стоять! Мне нужно выбраться отсюда, прежде чем они меня увидят! Упав на коленки, я заползаю за стул.
Алиса что-то шепчет. Что именно, я разобрать не могу. А потом заливается смехом. Ей невдомек, как мерзко поступил со мной Леви. Она не знает, что он предал мою любовь и однажды может так же отказаться и от нее. Но слышать их вместе невыносимо! К горлу с новой силой подступает гнев. Мне хочется закричать, завопить, завыть. Дать волю первобытной сущности, обнаружившейся внутри. Но больше всего мне хочется причинить Леви боль.
Их шаги пересекают кухню. И снова шепот. Наверное, клянутся друг другу в любви и верности… Я жду, когда они поднимутся по лестнице и направятся по коридору к спальне. А потом я услышу шорох сбрасываемой одежды и тяжелое дыхание обоих.
Но ничего такого не происходит. Зато хлопает снова задняя дверь, а затем – тишина. Возможно, они забежали в дом всего на пару минут – чтобы не целоваться на глазах у всех. И теперь занялись обычными вечерними делами. Алиса на общинной кухне приготавливает закваску для завтрашней выпечки хлеба, а Леви инспектирует общину…
Похоже, они действительно ушли. Но я не тороплюсь встать с колен. Я прислушиваюсь, хочу убедиться в этом наверняка, прежде чем встать и выбежать из дома. Сделав новый вдох, я старюсь подольше задержать дыхание, чтобы лучше слышать. Но сердце бьется слишком громко, так громко, что рискуют лопнуть барабанные перепонки. Этот стук заглушает мне прочие звуки.
И вдруг… чья-то рука, больно стиснув мой локоть, рывком ставит меня на ноги. Я вскрикиваю. Весь воздух вырывается из легких с одним дрожащим выдохом.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Леви сжимает мои плечи так сильно, что, взвизгнув от боли, я роняю на пол засохший нарцисс. А он его даже не замечает. Не замечает! И оттаскивает меня от стула, подальше от маленького расплющенного цветочка.
– Что тебе нужно в моем доме? – рявкает Леви почти у самого моего уха.
Его резкий голос обжигает мне кожу. И от него несет алкоголем. Леви снова напился.
– Я ухожу из Пасторали, – выпаливаю я.
Мне не следовало произносить этих слов. Но я испытала такое неподдельное удовольствие, когда они слетели с моих губ! Каждое из них звенело непокорностью. И под каждым скрывалась измена. Дыхание Леви учащается, руки еще крепче сжимают меня, притягивают к себе мое лицо.
– Ты никуда не уйдешь!
Эта злоба всегда в нем жила – затаенная, тщательно скрываемая. Я это знала. А теперь она прорывается. Даже не желая меня больше как женщину, Леви не хочет отпустить меня из Пасторали. Он не хочет, чтобы я его покинула. И не потому, что он переживает, как бы я не заразилась ветрянкой в лесу, а потому, что ему нужен контроль. Всегда и над всеми. Особенно надо мной.
– Ты решила, что можешь сбежать, а я об этом не узнаю? – скрежещет зубами Леви. – Думала меня перехитрить? – Скривив в ухмылке губы, Леви волочет меня к лестнице.
Алисы в доме уже нет, задняя дверь захлопнулась пару минут назад. Она ушла, теперь на самом деле, по-видимому, заканчивать свою работу.
– Я всегда знал, что ты попробуешь сбежать, – бормочет Леви. – Я даже удивлен, что ты так долго тянула.
Он тащит меня по ступеням наверх, я спотыкаюсь и падаю на колени, но он не замедляет темп, а продолжает тянуть меня за собой. Я ударяюсь икрами о каждую ступеньку, каждый шаг добавляет мне ссадин.
– Ты, похоже, решила увести еще и Колетт с ее ребенком. – Когти Леви впиваются в мою плоть. – Ты с самого начала хотела ей помочь. Ты усомнилась в правильности моего решения!
– Леви! – взмаливаюсь я. – Остановись…
– Я все для тебя делал, – не останавливается он.
Мы наконец наверху, и он тащит меня вперед.
– Я с детства заботился о тебе. А теперь ты удумала меня бросить? – Каждое его слово – как удар плети.
Леви сейчас совершенно другой, и голос его как чужой. Слышу щелчок отпираемого замка, распахивающуюся дверь и сразу понимаю, где я. В коридоре, чуть дальше от спальни. Возле чулана, который Леви по непонятным мне причинам всегда запирал. Он ослабляет хватку на моей руке, и пальцы больно покалывает от приливающей крови. А затем… Леви заталкивает меня в чулан. Я спотыкаюсь, вытягиваю вперед руку, чтобы схватиться хоть за что-нибудь. Но ударяюсь лбом об острый деревянный угол. Глаза заливает кровь.
И мне впервые приходит мысль: а вдруг он собирается меня убить? Я трогаю лоб, ощущаю на пальцах липкую теплую жидкость, у нее металлический привкус.
– Я не позволю тебе уйти, – заявляет Леви.
Его голос немного смягчается, как будто ждет от меня понимания:
– Я не позволю увести своего ребенка.
Мой подбородок трясется; теплая кровь из ссадин и ран стекает по ногам и виску. Голова кружится.
– Леви, пожалуйста, – бормочу я.
Дверь захлопывается, и замок запирается. Я в чулане. Как птица в клетке. Шаги Леви удаляются по коридору. Через миг его тяжелые сапоги громыхают по лестнице.
Мои ладони скользят по стенам узкого и тесного чулана, нащупывают полки, ряд курток, пиджаков и пальто, свисающих с металлических крючков вешалки. Я нахожу дверь, но ручки на ее внутренней стороне нет. Одна сплошная деревянная поверхность. Я изо всей силы пытаюсь надавить на нее плечом, но дверь не поддается ни на дюйм. А потом до меня доносится стук задней двери, и я понимаю: Леви покинул дом.
Ободранные на лестнице колени жжет, голова болит, виски пульсируют. Я опять надавливаю руками на дверь, пытаясь ее открыть. Но уже начинаю сознавать: мне не удастся выбраться из чулана, пока Леви не отопрет его снаружи.
Сев на пол, я подпираю коленями грудь. Сердце колотится слишком быстро, от запаха свежей крови меня начинает подташнивать. Я вспоминаю времена, когда засыпала в объятиях Леви, когда он целовал меня в лоб, а комнату заволакивали теплотой лучи закатного солнца, просачивавшиеся сквозь занавески на окне. Как же я ему верила! Как доверяла! Воображала, как мы вместе прогуливаемся по общине на старости лет – уже поседевшие, но по-прежнему держащиеся за руки.
А сейчас я понимаю: это были фантазии девочки-подростка, девочки, влюбившейся в Леви на лугу под жужжание толстых откормленных пчел и аромат полевых цветов, разносимый ленивым теплым ветерком. Та девочка с былинками травы, застрявшими между пальцами ног, легко попала в тенёта любви. А теперь я позволила Леви ее предать. Какая же я глупая женщина! Поверила в невозможное…
Я зажимаю ладонями глаза, темнота становится черной. Настолько черной, что мне кажется, будто я уткнулась лицом в пол. Я провожу рукой по волосам, нахожу в них узелки и распутываю. Голова раскалывается, разум в прострации, не желающей отступать. Но вот кровь на виске и голенях останавливается, начинает свертываться и запекаться. Тело – этот эффективный механизм – стремится восстановиться, однако сердце ему неподвластно. Оно продолжает мучительно ныть, даже когда боль во всем теле слегка утихает.
Опустив руки, я открываю глаза. Чулан погружен в кромешную тьму. Но она потихоньку рассеивается. Тени обретают форму. Ощущение, будто я пробуждаюсь от сна и пытаюсь сориентироваться по знакомым предметам в комнате. Надо мной висит шерстяной жакет. Вот синий комбинезон с пятнами на коленках. А вон деревянная полка. Эти вещи проступают из темноты, как камушки на дне пруда сквозь слой воды над ними.
Моргнув несколько раз, я пытаюсь всмотреться в комбинезон, но картинка становится размытой, зернистой всякий раз, когда я слишком долго задерживаюсь взглядом на какой-то его части: на кромках штанин, двух серебристых пуговицах на грудке, металлическом крючке, на котором висит комбинезон. И все-таки я все это вижу! Нечетко, но вижу.
Не обращая внимания на гул в голове, я встаю с пола на ноги и прикасаюсь к плотной джинсовой ткани. Зажимаю ее между большим и указательным пальцами – чтобы убедиться: она настоящая, реальная, а не жестокий обман темноты.
Выпустив из руки штанину я осматриваю маленькую квадратную комнату. И чем чаще я моргаю, тем явственней вижу предметы. Как будто пелена, застилавшая сетчатку, растворяется. А вот и полка, о которую я ударилась головой, когда Леви затолкнул меня в чулан. Протянув к ней руки, я ощупываю острый угол. Удар, вспышка… в памяти, как в калейдоскопе, кружатся воспоминания. Всё тело в синяках, ранах и ссадинах, но мне не до них. К моим глазам возвращается зрение!
На полке расставлены книги. Кончиками пальцев я провожу по их корешкам. Некоторые из них очень тонкие, другие, наоборот, широкие, с оттиснутыми буквами. Я не читала книг с юности. С той поры, как потеряла зрение. Я подношу лицо ближе к книгам, пытаюсь разобрать буквы. Буквы, которые образуют слова, составляющие названия. Мозг медленно вспоминает, как формируются эти символы, как они превращаются в повествовательные предложения, излагающие целую историю. Я слишком долго черпала информацию по звукам, исходившим от деревьев, шелесту ветра, менявшего направление, и характерным выдохам, испускаемым чьими-то легкими.
А теперь мой разум пытается воспринять эти печатные буквы и понять их значение. Авторы и названия книг: Э. С. Уоррен «Как править народом», Эллисон Кармайкл «Возвращение к простому образу жизни и натуральному хозяйству», Сунь Цзы «Искусство войны», Берт Ферни «Овладение магией и старинными карточными фокусами».
Последний заголовок застревает у меня в голове, прокручивается в мозгу, оживляя воспоминания, которые лежали мертвым грузом в отдаленном уголке памяти, а теперь начали проявляться. Сняв книгу с полки, я рассматриваю обложку: на каменной поверхности разложена веером колода игральных карт. Из них лишь джокер смотрит лицом вверх. Верхнюю треть обложки украшают звезды, рассеянные по черному фону. Я помню эту книгу. Я видела ее на коленях Леви, когда мы были детьми.
Я лежала на спине, на лугу за фермерским домом, солнце грело мне лицо, а Леви упражнялся в карточных фокусах. Он давал мне выбрать карту, потом перетасовывал колоду и через пару секунд вытаскивал из нее загаданную мной карту с широкой, довольной ухмылкой. Я кивала, и мы начинали все заново. Леви отлично справлялся с фокусами, но предпочитал отрабатывать их сначала со мной и только потом показывать другим членам общины. Он хотел отточить свое умение до мастерства, а я лишь улыбалась, наблюдая за его предельной сосредоточенностью: от напряжения у него даже веснушки на носу собирались в кучку. Мы были тогда юными, по тринадцать-четырнадцать лет. И целовались еще робко, с оглядкой, прячась под сенью орешников. А потом бежали по тропинке в Пастораль, чтобы выпросить у Руны остатки теста, из которого она выпекала сладкий хлеб с лавандой.