— Да-да, не люблю выкидывать, все собираю. Хомячу. Кто знает, когда это снова пригодится.
Он взял в руки большую грязную тряпку.
— А вдруг мне придет в голову нарядиться привидением? — ухмыльнулся он.
Она кивнула и улыбнулась.
Он придвинул ей стул, на который Эллен и уселась. Затем достал из холодильника две банки легкого пива и протянул одну из них Эллен.
— Спасибо, — произнесла она, осторожно открывая банку. — Вы живете один?
Она старалась не дышать через нос — в доме стоял сильный запах затхлости.
Альварссон кивнул.
— Да, так вышло, но не надо обо мне печалиться. Я много лет прожил с братом — мы с ним вместе работали тут, на хуторе. К сожалению, он умер два года назад.
— Мои соболезнования.
— Спасибо. Первое время было тяжеловато, а сейчас я уже привык. Остались мы с собаками и котом, — проговорил он и прислонился к кухонному шкафчику, сложив руки на груди.
— «Круче всех на ТВ»?
— Что? — он опустил глаза и посмотрел на картинку у себя на футболке. — Ах, ты про это. Да, мне ее подарили друзья — считают, что мне надо написать в программу «Крестьянин ищет жену». Я уже староват для таких дел, но футболка мне нравится. Кто-то сказал, что мы, выращивающие зерновые, круче всех. Женщины не выбирают крестьян, которые держат свиней или коров, — от них слишком пахнет скотиной, — он засмеялся. — Я эту программу даже и не видел никогда. Извини, разболтался.
— Вы прекрасно смотрелись бы в этой программе — вам надо обязательно написать туда.
— А ты очень похожа на свою мать.
— Правда? — с удивлением спросила она.
— О да. Если быть до конца честным, я всегда был в нее немножко влюблен, — он снова усмехнулся и опустил глаза. — В школе она училась на несколько классов младше меня. Иногда встречаю ее. До сих пор хороша.
Эллен улыбнулась — это было так мило. Словно он на мгновение снова стал школьником. Интересно, были ли у него вообще девушки?
— Я хотела задать несколько вопросов по поводу женщины, которую вы обнаружили убитой.
— Самое кошмарное событие в моей жизни, — пробормотал он и провел рукой по лицу. — Не могу прогнать из головы эту картину. В последние дни меня мучает бессонница. Ты все время занимаешься такими делами и, наверное, уже привыкла к трупам, а я видел мертвыми только брата да родителей. А тут просто нечто ужасное. Зло среди бела дня.
— Может быть, к смерти и можно привыкнуть, а вот к злу — никогда.
— Так жутко, что она лежала там совсем голая, эта женщина. Платье было задрано ей на голову, так что я опустил его, чтобы закрыть ее интимные места.
Он покраснел, произнося эти слова.
— Но потом я об этом пожалел. Лучше бы я не видел ее разбитого лица. Ну, и полиция была недовольна. Меня заставили сдать такой анализ, который берут изо рта палочкой, и отпечатки пальцев.
— Так вы стояли на месте в ожидании полиции?
— Да, они приехали минут через тридцать примерно, но ждать было мучительно. Я пытался как-то убить время — не мог же я оставить ее так. Понимаешь? У меня к смерти сложное отношение. Моего брата придавил наш собственный комбайн. Это был несчастный случай, а я не сразу догадался. Ведь он водил этот комбайн всю свою жизнь. Он был один, и каким-то образом попал под колесо. Я недоумевал, где же брат, и посмотрел на поле — а комбайн стоял там, ну, я больше и не думал об этом. А когда через час он все еще стоял на прежнем месте, я побежал туда и нашел брата. Только было уже поздно.
— Может быть, и в первый раз, когда вы увидели его, было уже поздно, — заметила Эллен, которая так и не могла вспомнить, видела ли она Эльзу мертвой.
Альварссон поднял глаза.
— На фальшивой правде жизнь не построишь. Это ничего не меняет. Я знаю, что ни в чем не виноват, но все равно — ах, если бы…
— Да, если бы…
Эллен отпила глоток пива и с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться. Пиво она не любила, но в доме было так жарко и душно, а у нее пересохло во рту.
— Вы прикасались еще к чему-нибудь на месте преступления? Или, может быть, заметили что-нибудь необычное?
— На земле были видны следы борьбы. Зверской борьбы. Как бывает, когда дерутся два барана.
— То есть, похоже, убитая женщина защищалась?
— Да. Но тщетно.
Картина нарисовалась ясная, почти невыносимо отчетливая. Эллен приложила холодную банку ко лбу.
— Вы видели кого-нибудь или слышали что-нибудь в ту ночь?
— Ничего. Вернее, слышал, как проезжали машины. Народ редко ездит по этой дороге — я обычно просыпаюсь.
— Вы узнали ее? Видели ее раньше?
Альварссон покачал головой.
— Машина мне незнакома, а лицо было так разбито, что и не разглядеть, кто перед тобой.
Эллен поежилась.
— Последний вопрос. Потом я оставлю вас в покое, и вы сможете вернуться к своим делам. Кто первым приехал на место? Какие полицейские? Они представились вам?
Эллен хотела уточнить у полицейских, совпадает ли то, что рассказал ей Альварссон, с их версией.
— Приехал только один. Бёрье его зовут. Он у них какая-то шишка, его иногда печатают в газете.
— Бёрье Сван? — переспросила Эллен, подняв брови. — Он был один?
— Да. Судя по всему, он находился где-то неподалеку, когда поступил сигнал. Сказал, что патрульная машина сейчас приедет.
— Во сколько это было?
— Кажется, около шести. Ну, он задал мне несколько вопросов, снял отпечатки пальцев, и я поехал дальше.
Поблагодарив Альварссона, Эллен выехала с его хутора и направилась в сторону Стентуны. Боковое стекло она опустила, чтобы салон хоть немного проветрился. Возле места преступления она снизила скорость и медленно проехала мимо мемориала, где все так же лежала скромная кучка цветов. Тут ей вспомнилась записка со словом «Прости», которую она заметила несколькими днями ранее — и которая явно была написана ребенком. Эллен задумалась, есть ли тут какая-то связь с полицейским расследованием.
Когда она проезжала Сульбю, из дома выбежала Ханна Андерссон, размахивая руками. Эллен остановилась.
Ханна запыхалась и вспотела, при этом была бледна как полотно, наклонившись вперед, она оперлась о дверцу машины.
— Добрый день, извини, что отрываю от дел. У тебя есть пара минут? Я хотела бы поговорить с тобой об одном деле. — Она огляделась. — Ты не могла бы зайти в дом? Пожалуйста!
Эллен, 14:45
Вместе они вошли в прямоугольный дом — относительно недавно построенный, агент по недвижимости наверняка назвал бы его современным.
Ханна указала ей на диван в гостиной, и Эллен пришлось переложить несколько стопок с одеждой, чтобы освободить себе место.
— Вы куда-то собираетесь?
— Нет, — ответила Ханна и уселась напротив Эллен в большое серое кресло.
Вокруг них виднелись кипы небрежно свернутых вещей и наполовину уложенные чемоданы. Откуда-то сверху Эллен слышала гудение стиральной машины. На журнальном столике перед ней стояла пустая упаковка из-под печенья и стакан с засохшим какао.
— Понимаю, что ты потрясена тем, что вам пришлось пережить в последние дни. Как ты себя чувствуешь? — спросила она и уселась нога на ногу.
— Да не очень, — ответила Ханна и принялась нервно обмахиваться конвертом. — Однако я хотела поговорить не об этом. Я хотела попросить прощения.
— Попросить прощения?
— Да, — Ханна потерла лоб. — Все совсем не так странно, как может показаться. Я слышала, Беа с компанией подростков угрожали тебе. Это правда?
— Ты имеешь в виду Беа Бусэнген?
Ханна кивнула.
— Ты собираешься заявлять в полицию?
Эллен пожала плечами. Заявлять в полицию она не намерена, хотя на самом деле это следовало бы сделать, — однако Ханне лучше этого не знать.
— Хочу попросить тебя этого не делать, — Ханна замолчала на несколько секунд, но потом продолжила. — Мой сын тоже входит в эту компанию.
— Я знаю.
— Такое ощущение, что Беа заставляет их совершать всякие безумства — да еще и Алиса вчера пропала. Беа у них лидер, она всеми манипулирует, заставляет их вести себя так же дико, как и она. Они играют в такие игры — даже не знаю, можно ли назвать это играми. В последнее время все идет по нарастающей.
— Они же еще дети, — проговорила Эллен, сама не понимая до конца, что именно хочет этим сказать.
— Как бы там ни было, я позабочусь о том, чтобы мои дети больше тебе не докучали, договорились?
— Хорошо, — кивнула Эллен, хотя ей показалось, что Ханна произнесла это почти агрессивно. В глубине души она была убеждена, что та никак не может гарантировать того, что только что пообещала.
— Какое отношение ты имеешь к Беа? — спросила Эллен, не желая раскрывать, что ей известно, — пусть лучше Ханна сама расскажет, как обстоит дело.
Глаза у Ханны забегали.
— В каком смысле?
— Как получилось, что у твоей дочери оказался телефон Лив?
— Знаешь, я только что была в полиции и отвечала на их вопросы. Она нашла его в ящике с песком. Ничего странного в этом нет.
Эллен кивнула, однако отметила, что у Ханны дрожат губы, и поняла, что та лжет.
— Ты знала Лив Линд, да?
Ханна не ответила, и Эллен истолковала это как «да».
— Какие отношения у тебя с твоим гражданским мужем?
— Что именно тебя интересует?
— Ты готова рассказать? Может быть, я смогу помочь тебе и твоим детям.
— Каким образом?
— Этого я не знаю, пока ты мне все не расскажешь. Но мне известно, что у твоего мужа были отношения с Лив Линд — и еще с одной женщиной.
Ханна выпрямилась в кресле и положила руки на подлокотники.
— А что тут рассказывать? Мы влюблены в одного и того же мужчину и имеем от него детей.
— Стало быть, у вас полиаморные отношения, — произнесла Эллен, стараясь, чтобы это звучало максимально естественно.
— Называй это как хочешь, но официально в браке с Патриком только Александра. Закон не разрешает мне выйти за него замуж — на мой взгляд, ужасная отсталость. Почему мои дети не могут иметь тех же юридических прав, что и дети Александры?