— Ух ты! Подписчик! — воскликнула Мара и от избытка эмоций, развернула голову на триста шестьдесят градусов. — Даймон, подписывай его скорее. И лучше кровью! Так вернее!
Представитель жилконторы так и не сказал, зачем явился. Досмотрев действие, напоминающее экзорцизм в отдельно взятом человеке до конца, он просто хлопнулся в обморок.
Гибкие дети разили его наповал.
— Ой, — тихо проговорила Мара, повернувшись к брату с уже вправленныными руками. — Шок-контент мне в скважину… Опять забанят?
Даймон наклонился к незваному гостю, прислушался к его дыханию.
— Жив, кажется, — произнёс демонёнок и выдернул из рук незнакомца бумажки, вчитался.
«Жители поселка Мрачново! Подача электричества прекращена. Уплатите золотом, ежели разумение имеете. Иначе — мрак вам будет. Сначала предварительный, затем — вечный», — прочитал Даймон вслух и присмотрелся к подписи — К. С.
— И чего теперь? — спросила девочка. — Порвём их на барабаны? Или на паруса пустим? Ой, а я знаю. Давай из них шкуры свяжем!
— Да кого мы теперь пустим? Свет-то нам уже отключили, — пояснил Даймон. — Пираты какие-то. Золота хотят. А «красно-синие» они или «колюче-серьёзные», без надписи не разобрать.
— Весь отключили⁈ — Мара вытаращила глаза так, что обратно пришлось их пальцами заталкивать.
Пока всей современной медицине не удавалось пересадка глаз, девочка-проклятье вставляла и доставала глаза по семь раз на дню. Но свет при этом не отключало, словно мироздание уже привыкло.
— Весь. Целиком, значит, — ответил брат, всматриваясь в квитанцию. — К. С. какой-то. «Качественный сервис» что ли? Или «контр-софиты»?
— Я знаю, я знаю. Это значит — Конец Света! — сделала свой особый вывод девочка и замогильным голосом продолжила. — Мы теперь все умрём… Ну наконец-то!
Насладиться предчувствием апокалипсиса не удалось. На втором этаже раздался шум, затем крики, а когда показалось, что всё совсем плохо и сейчас что-то отвалится, стало ещё ужаснее: на надёжно прибитый, прикрученный и иногда просто прилепленный ковёр лестницы, вылетел чердачный.
Поднявшись и отряхнувшись, Топот ответственно заявил. Но не им, а таинственному собеседнику:
— А я говорю тебе «зе парасолька»! Тсе! Язычок так к нёбу прижимаешь и от него говоришь!
— Нет, «э парасолька». Э! — стояла на своём крыска-мальчик, потому что люди так и не придумали как называть самцов крыс по-особому. — Я всё-таки с гранита Египта зубы точил. Заграничных нор немало повидал. Иностранный знаю.
— Да шего ты знаешь, неуш? — упорствовал чердачный, который так и не поборол букву «ч» — Зе!
— Кого ты учишь? Э! — не сдавался Оспа. — Да я в таких местах был, куда тебя и с загранпаспортом не пустят! Ты хоть знаешь, как выглядят сортиры Букингемского дворца изнутри?
— А на шердаке ты у них бывал? — парировал Топот. — Нет? То-то же! Хошешь узнать о людях, побывай у них прежде на шердаке!
Оспа сидел у чердачного на плече, отчаянно споря с собеседником. И тот факт, что секунду назад оба свалились с люстры в коридоре, обоих ничуть не смутил. Отчаявшись менять те люстры в каждой комнате еженедельно, отец семейства давно привесил их на анкера и цепи, чтобы всех членов семьи как иные качели выдерживали.
Хоть вверх ногами веси вместо турника — не отвалятся.
— Вы чего это устроили? — спросил Даймон.
Скорее для порядка. Всё-таки он был за старшего в доме, пока родители копались в огороде, проязабали на участке или закапывали-откапывали что-нибудь или кого-нибудь в лесу.
Что-нибудь прибыльное или кого-нибудь за дело. Ведь иначе у монстров не бывает.
— Как чего? — удивился Оспа. — Иностранный язык учим! Но этот мохнатый-бородатый «майн теребль френд» утверждает, что «тсе»! А сам даже «Ч» не выговаривает. Ему же даже основы с «э чером» не объяснить! Потому что он тут же в шер собирается. А это где-то в Англии.
— Сам ты мохнатый, хвост облезлый! — насупился чердачный и добавил. — Вот отковыряю сыра в подвале со стен и уши себе залеплю, чтобы белиберду твою не слушать. А тебе на дегустацию шиш без масла оставлю!
— Э, ты погоди, — тут же пошёл на попятную крысёныш. — Ну, может и «зе». Зе чи-и-из там, например.
— То-то же! — ответил чердачный и сложил длинные руки на шерстяной груди в знак примирения и повторил. — Зе ши-и-из!
Мара посмотрела на брата и спросила:
— А что такое парасолька? Это когда сразу двух человек солят? А перчить можно? Или даже с хлебом есть?
— С плесенью, — тут же добавила крыска. — Так вкуснее!
— Есть никого не надо. Это значит «зонтик», — ответил брат для одной и сожитель по коттеджу для других. — Не очень-то они далеко за границу в своих поисках иностранного забрались, если парасольками интересуются.
— Хочу парасольку! — тут же заявила сестра. — Сейчас с зонтиком на улице летать самое то! Может, даже новых подписчиков сверху тебе найду. Запускай меня. Хуже не будет!
И все в сторону чердака посмотрели, где буйный ветер срывал крышу.
— Ну, это надо у отца спросить, — устал спорить с сестрой Даймон и снова перевёл взгляд на потухший роутер.
Во взгляде отразилась тоска вместо мерцающих светодиодов…
Отец Михаэль, он же оборотень-медведь, в своём не полном зверином воплощении (морда от медведя, чтобы мёда больше слизнуть, а руки от человека) в это время возился рядом с уликом, пританцовывая в беспроводных наушниках.
Он пел, невзирая на молнию и гром, разрывающий чёрное небо над головой и громкий фон создающий.
Пчёлы, попрятавшись в улики от непогоды, с недоумением посматривали на дергающегося рыжего хозяина.
Пасека стояла у самого леса, на краю участка, без всяких заборов и ограждений. Кто ж в зрелом уме и при адекватной памяти будет у медведя мёд воровать?
Михаэля было не унять. Используя дымарь то в качестве то микрофона, то источника дыма для своего эффектного появления среди пчёл, он со всей ответственностью готовился к первому «Монстровиденью». И использовал любую возможность, чтобы потренироваться.
Вот и сейчас, перекрикивая шум дождя, он орал на пчёл сквозь дым:
Я — медведь, хозяин леса.
И со мною интересно.
Могу петь, могу копать,
А могу мёд доставать.
Ты со мною не шути,
Лучше в гости заходи,
А не хочешь раз дружить,
Буду репу твою бить.
Раз удар. Два удар.
Словно в сердце твоём жар.
Мы устроим шоу в раз.
Только свет бы не погас.
Но в этот момент музыка в наушниках потухла и разминочный «минус» исчез. Михаэль застыл и повернулся.
На него смотрела Блоди.
Похоже, жена уже давно что-то говорила. Да кто бы её слушал?
— Что, дорогая? — вытащил один наушник из уха пасечник в знак уважения перед супругой.
Люди признали их союз под честное слово. Документов о супружестве не требовали. Но Михаэль предпочитал думать, что «связан брачными узами». И желательно цепями.
Так надёжнее.
— Говорю, ветрено что-то стало, — ответила Блоди. — Тарелку с крыши не сорвёт? А то в ней потом только плов варить можно будет, а я хотела те комедии про инквизиторов досмотреть.
— Ветрено? — отмахнулся оборотень, припоминая, что супруга говорит про научно-документальный фильм о становлении и падении инквизиции в Европе в Тёмные века. — Да ну, пустяки!
В этот момент рядом с ними от крыльца к калитке пролетел курьер с большой сумкой, ещё полной грозных квитанций для всех остальных монстров в посёлке.
Глядя в них, каждый житель Мрачново должен был поломать голову, кто такой К. С.
Глава 2Эко-логика
Незадолго до этого.
В этот день природа поскупилась на облака. И редким зевакам, поднявшим голову от гаджетов, было хорошо видно, что над Мрачново заложил вираж самолёт. Спеша к местным, он ожидаемо совершил посадку в аэропорту «Бабкин блин».
В этот погожий летний день сусликам было не до смеха. Для вида на людях они делали запасы на зиму, а на самом деле разделяли с белками сферы влияния в лесу у города Бабкино. Грибы здесь с ягодами почти не росли из-за массовой людской застройки, а деревья стояли сухие, кусты облезлые, трава чахлая и пожелтевшая, что хоть кисточкой крась, чтоб зелень ей первозданную вернуть.
Даже фотографировать противно. Потому фотографов в лесу и не водилось. Зато водились суслики и белки, которым чуждо было искусство, как и чувство прекрасного. А вот чувства собственности было сильно в каждом лесном жителе. Что и привело к напряжению в лесу, а затем и первым локальным конфликтам между зверьками.
На редких «клочках природы» с протоптанными туристами тропками не очень-то и пожируешь. И в качестве выхода, зверьки попрошайничали дополнительный провиант у парочек и семей, что выбрались на пикник из домов-муравейников поблизости. Мусора от людей хватало, но были и плюсы. В самом мусоре эти плюсы и находились временами. Нет-нет, да выкинут чего-нибудь нужного, стратегически важного.
Другое дело — глушь у села Мрачново, что расположилась в нескольких десятках километров от города. Лес там такой, что сплошь тайга. Суслики наглые, толстые, а белки смотрят на тебя как на траву и периодически говорят:
— Вообще-то я здесь хожу!
Рискуя зайти в тайгу у Мрачново за «дарами природы», обратно можно было выйти с фингалом под глазом. И дело не в лесниках, которых здесь отродясь не бывало, а в силах древних, что те места заповедными сделали.
Силы те по нраву жителям из Мрачново были, что вместе с людьми на правах хозяев в посёлке рядом с лесом поселились. И окрестности свои любили и оберегали. А также уважали самих животных, что порой им роднёй приходились.
«Один раз мрачнов, значит, всегда мрачнов», — говорили то те, то другие.
И это имело большое значение для местных. Потому даже суслики у коттеджного посёлка были суровые, особые — «мрачновская порода». Если раньше они и проще были, то с тех пор, как в лесу крыса одна завелась, совсем осмелели. Предводитель внушил им веру в свои силы и учил плохому, как умел.