– Я видела фото, – замечает Кеция. – Его голова… у этого человека поврежден мозг. Нельзя отдавать свою жизнь в его руки и ждать, что он проявит честность.
«Моя жизнь уже в его руках, во всех хоть что-то значащих смыслах». Я лишь качаю головой и говорю:
– Я не верю ему. Но я верю в нас. Если нам приходится сражаться на вражеской территории, что нам нужно?
– Армия.
– Знание, – поправляю я ее и поднимаю телефон. – И он дал нам ключи к библиотеке.
Кец смотрит на часы на приборной панели.
– Если мы едем, нужно трогаться, – напоминает она. – Впереди еще много миль. И, Гвен… если он так умен, как ты считаешь, он клонировал сим-карту этого телефона. Он видит все твои поисковые запросы и их результаты. И отслеживает звонки. Если ты позвонишь кому-нибудь – ТБР, ФБР, кому угодно, – он будет знать. И исчезнет, как призрак, прежде чем мы натравим на него кого-нибудь.
– Значит, или мы, или никто.
– Думаю, да, – соглашается она. – Пока у нас не будет доказательств. Если только ты не хочешь поставить жизни своих детей на то, что он не выполнит свои угрозы.
На это я ничего не отвечаю. Просто приступаю к работе.
К тому времени, как я заканчиваю, мой блокнот исписан почти полностью. Бумажная версия онлайн-карты – просто на всякий случай. Грубый набросок с карты Сала-Пойнт, включая залив.
Я нахожу еще больше материалов о семье Уотсонов. Консервный завод покинут и заперт, ветшает без присмотра. Дом Уотсонов, судя по всему, расположен поблизости; то и другое находится на берегу залива – Кулли-бэй, как указано на карте.
Маяк все еще стоит, но выглядит это место весьма мрачно.
На заправке я покупаю новый одноразовый телефон и активирую его, прежде чем снова отправиться в путь. Нам, вероятно, понадобится что-то, что Джонатан Уотсон не может контролировать. Какой-нибудь способ вызвать помощь, если она нам потребуется.
Надеюсь, этого будет достаточно.
Я не советуюсь с Кец. Просто закапываю телефон, который дал нам Джонатан, в гору мусора в огромном промышленном контейнере сбоку от заправочной станции. МалусНавис уже знает, что мы едем в нужном направлении. И я не собираюсь давать ему больше никаких преимуществ.
Дорога к Сала-Пойнт после гладкого федерального шоссе кажется совершенно отвратительной. Указатели свидетельствуют, что мы направляемся по нужной трассе, но, судя по ее состоянию, она давно заброшена. Лес по обочинам мрачный и неухоженный, а когда он уступает место низкой болотистой растительности, она выглядит еще более угрюмой. Аллигаторы греются на солнышке, высунувшись из грязных прудов, и я смотрю в оба, чтобы не наехать на одного из них, если ему вздумается пересечь дорогу.
Такое ощущение, что мы едем в никуда, потом впереди виднеется перекресток, и полинявший от непогоды, простреленный дробью щит возвещает: САЛА-ПОЙНТ. Я сворачиваю на дорогу, которая по виду ничуть не лучше, чем предыдущая, а по ощущениям – куда хуже. Местность выглядит дикой и опасной. Вероятно, это что-то вроде заповедника дикой природы, или же застройщикам хватило одного взгляда, чтобы понять: эта болотистая местность без единого промышленного предприятия не стоит освоения. Животные победили – видимо, раз и навсегда.
Мы на месте.
«Тебе нужно мыслить, опережая его, Гвен. Ты подготовилась. У тебя теперь есть оружие и знание местности. Думай, как охотница – ты и есть охотница. Если будешь играть в обороне, ты проиграешь». Я ожидала, что шепот в моей голове будет принадлежать Мэлвину – это всегда бывает Мэлвин. Но этот голос назвал меня Гвен.
Голос в моей голове, теплый, тихий и любящий голос… это голос Сэма. Мои глаза наполняются слезами, но на этот раз не от боли – от признательности за то, что теперь меня незримо сопровождает Сэм.
От признательности за то, что Мэлвин наконец-то умолк.
Когда я сбрасываю скорость, Кец просыпается. Она спала недолго и некрепко, однако, когда протирает глаза и спрашивает: «Мы близко?», голос ее звучит ясно. Настороженно и напряженно.
– Пара миль до городка.
– Черт. Нужно было выкинуть телефон после того, как мы узнали все, что могли.
– Я и выкинула, – говорю я ей. – На заправочной станции примерно в полутора сотнях миль отсюда. Но к городку ведет только одна дорога. И у него наверняка здесь есть глаза.
Городок выпрыгивает на нас неожиданно, словно преследователь из темноты. Мы огибаем поворот на ухабистой, рассыпающейся дороге, и перед нами вдруг возникают здания. Немного – примерно дюжина их сгрудилась вокруг главной дороги. Два или три перекрестка без светофоров, только с проржавевшими знаками «Стоп». Первый квартал, через который мы медленно проезжаем, заброшен; старая автозаправка давным-давно не работает, островки, на которых когда-то возвышались бензоколонки, сиротливо пусты. Бесполезная табличка «Сдается в аренду» криво висит в окне. Пара безликих квадратных зданий выглядит так, словно их строили во времена «американской старины» – как минимум, в начале девятнадцатого века. Ни окон, ни дверей – пустые оболочки, ждущие, пока время разрушит их.
А потом неожиданно появляется ярко-красное строение, бросающееся в глаза неоновыми вывесками и въездами для машин. Реклама гласит, что в ресторане быстрого питания «Соник» можно приобрести наггетсы, бургеры, коктейли… но он тоже пуст. Закрыт. Я смотрю на свои часы: уже почти девять часов утра, так что, полагаю, скоро заведение откроется.
В следующем квартале мы видим открытое кафе, которое выглядит так, будто находится на этом месте вот уже много поколений, и дела у его владельцев идут неплохо – для Сала-Пойнт, конечно: три столика, которые мне видны, заняты посетителями, снаружи на улице стоит парочка старых пикапов. Антикварная лавка, которую я видела на веб-сайте, пуста, только на витрине все еще красуется написанное краской название, а под ним видна табличка «ЗАКРЫТО НАВСЕГДА».
Тут я замечаю еще кое-что: ярко-оранжевый плакат, приклеенный скотчем к двери пустующего магазинчика, и на нем огромными, жирными черными буквами напечатано:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДЖИНА
Я нажимаю на тормоз с такой силой, что нас обеих бросает вперед, и Кец сердито смотрит на меня, пока не замечает плакат.
– Черт, – бросает она. – Гвен… там есть еще что-то. Кажется, конверт.
Я сдаю назад и паркую «Хонду» у тротуара. На улицах не видно ни души. Единственные признаки жизни видны в кафе, но я не смотрю в ту сторону. Я чувствую себя выставленной напоказ. Было бы так легко нанести нам удар прямо здесь… Выстрел из винтовки с низкой крыши – и наши мозги размажутся по стенке. Меня охватывает неистовое желание врубить скорость, резко развернуть машину и убраться отсюда ко всем чертям. Потому что, что бы ни ждало нас здесь… это будет тяжело.
Я делаю глубокий вдох и выхожу из машины.
В нос мне бьет отвратительный запах, которым пропитано это место. Гниль, разложение, отдающее серой; может быть, это вонь от старого консервного завода, которую несет издалека морской бриз. Влажность липнет к моей коже, точно отсыревшая шерсть. Я слышу, как Кец открывает дверцу машины, но не оглядываюсь назад. Твердым шагом подхожу к оранжевому плакату, к которому все тем же скотчем прилеплен белый конверт. Я срываю его и вскрываю. Строки, написанные крупным наклонным почерком. Ошибиться невозможно.
Это был твой выбор – приехать сюда. Все, что случится с этого момента, будет твоим решением, не моим.
Ты можешь уехать, если хочешь. Просто садись в машину и поезжай домой. Это тоже выбор. Но любой выбор имеет последствия.
Это первое решение, которое тебе предстоит принять. Я буду знать, когда ты получишь это послание. Время идет, и у тебя десять минут, чтобы добраться до меня, прежде чем я решу, что ты играешь нечестно. Удачи.
Он не подписался, но в этом нет необходимости. В этих строках таится уже знакомая странность, которая выдает авторство письма яснее, чем любое имя. Это заставляет меня содрогнуться. Почерк безупречен, но буквы глубоко вдавлены в бумагу. Он писал это с силой и убежденностью, но при этом был осторожен в выборе слов: в них нет ничего особо угрожающего… не считая общего впечатления угрозы. Он легко мог бы выдать это за игру, за розыгрыш. Такой богатый человек в этом маленьком городке… я не могу доверять местной полиции. Я не уверена, что могу доверять даже полиции штата; я не могу предъявить им ничего, чтобы они действительно мне поверили. Все улики – это части головоломки, и общая картина зависит от того, как их сложить.
Кроме этого, в конверте лежит распечатанная на принтере карта Хартбрейк-бэй. Линия, начерченная от руки, ведет к дальнему концу «подковы» – к маяку. Он пометил его красным косым крестиком.
Я протягиваю Кеции записку и карту. Она молча рассматривает их, потом говорит:
– Мы не должны ехать туда, если он хочет от нас этого.
– Не думаю, что имеет какое-то значение то, куда мы направимся, – отвечаю я. – Думаю, у Джонатана было много времени, чтобы поразмыслить о том, что мы сделаем, и он заготовил план на каждый вариант.
На каждый, кроме того, что я собираюсь сделать, потому что к этому моменту он, должно быть, уже считает, что мы попались.
Пойманы в паутину этого городка. Лишены правильных вариантов выбора.
Я достаю из кармана одноразовый телефон, который купила на заправке, и набираю номер домашнего телефона.
– Гвен? – Сэм отвечает так быстро, что у меня перехватывает дыхание. Звук его голоса. Реальность его существования. Зажмурившись, я ощущаю, что он здесь, со мной. – О господи, Гвен!
– Я здесь, – шепчу я, потом пытаюсь снова, уже громче. – Сэм, я в порядке. Кец со мной. У нас все хорошо.
– Где ты? Хавьер сейчас у нас. Мы можем выехать к вам через полминуты.
– Ты не можешь этого сделать, – возражаю я. – Сэм, ты помнишь, я спрашивала тебя… присмотришь ли ты за детьми, если что-то случится?
– Нет. – На самом деле, он помнит, просто отвергает этот вопрос. – Мы приедем и вытащим вас из того, во что вы вляпались. Слушай меня: тот бездомный, за которым ты гналась…