— Странно, почему они это делают, — удивился Гелвада. — Какая связь между этими событиями?
Она посмотрела на него и сказала:
— А вы разве не считаете, что их убил один и тот же человек?
— Конечно, это может быть, но ни в чем нельзя быть уверенным. Это то, чему я научился много лет назад, когда начал работать там, где работаю и сейчас. Никогда нельзя ни в чем быть уверенным, пока не имеешь точных доказательств. Выводы делать легко.
— Эрнест, уверяю вас: предчувствие меня не обманывает. Убийца один и тот же.
— Почему вы так думаете?
— Это очевидно. Две предсмертные записки. Записка на теле Наго была написана, очевидно, его почерком. Мой знакомый сержант полиции говорил мне, что при нем была найдена записная книжка. Почерк в записной книжке и в записке один и тот же или кажется одним и тем же. Вам понятно?
Гелвада кивнул.
— Очень хорошо, — продолжала она. — Предположим, что записка, найденная на Жюле, была также написана тем же почерком, но, возможно, и почерком Жюля…
— Вы думаете, что Тодрилл сам не писал записку? — спросил Гелвада. — Или вы думаете, что кто-то подделал его почерк а также почерк Наго? Или кто-то заставил Тодрилла написать записку?
Она покачала головой.
— Нельзя было заставить Жюля делать что-нибудь против его воли. Он был превосходным человеком. Я думаю, что кто-то подделал его почерк. Мне кажется, что убийца знал Наго, а также его почерк и почерк Жюля. Возможно, он был эксперт-графолог или специалист по подделыванию документов — может быть, шпион. Известно, как хорошо обучены нацистские разведчики.
— Вы действительно думаете, что это работа нацистского шпиона? Вы что, считаете, их еще много осталось?
Она взяла его под руку и ответила:
— Конечно. Вы сами должны это знать. Их особенно много в этой части страны. Подумайте о сотнях и тысячах людей, завербованных в это мерзкое гестапо, о сотнях и тысячах людей, работавших на подонка Гиммлера, — людей, вся жизнь которых была связана с этим грязным делом! Разве вы не понимаете, что тысячи этих людей еще на свободе, тысячи из них верят, что режим, при котором они жили и работали, вернется? Обманывают себя, что могут вернуть его. Вы знаете, что немцы говорят: «Однажды наци — всегда наци».
Гелвада кивнул головой.
— Все верно.
— И не кажется ли разумным развернуть террор в этой части страны? Такие пустынные места, вроде Сант-Брие и окрестностей, просто созданы для них. Они здесь легко могут прятаться и плести свои заговоры. Мой бедный Жюль работал здесь и знал об этом. Вы также должны знать это.
Гелвада подумал, что почва под ним стала зыбкой, и нужно быть очень осторожным.
— Я не сказал бы, что Жюль действительно знал, что они здесь. Он подозревал это и пытался найти их.
— Я считаю своим долгом, — сказала Эрнестина, — пойти в полицию и рассказать о Жюле. Я должна сказать им, что первая нашла тело и забрала записку. Я должна показать им идентичность записок.
Гелвада сделал вид, что задумался. Они вышли на поляну, окруженную живой изгородью, за которой стоял маленький домик.
— Возможно, — сказал он, — это и нужно будет сделать, но не сейчас.
— Вот как? — она подняла брови. — А почему?
— Я скажу вам. Хотя, возможно, мне и не стоило бы говорить это потому, что моя работа, как и работа моего бедного друга Тодрилла, секретна, но мне кажется, что я могу найти убийцу. Поэтому я не хочу, чтобы полиция или кто-нибудь другой вмешивались в это дело. Мне достаточно двух или трех дней. А потом я ударю. Нужно обождать.
— Хорошо. Я подожду, — она вытащила ключ, открыла дверь. Он последовал за ней в дом, включил свет.
— Почему я делаю все, что вы говорите мне? — она нежно посмотрела на него.
— Я скажу вам — или, скорее, не буду говорить. Я хотел бы сказать вам, но… — он пожал плечами. — Если бы я сказал вам, вы бы не поверили.
Она улыбнулась.
— Скажите мне, Эрнест. А я скажу, верю я вам или нет.
Гелвада придал своему голову интимность. Его глаза увлажнились, и он сказал:
— Причина проста. В вашем сердце, моя дорогая Эрнестина, мало чувств ко мне — совсем мало. И, к сожалению, вы не даете волю этим чувствам. Вы не даете им волю потому, что всегда помните вашего мертвого возлюбленного. — Гелвада выглядел очень грустным. — Я помню его тоже. Он был моим другом, моим компаньоном. Мы жили и работали вместе. Но это и плохо для меня. — Он вздохнул. — Мне хотелось бы, чтобы вы не вспоминали его так часто. Я предпочел бы, чтобы вы больше думали обо мне.
— Странно, что вы так говорите. Я много думаю о вас. Я поняла это вчера вечером. — Она опустила глаза. — Я поняла, что слишком много думаю о вас.
Гелвада воспользовался намеком. Он подошел к ней ближе. Она обняла его за шею. Они стояли в прихожей, обнимаясь, затем губы их слились.
Гелвада подумал, что она хорошо целуется. И что бывают моменты, когда он получает компенсацию за свою работу.
Часы на церкви на другой стороне залива пробили одиннадцать. Звуки растеклись над спокойной водой, подчеркивая тишину ночи.
О'Мара, сидя в конторе Воланона с потухшей сигаретой во рту, услышал тихий стук в боковую дверь гаража. Он встал, потянулся, прошел через гараж и открыл дверь.
Танга и Жан Ларю вошли. О'Мара запер за ними дверь.
— Мсье Жан Мари Ларю, — представила Танга.
— Я рад видеть вас, — сказал О'Мара, протягивая руку. — Гай Варин из Второго отдела говорил мне, что я могу рассчитывать на вашу помощь.
— Я в вашем распоряжении, — сказал Ларю. — Мсье Варин сообщил мне о вас. Меня попросили сделать все, что я могу. Мне доставит удовольствие сделать что-нибудь против этих свиней.
О'Маре понравился внешний вид Ларю. Это был невысокий, темноволосый, интеллигентного вида человек. У него был быстрый взгляд. Ножевой шрам пересекал все его лицо.
— Пойдемте со мной, — сказал О'Мара. Он повел их через темное помещение к конторке в углу. Сел на стул, закурил и посмотрел на Тангу.
Она была одета в темный жакет, юбку и блузку с маленьким бантиком на шее. Ее волосы в мелкой завивке были собраны на затылке. Подкрашенные синей тушью глаза казались большими и удлиненными к вискам. Форма рта ее была немного изменена умелым использованием другого оттенка помады. Удачно положенные тени под глазами делали их глубже, саму ее старше и испорченней. Она наложила на лицо грим, который сделал ее ноздри больше и слегка изменил форму носа.
— Ну, — сказала она, — что мне делать?
— Хорошо сделано, — сказал О'Мара. — Вы похожи на себя и все-таки смотритесь по-другому.
Он встал, дал закурить Танге и Ларю, принес два стула из гаража, и они расселись.
— Ларю, — сказал О'Мара, — Тодрилл, найденный мертвым под обрывом у церкви, был нацистским агентом. На нем была его увеличенная фотография. Она в полиции. Вы можете достать ее?
Ларю улыбнулся.
— У меня она есть. Конечно, вы не знаете, что я полицейский фотограф. Во время оккупации мне удалось сфотографировать большинство руководства СС и армии в нашем районе. Эти фотографии помогли предать их суду. Я сфотографировал Тодрилла в полицейском морге в Сант-Лиссе. А также сфотографировал Наго.
— Очень удачно, — сказал О'Мара. — А не смогли бы вы подделать фотографию? Взять мою фотографию и приделать к ней голову Тодрилла с вашей фотографии так, чтобы все выглядело правдоподобно?
— Ню не с фотографии, найденной у Тодрилла, — сказал Ларю. — Мы воспользуемся другой фотографией. Я сделал в морге три фотографии Тодрилла — одну в полный рост и два снимка лица. Один из них можно использовать для монтажа. Половина лица была в хорошем состоянии, а другая половина разбита. Я возьму снимок целой половины лица и наложу на ваше туловище. Это легко.
— Хорошо. Сделайте это. Мы дадим вам фотографию, которая вам нужна, через минуту. Когда вы получите ее, «поменяйте» мою голову на голову Тодрилла. У нас более или менее похожие фигуры, и такая замена будет незаметна. Затем уменьшите эту фотографию до размеров микрофотографии. Затем сфотографируйте описание, которое я вам сейчас дам, и перенесите его на заднюю сторону микрофотографии. Понятно?
— Вполне, — сказал Ларю. — Вы хотите иметь такую же фотографию, которыми мы пользовались в маки? Что-то достаточно маленькое, чтобы спрятать, и достаточно большое, чтобы можно было увидеть невооруженным глазом. Это несложно.
— Хорошо. Можете ли все это сделать к завтрашнему утру?
— Да, если я поработаю вечер. А я с удовольствием это сделаю.
— Великолепно, — сказал О'Мара. — Я надеюсь, что готовая микрофотография будет передана на виллу Коте д'Ажур завтра к трем часам дня. И помните, что это вопрос жизни и смерти.
Ларю кивнул.
— Будет сделано. Слово Жана Мари Ларю. — О'Мара закурил. Он подумал, что это действительно вопрос жизни и смерти. Жизни или смерти. Интересно, чьей жизни и чьей смерти?
— Возьмите камеру, Ларю. Начнем работать.
Ларю взял камеру и начал ее готовить. О'Мара расставлял потрепанную мебель в конторе. Он поставил стул возле стола напротив окрашенной в белый цвет стены. Пара реклам шин, фотография машины создавали фон. Он пошел наверх, взял там два высоких стакана и несколько пустых винных бутылок. Он принес их вниз, захватив пепельницу, и расставил все это на столе.
О'Мара быстро докурил сигарету, положил еще дымящийся окурок в пепельницу. Он собрал окурки с пола и тоже положил их в пепельницу. Одну винную бутылку он положил на стол, как если бы кто-то ее опрокинул.
— Подойдите сюда, — позвал он Тангу. Он сидел на стуле, пристально глядя на нее. Затем положил руки ей на талию.
— Вы прекрасно выглядите.
Она посмотрела на него сверху вниз. Тон, которым были произнесены эти слова, противоречил им. Лицо О'Мары было мрачным.
Слегка улыбнувшись, она сказала:
— Благодарю вас, О'Мара.
— Но, — сказал О'Мара, — вы недостаточно порочны. Нужно это как-то исправить. Дайте вашу помаду.
Она достала пудреницу и губную помаду из кармана жакета. О'Мара взял помаду и подчеркнул ямку в верхней губе. Отойдя от нее, он посмотрел на свою работу.