем слушать команды с земли. Потом сможем трепаться сколько угодно.
– Без проблем. Я вот только никак пристегнуться не могу…
– Надо очень нежно тянуть. Ремень чувствительнее, чем в машине.
Инструктор пристегнул меня сам, и мы взлетели. За минуту мы воспарили птицей над моим любимым городом.
Вдоль взлетной полосы змеями бежали реки, и луна отражалась на их черных спинах голубым блеском.
Вид был и правда захватывающий. Самолет периодически довольно страшно покачивало. Мы попадали в зоны турбулентности, а в маленьком самолете они ощущаются куда сильнее, чем в пассажирском. Мне нравилось, как каждый раз сжимается все внутри. Смешно, как руки сами цепляются за переднее сиденье и дырку подстаканника. Как будто, если мы начнем падать, это меня спасет.
– Oops, it’s bumpy today. Are you doing well, Dasha?
– Oh yeah, I’m great.
– 2000 miles. 74 узла, – отчитывается Карл какой-то девушке на земле.
– Make it 2400, – отвечает женский голос. – Ok. Thank you… Damn it, I said «thank you» again.
– What’s wrong with saying «thank you»? – спрашиваю я.
– Мы говорим на той же линии, что и все пассажирские самолеты. Мое «спасибо» занимает лишнее время.
Голоса ребят в наушниках слышатся довольно тихо, но отчетливо. Я решаю снять наушники и проверить, что же происходит на самом деле. В реальности звук был таким, будто мы оказались в самом сердце огромного пчелиного роя. Я сразу надела их обратно.
Мы пролетели над Oakland Bay Bridge и теперь шли вперед, вдоль береговой линии. Я смотрела на улицы, по которым столько раз ходила, на мостики и пирсы, каждый из которых теперь хранил мои истории, мои секреты. И вот мы уже над «Алькатрасом». Я никогда не видела его с другой стороны; прямо как темная сторона луны… А вот и Голден Гейт… Миниатюрные машинки бегут по красному мосту в разные стороны, как лейкоциты и тромбоциты в венах. Такие маленькие… Всего лишь точечки. Клеточки. Сложно было представить, что внутри сидят люди, а в людях – еще один мир. Воспоминания, знания, мысли, мечты… Каждый из них так много про себя думает. Они вроде бы все такие большие существа… Но отсюда их даже не разглядеть. Как так? Что, если мы и есть лейкоциты? Просто клеточки. Бежим куда-то, потому что нам надо бежать, а думаем, что это важно. Ищем какой-то смысл, а может, его никогда и не было. Добежим, постареем, отомрем. И появятся новые. И побегут дальше. А мы станем витающей в воздухе пылью.
Как бы там ни было, в тот момент, вглядываясь в темную ночь из иллюминатора, я прощалась с любимым городом.
Глава 15How deep is your love, или Сколько ты стоишь?
Голливуд – это место, где тебе платят тысячу долларов за поцелуй и пятьдесят центов за твою душу.
Запись в блоге:
25 января 2016
– Ла Руса, Ла Руса[90]… – слышится мне голос Волшебника. Сегодня вечером он ждет меня в Лос-Анджелесе. – Ла Руса, Ла Руса…
Ла Руса постепенно сходит с ума. Жизнь Ла Русы разогналась до такой скорости, что Ла Русе, у которой уже в глазах пестрит от всех событий, хочется сделать шаг вперёд из остального ряда алкоголиков и сказать: «Подождите! Я записываю».
Ла Руса еще не успела даже объяснить, почему она Ла Руса, а уже взлетела в небо, ударилась о камни, зашла в пустое дерево и вышла где-то на фрик-шоу трансвеститов. Нашла дверь за бархатной шторой и уже оказалась на своей прощальной вечеринке в коммуне. Она сказала тост, хлопнула красного залпом и не успела оклематься, как поняла, что устроила вчера ночью маленькую революцию. Ла Руса вытерла в ванной слезы, попрощавшись с очередным незаменимым, кинула тело в улицу и через поворот очутилась в толпе из ста человек. Голова Ла Русы машет ушами от криков по всему дому и громкой музыки. А там среди всего зоопарка тот же Кактус, что шёл мимо неё на улице в Хэллоуин, тот же парень из Долорес Парка, что приглянулся ей сто месяцев назад, только теперь он акула. Та же девушка, что учила ее йоге. Тут дышат каким-то непонятным газом из шарика и улетают на две минуты. Ла Русе предлагают полетать. Но, черт возьми, она же и так уже летала всего два дня назад…
Ла Русина жизнь – это «камера, мотор, и-и-и… начали!»
И она здесь, честно говоря, совершенно ни при чем.
Остановите карусель, я буду блевать словами и разноцветными лентами.
Я попрощалась с Сан-Франциско и теперь уже бесповоротно двигалась на юг. Сама не понимаю, как это произошло, но вещей за полгода прибавилось нехило. В рюкзак они не помещались, поэтому пришлось их раздавать. Болезненная процедура, скажу я тебе, но ничего не поделаешь. Тащить в руках три сумки – тоже не вариант.
Зачем я ехала в Голливуд и почему сразу не в Мексику? Всё просто: мне нужны были деньги.
Не буду вдаваться сейчас в подробности, но средства, на которые я рассчитывала в Сан-Франциско, мне не перепали. Вместо четырех тысяч долларов, как я планировала, удалось отложить только тысячу. На неё я протяну не дольше двух месяцев. Виза заканчивается в конце февраля, и лучше убраться отсюда пораньше, чтобы не вызывать у пограничников подозрений. Не помню, кто именно мне это сказал, но не стоит уезжать день в день с окончанием визы. Иными словами, у меня было две недели, чтобы сделать максимальное количество денег. Пытаться заработать в Центральной Америке – так себе занятие. То, что я могу здесь сделать за день, – там я буду получать в лучшем случае за месяц. Я не могла тратить ни дня на поиски новой работы, а значит, оставался только один способ.
Сообщение:
Макани, детка, привет! Я вернулась в ЛА и хочу работать.
Макани. Вся эта заварушка началась именно с неё…
Дело было еще в декабре. Мой новый друг, я прозвала его Волшебник, высадил меня тогда на Венис-Бич, и мы договорились, что встретимся в ближайшие дни. Вообще его звали Стив, но имя «Волшебник» подходило ему больше, потому что говорил он всегда очень загадочно и каждое предложение содержало в себе ноту шутки и оставляло интригу. У него был вид человека, который знает немножко больше остальных. Вид мудреца, которому с приобретением знаний не надоело жить, он просто играется, как барон Мюнхгаузен.