В конце концов Макани набирает полную сумку шмоток и туфель, и мы поднимаемся в ее квартиру.
– Не говори ему, что большая кровать – это кровать моей подруги, ладно? Я сказала, что это моя.
Макани вручает мне платье и начинает переодеваться сама. Счастливый негр запрыгивает на кровать и наблюдает за процессом. Макани меняет нижнее белье прямо на наших глазах, стягивает с себя трусы, не сгибая коленей, надевает красный лифчик и другие стринги. Начинает мерить платья и рассуждать вслух, какое лучше надеть. Она явно красуется. Неудивительно, с таким-то телом. Я иду переодеваться в ванную. Натягиваю черное полупрозрачное платье с блестками. Оно всё колется и едва прикрывает мне задницу. Я бы в жизни такое не надела. Мы с моей подругой Элеонор называем такие платья «два пальца до пизды».
Когда я возвращаюсь в комнату, она уже сидит верхом на негре. Он держится обеими руками за ее идеальную бразильскую попу. Кажется, пара пальцев его руки уже в ней. Макани оглядывается на меня с озорной улыбкой.
– Мы тебя не смущаем?
– Да так, мальца…
– Хочешь присоединиться? Или можешь просто понаблюдать.
– Да нет, спасибо. Я пас. Я только косметичку возьму…
Ухожу обратно в ванную. И пока я крашусь, ребята начинают жечь на всю катушку. Критической ошибкой было не забрать из комнаты свой телефон. Я остаюсь в маленькой гостиной, соединенной с кухней. Нет ни журнала, ни компа, ничего. Уйти я не могу, потому что все мои вещи в той комнате. И пока я обвожу губы красной помадой Макани, та страстно стонет и кричит во всю глотку то ли «love me», то ли «fuck me», то ли «hold me». Периодически слышатся удары об стенку. Весь Голливуд построен из картона, стенку здесь можно ломать, как Рэмбо, кулаком.
Спустя час моей сломанной детской психики они выходят. Она собирается за пятнадцать минут, целует своего «нового мужчину» (так она сама его назвала) и оставляет его спать в кровати подруги. Тем временем за нами на огромном черном минивэне с затонированными напрочь стеклами заезжает ее босс. Внутри уже сидят разодетые на любой вкус и цвет ночные бабочки.
В ту ночь нам с Макани не удалось попасть в одну комнату. Её выбрали с первого раза, а я еще поездила по клубам. В итоге мне в качестве клиента достался большой лысый кубинец с шикарной сигарой. От него сильно пахло парфюмом, как у моего дедушки. Как же этот кубинец удивился, когда я заговорила с ним на испанском. Кажется, именно поэтому он меня и выбрал. В ту ночь я сделала двести двадцать баксов и на следующий день вернула Волшебнику долг.
Макани же сделала за ночь намного больше и даже прихватила с собой еды. Видел бы ты лицо того негра, когда она разбудила его, поставив перед носом горячий картофель фри, куриные ножки и гору фруктов. Парень давился от счастья с видом благодарного пса. Посуди сам: подобрала с улицы, привезла домой, трахнула, накормила… Этот день он запомнит надолго.
Мы оставили счастливого пацана на кровати с едой, а сами пошли смывать боевой раскрас. Я пребывала в каком-то трансе. Ноги ломило от каблуков. Я упала на крышку унитаза и стала лить на ватный диск молочко. И вот тогда, когда я уже свела образ жизни этой девочки на нет, красавица Макани, стоя напротив зеркала, задумчиво посмотрела на свое отражение и сказала:
– Знаешь, зеркало – самое глупое изобретение человечества.
– Почему?
– Потому что в нём ничего нет, – она повернулась ко мне с улыбкой. – Что мне говорит моё отражение? Ничего. Это всего лишь внешность. Оболочка. Мое настоящее отражение – это лицо другого человека, когда он смотрит на меня. Ты смотришь мне в глаза и улыбаешься. Твоя улыбка и есть мое отражение. А не этот отшлифованный камень. Так буддисты говорят. Не читала «Сиддхартху» Гёссе?
Я смотрела на неё в изумлении. Кажется, девятнадцатилетняя девочка, которая на моих глазах трахнула огромного негра с улицы и терлась задницей об каких-то левых мужиков ради денег, только что преподала мне философский урок.
Я собралась и зашла в комнату Макани, чтобы попрощаться. Она сказала, что я понравилась ее боссу и что могу продолжать там работать. Сказала, что будет очень по мне скучать, что хочет путешествовать со мной вместе, что будет ждать меня. Она говорила всё это, лёжа на счастливом спящем негре. Мы подержались с ней за руки, и я ушла. Эта девочка горела.
А теперь перенесемся из того декабря в февраль, когда я снова вернулась в Лос-Анджелес.
Волшебник встретил меня на остановке. Какое счастье – возвращаться к тем, кого любишь! Увидев его снова, я поняла, что все это время представляла на его голове фиолетовый колпак со звездами.
– Ла Руса!!!
– Привет, Волшебник!
– Ничего себе у тебя вещей. Давай помогу.
– Разве много? Я и так половину выкинула…
Он берет мой рюкзак, и мы идем к машине.
– Я знал, что ты не будешь мне писать этот месяц, поэтому сам не писал. This is the way La Rusa works, I get it.
– Да, ты же знаешь, я не переписываюсь с теми, кто далеко, как бы важны они мне ни были. Иначе мысленно переношусь туда, где эти люди. Меня так разорвет на кусочки.
– Я это сразу понял. Ну что, закатим праздничный ужин? Есть у меня на уме отличное место!
За ужином я рассказала ему обо всех своих планах и о том, что у меня голова идет кругом от незаписанных историй. Я начала взахлеб пересказывать ему последние события, да так разошлась, что в какой-то момент треснула кулаком по столу, аж вилки подлетели. Официанты переглянулись.
– Я понимаю, что от меня чего-то ждут. Меня заводят во все эти потрясающие истории не просто так. И мне это очевидно, понимаешь? Я живу каким-то кино. При этом я единственная, кто записывает его на пленку. Остается перенести все в слова, но у меня просто нет сил. Я не успеваю. И я чувствую, что подвожу режиссера, мне стыдно. Они стараются, мутят такие штуки, а я… У меня пропадает вдохновение.
– Вдохновение приходит в процессе работы, детка. Тебе просто нужно ввести писательство в привычку. Трумен Капоте, один из моих любимых писателей, об этом говорил. Ирония в том, что он ненавидел писать. Просто ненавидел. И поэтому он ввел в привычку два часа в день, с утра, что-нибудь писать. А потом весь день считал себя свободным. А вообще, я возьму на себя должность твоей музы, детка. Буду тебя вдохновлять. Иными словами, доканывать.
– Договорились. Ты нанят!
С утра я сразу побежала на улицу. Знойный Голливуд приветствовал голубым небом и зелеными пальмами. Если видишь пальмы, растущие вдоль каждой дороги, значит, ты в Голливуде.
Макани не отвечала, и я сама позвонила толстому корейцу Кевину, на которого работала в прошлый раз, и сказала, что готова. Уже на следующий день я вышла на работу. Надо было придумать, как одеться.
«Главное, чтобы тебе самой было комфортно», – держала я в голове слова Макани.
Так, чтобы было красиво, но и комфортно мне самой, ага. Из всех платьев я выбрала в итоге максимально скромное, черное. Ситуацию спасали гольфы выше колен. Мужики всегда велись на такие штуки. Теперь обувь. Мои ботинки точно не прокатили бы. На помощь как всегда пришел Волшебник. Мы доехали до родного секонда «Goodwill».
– Итак, у нас есть 15 минут, чтобы найти мне туфли.
Мы нашли. На них не было ценника. Волшебник нашел другую, самую дешевую пару, снял с нее стикер и приклеил к моим туфлям.
– С вас 5.99, – говорит кассирша.
– Отлично. Ну всё, теперь я и правда выгляжу как high-class проститутка. Ну ладно, medium-class проститутка.
– Да, у меня даже такое ощущение, что я твой сутенер! Не забудь отдать мою долю, сучка.
– Господи, Стив, это какой-то зоопарк.
Он подбрасывает меня до места встречи с корейцем в районе под названием «Koreatown». Местные сокращенно называют его K-Town. Весь Лос-Анджелес представляет собой такие вот маленькие райончики с переселенцами. Маленькая Италия, маленький Сайгон, маленький Китай, Армения… Россия тоже где-то там затесалась. Кореец попросил приехать на полчаса раньше, чтобы успеть объяснить мне все нюансы. Но он опаздывал, и мы со Стивом забежали в сэндвичную.
«На лабутенах, нах» и в охуительном платье я захожу внутрь. У мужиков отваливается челюсть. Наивные. Думают, я не такой же бомж, как они.
Мы вернулись на парковку, где меня должен был перехватить кореец. Я закидываю ноги на бардачок, чтобы кровь отступила от кончиков пальцев. Даю ступням отдохнуть перед боем. Звоню Макани, она не отвечает. Наконец мне приходит смс:
«Детка, я со своим мужчиной, – интересно, это тот же самый негр? Бьюсь об заклад, что нет. – Мне, знаешь, как-то странно, ты мне ничего за это время не писала и тут объявляешься и закидываешь сообщениями. You know what I mean?»
Любимое американское выражение, как слово-паразит. «You know what I mean?»
Я ждала этого момента. Зачитываю Волшебнику сообщение.
– Такие законы у Ла Русы.
– Ах, Стив. Это старая закономерность. Я давно вывела тип таких людей. Она же через пять минут знакомства меня просто обожала. Давай всем на улице говорить: «Это моя новая лучшая подруга. Она такая же, как я, дикарка. Мы с ней теперь вместе». Пыталась за меня везде платить и всячески быть милой. Я проходила это сотню раз. Я знаю, что за этим следует. Those who start loving you out of nothing eventually will hate you out of nothing[91].
– Хорошо сказала, детка. Видишь ли, в этом и есть весь Голливуд. В непостоянстве и моменте. Она встретила девочку у банкомата, и вот ты уже ее лучшая подружка, потом, как ты рассказывала мне сама, через пару часов она подцепила себе парня, переспала с ним и выкинула. Тут все моментально становятся друг другу лучшими друзьями, любовниками, бизнес-партнерами. Вот так, – он щелкает пальцами. – «Эй, давай вместе снимем фильм, дружище! У нас выйдет отличный проект». Знаешь, сколько раз я это слышал? Но все эти друзья легко превращаются во врагов или попросту утилизируют тебя, как только ты перестаешь приносить пользу. В Голливуде всё первой свежести… Только вот срок годности ко- роткий.