Это часто приводило к яростным теологическим дебатам, в ходе которых Госпожа Торт пыталась «вложить немного ума» первосвященнику. В итоге Госпожа Торт вложила столько своего ума по всему городу, что, по идее, давно должна была растратить его весь. Но, как ни странно, чем больше ума она раздавала, тем больше у неё оставалось.
Дело было ещё и в Людмилле. Людмилла была проблемой. Покойный господин Торт, мир-его-праху, при жизни даже на луну не свистел, поэтому госпожа Торт подозревала, что в Людмилле проявилось давнее семейное наследие тех времён, когда они жили в горах, или, может, в детстве она подхватила генетику. Мадам припоминала туманные намёки матери, что их прадядя Эразм порой обедал под столом. Так или иначе, три недели из четырёх Людмилла была приличной и вполне вертикальной девицей, а в остальное время – очень воспитанной мохнатой волчицей.
Не все жрецы так смотрели на это. Рано или поздно госпожа Торт ссорилась со всеми жрецами[11], служившими посредниками между ней и её текущими богами. К тому времени она благодаря бесконечно напористому характеру уже обычно была ответственной за расстановку букетов, мытьё алтаря, уборку храма, очистку жертвенного камня, почётную рудиментарную девственность, ремонт пуфиков и прочие мелкие, но необходимые повседневные дела. Так что её уход из храма приводил к полному хаосу. Госпожа Торт застегнула плащ.
– Это не поможет, – сказала Людмилла.
– Пойду к волшебникам. Они-то должны докумекать, – сказала госпожа Торт.
Она буквально трепетала от собственной важности, словно маленький мячик ярости.
– Да, но ты сама говорила, они никого не слушают, – возразила Людмилла.
– Придётся попробовать. И кстати, почему ты не в комнате?
– Ой, мам. Ты же знаешь, я ненавижу там сидеть. Незачем…
– Осторожность не помешает. А вдруг тебе в голову взбредёт погонять соседских кур? Что люди скажут?
– Меня никогда не тянет гонять кур, мам, – устало сказала Людмилла.
– Или за каретами бегать и лаять.
– Это собаки делают, мам.
– Так что будь хорошей девочкой, топай в комнату, запрись и займись вышиванием.
– Мам, ты же знаешь, я не могу удержать иголку.
– А ты попробуй, ради мамочки.
– Ладно, мама, – проворчала Людмилла.
– И к окнам не подходи. Чтобы люди не пугались.
– Да, мама. А ты не забудь включить предвидение. Ты же знаешь, зрение у тебя уже не то.
Госпожа Торт проследила, как дочь поднимается по лестнице. Затем заперла входную дверь за собой и зашагала в сторону Незримого университета, в котором, говорили, творился самый разный абсурд.
Тот, кто проследил бы за шествием Госпожи Торт по улицам, отметил бы необычные особенности. Хотя походка её была нестройной, никто в неё не врезался. От неё не шарахались, она просто не оказывалась там, где другие. В какой-то момент она замерла и шагнула в переулок. Через мгновение с телеги, разгружавшейся у таверны, скатилась бочка и разбилась о брусчатку там, где она только что стояла. Затем она вышла из переулка и перешагнула через обломки, бормоча что-то под нос.
Госпожа Торт вообще то и дело бормотала. Её рот находился в постоянном движении, будто она пыталась извлечь что-то застрявшее между зубами.
Дойдя до высоких чёрных врат Университета, она вновь остановилась, будто прислушиваясь к внутреннему голосу.
Затем отошла в сторону и стала ждать.
Билл Дверь лежал в темноте на сеновале и ждал. Снизу изредка доносились звуки, издаваемые лошадью Бинки: шаги, жевание.
Билл Дверь. Итак, у него появилось имя. Конечно, имя у него и прежде было, но оно означало то, что он воплощал, а не того, кто он есть. Билл Дверь. Звучало славно и солидно. Господин Билл Дверь. Вильям Дверь, эсквайр. Билли Ди… нет. Никаких Билли.
Билл Дверь закопался поглубже в сено, пошарил в мантии и извлёк золотые часы. В верхней колбе осталось ощутимо меньше песка. Убрал.
Итак, ему предстоял так называемый «сон». Он знал, что это такое. Люди этим подолгу занимались. Ложились – и начинался сон. Вероятно, у этого была какая-то цель. Он наблюдал за ними из любопытства. Теперь следовало это проанализировать.
Ночь плыла над миром, а её хладнокровно преследовал новый день.
В курятнике на той стороне двора что-то встрепенулось.
– Ку-ка… кхм.
Билл Дверь уставился на крышу хлева.
– Ку-ка-ре… кхм.
Сквозь щели пробивался серый рассвет.
А ведь всего несколько минут назад там был багровый свет заката!
Шесть часов промелькнули, как не бывало.
Билл выхватил часы. Да. Уровень песка определённо снизился. Пока он ждал наступления сна, что-то украло часть его… его жизни. И он совершенно это упустил…
– Ку… Ку-к… кхм…
Он слез с чердака и вышел в утреннюю дымку.
Уставился на курятник. Пожилые куры насторожённо глядели в ответ. Старый петух смущённо посмотрел на него и пожал крыльями.
Со стороны дома раздался звон. У двери висел железный обод от бочки, и госпожа Флитворт яростно колотила по нему половником.
Он пошёл посмотреть, в чём дело.
– К ЧЕМУ ТАКОЙ ШУМ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
Она обернулась, держа в руке занесённый половник.
– Батюшки, ты, видать, ходишь тихо, как кошка! – воскликнула она.
– ВАМ ЭТО ВИДАТЬ?
– В смысле, я не услышала, как ты подошёл. – Она отступила и оглядела его с головы до ног. – Что-то с тобой не так, Билл Дверь, но что именно – ума не приложу, – сказала она.
Двухметровый скелет стоически выдержал осмотр. Ему казалось, что сказать тут нечего.
– Что хочешь на завтрак? – спросила старушка. – Не то чтобы у тебя был выбор – так и так будет овсянка.
Позже она подумала: «Должно быть, он съел её, ведь тарелка пуста. Но почему я не помню, как он ел?»
А ещё эти странные дела с косой. Он глядел на неё так, будто видел такую впервые. Она указала ему на поперечные ручки и защитный трос на стыке. Он вежливо изучил их.
– А КАК ТОЧИТЬ ЕЁ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
– Помилуй, да она и так острее некуда!
– НО КАК НАТОЧИТЬ ЕЁ ЕЩЁ ОСТРЕЙ?
– Никак. Острая – значит, острая. Острее не сделаешь.
Он махнул косой в воздухе и разочарованно вздохнул.
А потом были странные дела с травой.
Покос был высоко на холме позади фермы, над пшеничным полем. Она понаблюдала, как он работает. У него была самая необычная методика, какую она только видела. Она даже не думала, что так можно косить.
Наконец, она сказала:
– Славно, славно. И замах, и удар – всё при тебе.
– БЛАГОДАРЮ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Но зачем ты срезаешь по одной травинке?
Билл Дверь уставился на ровный ряд стеблей.
– А БЫВАЕТ КАК-ТО ПО-ДРУГОМУ?
– Можно, знаешь ли, срезать помногу за раз.
– НЕТ-НЕТ. КАЖДОМУ ПОЛОЖЕН СВОЙ УДАР. ОДИН ВЗМАХ – ОДИН СТЕБЕЛЬ.
– Но так ты много не накосишь, – возразила госпожа Флитворт.
– Я СКОШУ ВСЁ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Да ну?
– ДОВЕРЬТЕСЬ МНЕ.
Госпожа Флитворт оставила его в покое и ушла в домик. Стоя у окна в кухне, она какое-то время наблюдала за тёмной фигурой вдали.
Интересно, что он натворил, подумала она. У него явно есть Прошлое. Наверное, он один из этих Загадочных Типов. Может, совершил ограбление и Залёг на Дно.
Он уже выкосил целый ряд. По одной за раз, но, как ни странно, куда быстрей, чем работники, косившие целыми снопами…
Госпожа Флитворт читала только «Альманах фермера и посевной каталог», который обычно лежал в сортире и мог там протянуть целый год, если никого не пронесёт. Помимо строгих сведений о фазах луны и графике посевов, его авторы злорадно смаковали описания массовых убийств, жестоких ограблений и природных бедствий, обрушивавшихся на человечество. Как-то вроде «15 июня, Год Внезапного Горностая: в этот день 150 лет назад мужчина погиб от внезапного выпадения гуляша в Щеботане» или «14 человек пало от рук Чума, Жестокого Метателя Сельди».
Самое важное в этих историях – они всегда происходили далеко-далеко, словно само провидение держало их подальше. А в округе ничего не происходило, не считая изредка кражи кур или тролля-шатуна. Конечно, в холмах тоже водились грабители и бандиты, но они вполне ладили с местными жителями и даже служили важной частью местной экономики. И всё же она чувствовала себя в безопасности, когда на ферме жил ещё кто-то.
Мрачная фигура на склоне уже углубилась во второй ряд. Скошенная трава позади неё быстро сохла на солнце.
– Я ЗАКОНЧИЛ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Тогда пойди покорми свинью. Кстати, её зовут Нэнси.
– НЭНСИ, – повторил Билл и покатал слово во рту, словно хотел распробовать его со всех сторон.
– В честь моей мамы.
– ПОЙДУ ПОКОРМЛЮ СВИНЬЮ НЭНСИ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
Госпоже Флитворт показалось, что прошли считанные секунды.
– Я ЗАКОНЧИЛ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
Она поглядела на него, прищурившись. Затем нарочито медленно вытерла руки, вышла на двор и направилась в свинарник.
Нэнси стояла по самые глаза в свежих отрубях.
Госпожа Флитворт не знала, что именно сказать. Наконец она произнесла:
– Очень славно. Очень славно. Ты… ты явно работаешь… быстро.
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, А ПОЧЕМУ ПЕТУХ НЕ КУКАРЕКАЕТ, КАК ПОЛОЖЕНО?
– Ой, старина Сирил? У него с памятью проблемы. Забавно, правда? Жаль, что у него не получается.
Билл Дверь нашёл на старой кузне кусочек мела, взял доску из обломков и какое-то время очень аккуратно писал. Затем прибил доску перед курятником и указал на неё Сирилу.
– ТЫ ЭТО ПРОЧИТАЕШЬ, – сказал он.
Сирил близоруко уставился на надпись «Кукареку» мрачным готическим шрифтом. В глубине его крохотного, глупого куриного мозга нарастало пугающее понимание, что ему придётся научиться читать. И как можно скорей.
Билл Дверь сидел на сене и обдумывал прошедший день. День вышел насыщенный. Он косил сено, кормил скот и даже починил окно. Ещё нашёл старый комбинезон, висевший в хлеву. Ему показалось, что он куда лучше подходит для Билла Двери, чем мантия, сотканная из кромешной тьмы, так что он его надел. А ещё госпожа Флитворт дала ему широкополую соломенную шляпу.