– Я пошел на это ради них, – рычит он так, словно я прервал его на полуслове, хотя до моего прихода он стоял в полном одиночестве.
– На что ты пошел?
Верхняя губа Леви недовольно подергивается, глаза косятся на людей, подремывающих под гирляндами огней.
– Они не знают, что там… А я знаю… – Леви осекается, икает и слегка притоптывает левой ногой, а потом пытается выпрямиться.
И мне становится его жалко. Он сейчас ничем не напоминает того человека, каким был неделю назад – до родов Колетт и бегства Эша и Тёрка за помощью. Такое впечатление, будто Леви потерял часть себя.
Вздернув подбородок, он поднимает глаза, словно хочет разглядеть над деревьями звезды. Но я подозреваю, что Леви не в состоянии что-либо рассмотреть. Мир для него затмила пелена.
– Они все спят, – бормочет он, снова обращая на меня взгляд, полуприкрытый веками. – А ты вот не спишь, – делает Леви еще глоток. – Ты умнее их…
Я жду, когда Леви скажет, что я – единственный, кому он доверяет, единственный, на кого он может положиться. Но его губы снова плотно сжимаются, а сам он замирает, стараясь устоять на ногах и дышать ровно. А может, ему пришла на ум мысль, которой он не желает делиться.
Достав из кармана фотографию и положив на ладонь, я протягиваю руку к Леви. Так, чтобы он смог рассмотреть снимок. Челюсть Леви отвисает, взгляд скользит по фотокарточке.
– Что это? – спрашивает он, словно не понимает, на что глядит.
Отрыгнув вино на траву, Леви склоняется вперед и буравит глазами снимок. Но не прикасается к нему и не пытается отнять у меня. На долю секунды в его глазах что-то проблескивает, ресницы подрагивают, губы кривятся. Может, он узнал женщину на фото? Или все проще? И этими странными, мелкими конвульсиями лицевых мышц он обязан выпитому вину?
– Где ты это взял? – Голос Леви звучит неожиданно ровно, даже невозмутимо, не выдавая никаких эмоций.
Я отвожу назад руку, чтобы фото было видно только мне.
– Нашел.
– Где? – этот вопрос как будто рассекает воздух.
«По ту сторону границы, – думаю я. – На участке дороги, с которого уже не видно Пастораль. Гораздо дальше того места, до которого добрались Эш и Тёрк. Глубоко, глубоко в лесу». Но Леви смотрит на меня так, словно уже знает ответ. Или подозревает. Мы смотрим друг на друга, выискивая ложь, чужую слабину, знаки, способные изобличить.
– Ты знаешь, кто она? – спрашиваю я.
Прищурив правый глаз, Леви подбирает отвисшую челюсть:
– А я должен?
– Ее зовут Мэгги Сент-Джеймс.
Леви выдыхает. В облегчении? Или это все алкоголь, вкладывающий в его жесты смысл, которого они не несут?
– В Пасторали нет женщины с таким именем, – отворачивается от меня Леви. – Тебе это известно.
Возле дерева Мабон несколько женщин, включая Алису, уже закончили привязывать ленточки из окрашенной ткани к нижним ветвям и теперь, встав кольцом вокруг его ствола и держась за концы матерчатых полос, тихо напевают. А потом начинают меняться местами, обвивая ствол дерева крестообразным узором из лент. Так они скрепляют брак Леви и Алисы, «заверяют» его у дерева. У того самого дерева, под которым всего пару дней назад были свернуты шеи двоих мужчин.
– Может быть, она пришла сюда давно, – предполагаю я.
– Последние десять лет в Пастораль никто не приходил, – напоминает мне Леви.
К нам никто не приходил с той поры, как умер Купер и лес стал опасным. Кивнув, я опускаю взгляд на фото в руке – полуразмытый образ женщины, которая взывает ко мне своим видимым глазом. Молит о чем-то. Просит ее разыскать?
– А вдруг эта женщина все-таки добралась до нас? – упорствую я. – Проникла как-то в общину, а потом с ней что-то случилось…
– А что с ней могло здесь случиться?
– Не знаю. – Перевернув фотокарточку, я читаю на ее обороте имя, написанное черными чернилами от руки. – Я думаю, сюда дошла не только эта женщина. Но и мужчина, ее искавший. Мужчина по имени Тревис Рен.
Нижняя челюсть Леви выпячивается вперед, но быстро возвращается на место.
– С чего ты это решил?
– Я нашел в нашем доме, на террасе, блокнот. Точнее, дневник. Его вел мужчина по имени Тревис Рен.
Я не планировал рассказывать Леви о блокноте, мне казалось, лучше сохранить это в тайне. Но сейчас мне вдруг захотелось убедить Леви в исчезновении двух человек. Да и лучше – менее рискованно – рассказать ему о блокноте, чем о пикапе, найденном мной на дороге, и, значит, сознаться в том, что я выходил за периметр.
– И ты думаешь, что этот человек был в вашем доме?
– Да.
– И эта Мэгги Сент-Джеймс тоже?
– Возможно…
Леви подносит к губам кружку, но та пуста. И он мотает головой:
– Если бы эти люди находились в Пасторали, если бы наведывались в ваш дом, мы бы об этом знали, – скривив губы в странную дугу, Леви, не моргая, смотрит мне прямо в глаза. По их едва заметному прищуру я понимаю: он пытается сохранить контроль – надо мной, над своими эмоциями.
Пение женщин у дерева Мабон смолкает. Теперь они держат руки над Алисой, как бы оберегая и защищая ее – в знак того, что всегда будут рядом, даже после вступления в брак и новую роль жены. А затем, смеясь и отпуская шутки, женщины расходятся.
– Тревис мог пробраться в дом ночью и заночевать на террасе без нашего ведома.
– А женщина?
Убрав фотографию в карман, я пожимаю плечами.
– Не знаю… Мне невдомек, где она ночевала… Но я уверен, что они здесь были. Оба. И нам необходимо их найти. Мы не можем просто… – осекаюсь я, захлебнувшись словами.
«Что подумает Леви? Я говорю как одержимый…»
– Ты должен успокоиться. Выброси все это из головы, – говорит Леви ласково, как отец сыну, которому привиделся кошмарный сон: «Постарайся заснуть, утром все будет хорошо!» Прокашлявшись, Леви добавляет: – Мои глаза болят от плача, легкие – от кашля, колени – от долгого стояния на них, а сердце – от веры. Если ты устал и тобой завладела боль, ступай в этот лес, ляг там и спи…
Это цитата Купера, нашего основателя. Похоже, Леви проговаривает ее сейчас мне в напоминание. Он думает, что я забыл, почему и для чего мы здесь. А может быть, решил, что я забыл, кто он – наш лидер, предводитель. Я слишком сильно напирал на него, я зашел чересчур далеко. И теперь вижу вены, вздувшиеся на его лбу от напряжения.
Поставив на траву у ног пустую кружку, Леви с трудом распрямляется.
– Уже поздно, – бормочет он.
Хлопнув меня по плечу и кивнув, Леви делает несколько шагов вперед, потом сворачивает в сторону и исчезает в темноте. Я вглядываюсь в место, где он исчез, и смутное подозрение начинает оформляться в осознание, вмиг озаряющее разум. И дело вовсе не в том, что именно сказал Леви. Загвоздка в том, как его глаза уклонялись от моего вопрошавшего взгляда, как сбивалось его хриплое дыхание, как проседал его голос. Конечно, он был пьян, но суть в другом. Леви лжет!
Я стою на крыльце его дома, спрятавшись в тени, упершись плечом в выпуклое бревно. В переднее окно мне хорошо видно, как Леви подходит к застекленному шкафчику-горке и достает оттуда новую бутылку виски. Темная, рыжевато-коричневая жидкость расплескивается на деревянный стол, но Леви удается наполнить бокал. Поднеся его ко рту, он залпом выпивает виски, ставит бокал на стол, но больше не подливает.
Камин в гостиной разожжен; повсюду в доме горят свечи – должно быть, кто-то из общины зажег их раньше, чтобы нашему предводителю по возвращении с невестой домой не пришлось бы на ощупь копошиться в темноте. Леви подходит к камину и что-то бросает в огонь. Похоже на маленькое поленце. И почти тотчас же сквозь преграду из оконных стекол, приглушающих звук, я слышу слабый хлопок. Похоже, закрылась задняя дверь. Повернув голову, Леви прислушивается. Несколько секунд стоит тишина, а потом раздаются шаги.
– Леви? – окликает хозяина дома женский голос.
Мне хорошо знакома его восходящая интонация. Это не Алиса Уивер, бродящая по дому в поисках новоиспеченного мужа. Это Би.
Леви проходит в заднюю часть дома – на кухню, что смотрит на лес позади. Голос Би звучит очень тихо, мне не удается разобрать слов. Но вскоре они оба снова появляются в тусклом свете гостиной. Держа Би за руку, Леви ведет ее по лестнице наверх. Когда они исчезают из виду, я осторожно захожу в дом. Дверь оставляю приоткрытой – чтобы в случае чего выскочить на улицу. Поначалу я не понимаю, что я делаю, зачем проник в дом и что надеюсь найти. Может, какое-нибудь доказательство того, что Леви знает больше, чем говорит? Ступая как можно тише, я пробираюсь в его кабинет.
Он обставлен мебелью из темных пород дерева; тяжелые шторы плотно задвинуты. Раньше я никогда не задерживался тут надолго – не было причин. Но сейчас я внимательно осматриваю громоздкий рабочий стол. Он стоял здесь задолго до основания Пасторали – старинный крепкий стол из массива дерева, способный послужить еще сотню лет, на прочных деревянных ножках и с гладкой, лакированной столешницей.
Обойдя отодвинутый деревянный стул, я начинаю выдвигать ящики. Нахожу еще одну бутылку виски, несколько книг о местных растениях, коробочку с ключами от автомобилей, ржавеющих теперь на стоянке у южной границы. Ничего примечательного. Ничего, что помогло бы мне найти ответы на вопросы, звенящие в голове. На самом деле я даже не уверен, насколько они верные, что именно мне следует искать.
Выскользнув из кабинета, я возвращаюсь в гостиную. Пламя в камине уже затухает, но свечи на каминной полке по-прежнему горят. Внезапно в мои мысли вторгается образ Алисы. Пока она празднует свадьбу с Леви, ее муженек в этом доме, в спальне на втором этаже, встречается с другой женщиной. Мне становится не по себе. Мне больше не хочется здесь оставаться.
Пора уходить, пока меня не застукали. Но стоит мне двинуться к выходу, как взгляд падает на очаг. И выхватывает то, на что я поначалу не обратил внимания. На тлеющих поленьях лежит какой-то предмет, квадратный и явно сделанный руками человека. Отступив от уже открытой двери назад, я встаю перед камином на колени. В левом виске возникает странная пульсирующая боль. Вооружившись тяжелой железной кочергой, я подгребаю находку к себе. Секунда – и она выкатывается из очага на пол.