– Слава богу, нет. Это все, что я могу рассказать. Но мы с этим справимся, ты же знаешь. – Он берет меня за руку, и мы сидим так и молчим. – Ты же веришь мне?
– Я люблю тебя, Сэм.
– Но ты мне веришь?
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, и обнаруживаю, что он пристально смотрит на меня. Я испытываю побуждение солгать ему. Защитить себя. И всей душой сопротивляюсь этому побуждению.
– Честно? Я пытаюсь изо всех сил. Сэм… я ненавижу это. Я ненавижу то, что все мои инстинкты велят мне схватить детей в охапку и защищать их от всех и от всего, даже от тебя. Я знаю, что это неправильно. Я знаю, что ты – любовь всей моей жизни, человек, которому я должна верить превыше всего. Но мне еще нужно научиться этому. Оно не происходит само по себе.
Произнося это, я боюсь, что он обидится… и понимаю, что этот страх – тоже часть того, от чего я должна отучиться. Мэлвин укоренился в моей душе глубоко, словно рак, но я должна выкинуть его прочь, даже если мне придется для этого волочь его за окровавленные клешни.
Мне кажется, будто часть этой зловредной опухоли отмирает, когда Сэм говорит, спокойно, как всегда:
– У меня тоже не получается само по себе. Ты это сделаешь, Гвен. Я верю, что ты найдешь способ. И я никуда не ухожу.
Этот дар вызывает у меня на глазах жгучие слезы. Я поднимаю руку Сэма и касаюсь ее губами в знак молчаливой признательности.
– Итак, – говорит он, – кто-то портит нам жизнь. Что мы будем с этим делать?
Я делаю глубокий вдох и отвечаю:
– Мы его найдем.
– Чертовски верно.
Мы чокаемся бокалами и допиваем вино.
10
В тот вечер до дома я добираюсь уже настолько усталая, что засыпаю на диване, не сделав всех тех мелких дел, которые обычно проделываю перед сном.
Например, не поставив телефон на зарядку.
Я просыпаюсь в пять часов утра и инстинктивно тянусь за телефоном, чтобы проверить сообщения – и обнаруживаю, что чертова штука разрядилась и вырубилась. Черт! Я подключаю его к заряднику и иду принять душ и сделать кофе; когда я возвращаюсь, он заряжается уже достаточно, чтобы я могла увидеть: у меня всего-навсего один пропущенный звонок. От Гвен.
Я перезваниваю ей, едва сделав первый живительный глоток кофе, но забываю про него, когда она рассказывает мне про то, что было с ней прошлым вечером. Про чертовы листовки, про изгнание из тира. Это до крайности горько и тревожно. Мой кофе успевает изрядно остыть, пока Гвен рассказывает мне про нового интернет-сталкера, которым она обзавелась, но я все равно делаю большой глоток, прежде чем сказать:
– Ты думаешь, все это сделал один и тот же тип?
– Весьма вероятно, – отвечает Гвен. – Сэм собирается проверить сайт «Погибших ангелов» и узнать, кто в данный момент мутит воду против нас. Этот тип кажется… весьма последовательным и изобретательным. Честно говоря, я встревожена.
– А что насчет того, как справятся с этим дети? Или как справишься ты сама?
– Черт, Кец, тебе всегда нужно выстрелить прямо в «яблочко», да? – Она вздыхает. – Полагаю, и то, и другое. Ты знаешь, каким был мой первый порыв, верно?
– Схватить все, что любишь, и бежать?
– Я больше не могу этого сделать. Я больше не могу так поступать с ними.
– У тебя не очень-то получилось отстоять свою территорию в Стиллхауз-Лейк.
– Там были особые обстоятельства, – возражает Гвен. – Если только Нортонское полицейское управление не решит наконец-то всерьез заняться Бельденами, то наш отъезд был самым правильным решением.
– Не решит, насколько я понимаю, если только они не сделают какую-нибудь огромную глупость, – отвечаю я. – Так что ты, скорее всего, права. Думаешь, дети смогут выдержать такое давление?
– Я думаю, мы все должны научиться жить с этим. Как-нибудь. Извини, что добавляю тебе хлопот, Кец. Я не собиралась этого делать.
– Послушай, я сорвала тебя на место преступления в бог весть каком часу ночи, так что ты можешь скидывать на меня все, что захочешь. Мне ужасно жаль, тебе это было совсем не нужно.
– Не нужно, по правде сказать, – соглашается Гвен. – Но я все равно копаю. Послушай… мне нужно было сказать об этом раньше, но я раздобыла кое-что на Шерил Лэнсдаун, и тебе следует об этом знать.
Она начинает излагать сведения. Я хватаю блокнот и ручку и делаю быстрые короткие заметки, записывая имена резким косым почерком – это свидетельство того, что во мне забурлила кровь ищейки. Я полностью сосредоточена на том, о чем говорит Гвен, и в глубине души даже не удивлена. Прошлым вечером я искренне поверила отцу Томми, когда он говорил, что его сын не удрал в холмы. Что-то здесь есть – что-то мрачное, извращенное и очень, очень опасное.
– Спасибо, Гвен, – говорю я по окончании рассказа. – Выдохни, ладно? Позаботься о своей семье. Я займусь всем этим.
– Я продолжу копать, когда смогу. – Голос ее звучит спокойно и деловито. Не знаю, смогла бы я сохранять такой тон на ее месте. – Неплохо будет отвлечься на что-нибудь.
– Гвен, ты и раньше подвергалась подобному. Не сдавайся.
– Всего один раз, и я хотела бы, чтобы этого не было – отвечает она, и я слегка застигнута врасплох дрожью в ее голосе. – Я по-прежнему планирую съездить сегодня в Вэлери, пока дети будут в школе, и узнать побольше о Шерил Лэнсдаун. Вечером я тебе отзвонюсь, скорее всего.
– Только будь осторожна, – напутствую я, имея в виду – во всех смыслах: вынюхивать вещи, до которых ей нет дела, и так-то небезопасно, а теперь над Гвен вдобавок нависла дополнительная угроза.
Завершив звонок, я некоторое время смотрю на кофейник, потом переливаю его содержимое в маленький термос.
Мне нужно ехать на работу.
Детектив Престер приезжает туда раньше меня. Вид у него усталый, выглядит он еще хуже, чем вчера. Я беспокоюсь за него.
– Здравствуйте, – говорю, ставя на свой стол сумку и термос. – Кофе?
Он кивает, не говоря ни слова, и я наливаю ему кофе. Я знаю, как он пьет его, – отметила в первый же день на этой работе. Сделав глоток, Престер переворачивает очередную страницу. Он так и молчит, пока не заканчивает чтение, а потом поднимает на меня взгляд.
– Извини, что взвалил это на тебя, – произносит он, и голос у него более хриплый, чем обычно. – Старость – не радость и не пикник на полянке.
– Вы показались врачу, как я просила вас?
– Нет, и не собираюсь, так что лучше отстань от меня с этим. Я просто устал, мне нужен чертов отпуск… Я слышал, ты нашла еще один труп помимо тех, что у нас уже были. Что-нибудь по нему уже известно?
– От ТБР пока ни слова, они забрали скелет для сличения зубов и всего такого прочего. ДНК, если они смогут ее найти. Я полагаю, что это окажется бывший муж Шерил Лэнсдаун, Томми. Его исчезновение дурно пахнет, на мой взгляд.
– Ее исчезновение – тоже. – Престер качает головой. – Эти две маленькие девочки, господи… Что ты об этом думаешь?
– Вы же видели отчет в деле.
– В отчете ты этого не написала. Я знаю тебя, Кеция.
Мы полчаса рассуждаем об этом – никто из нас не хочет доверять это бумаге. Звонок Гвен сегодня утром явно представил нам Шерил в новом свете – и не в лучшем; Престер и до того склонялся к тому, что Шерил – исполнительница, а не жертва, и теперь – хотя мне это было до тошноты ненавистно, – я думаю, что он, вероятно, прав. Но пока что у нас на руках нет стоящих фактов.
Наконец он вздыхает и на несколько секунд прикрывает глаза.
– Так какой вывод мы делаем из смерти мужа, если окажется, что эти кости – действительно его?
– Если Шерил – убийца, возможно, она убила и его тоже. В итоге оказалась свободна и чиста – с домом, машиной и банковским счетом.
– И что дальше?
– Я намерена проверить тот след, который дала нам Гвен, и посмотреть, что смогу раскопать. Если ТБР сможет подтвердить, что это действительно Томми Джарретт, нам, вероятно, будет, от чего плясать.
Престер кивает в знак согласия.
– Я закончу отчеты по тому делу о домашнем насилии и по краже машины у пекарни, затем воспользуюсь твоим советом и отправлюсь домой отдыхать. Кеция, будь осторожна в этом расследовании. Как ты всегда говоришь, в этих лесах водятся медведи.
Он имеет в виду, что четкого направления у нас нет и что опасность может налететь с любой стороны. Убийцы всегда хотят сохранить свои дела в тайне. Вытаскивать их на свет иногда бывает опасным занятием.
– Пусть лучше медведи поберегут свои мохнатые задницы, – отвечаю я ему, и он смеется. – Но я поняла.
– Я знаю, что ты поняла. – Престер протягивает мне папку и спрашивает: – Пришлешь мне копию?
– Вложу в электронное письмо.
Я принимаюсь за работу, пока Престер двумя пальцами печатает свои отчеты. Я подумываю вернуться в морг, но знаю, что не должна этого делать. Это причинит мне боль и совершенно ничего не даст ни в каком смысле. Но мысль об этих двух девочках, которые лежат одни в темноте… она все еще мучает меня. От этой мысли я ощущаю холод, пробирающий меня до костей. Быть может, я все еще осваиваюсь с тем, что от меня сейчас полностью зависит маленькая, хрупкая, беспомощная жизнь, но хочу, чтобы эти девочки знали, что их кто-то любит. Заботится о них.
Полагаю, что после того, как тела отдадут для погребения, все хлопоты об их похоронах лягут на плечи Абрахама Джарретта – если, конечно, не найдется мать девочек или, хуже того, выяснится, что это она виновна в их смерти.
Как только я сосредотачиваю внимание на листке бумаги с заметками, которые сделала, слушая рассказ Гвен о ее находках, все остальное перестает для меня существовать. Это расследование поглощает меня целиком, как ни одно другое прежде, и меня даже немного беспокоит, насколько правильным мне это кажется. «Ты не чертова супергероиня, – твержу я себе. – Ты просто коп, выполняющий свою работу». И это правда, но не до конца. Что-то случилось со мной у того уединенного, подернутого туманом пруда. Что-то важное. Это «что-то» придало моему материнству – которое до того момента было чем-то далеким, расплывчатым и бесформенным, – вполне определенную и ясную эмоциональную форму.