го.
– Нежить – да, неважный – нет! – напомнил Редж.
– Понимаешь, вообще-то он нам добра желает, – пояснил Люпин, когда собрание наконец разошлось.
Они со Сдумсом вышли в серые лучи рассвета. Чета Носпиртату убыла пораньше, прежде чем солнечный свет добавил Артуру проблем, а Башмак ушёл, по его словам, на митинг.
– Он ходит на кладбище за храмом Мелких Богов и орёт там лозунги, – пояснил Люпин. – Называет это «пробуждением самосознания», но не припомню, чтобы кто-нибудь пробудился.
– А кто был под стулом? – поинтересовался Ветром.
– Шлёппель, – сказал Люпин. – Мы думаем, он страшила.
– А страшилы разве нежить?
– Он не уточнял.
– Кто-нибудь его видел? Я слышал, что страшилы прячутся где-нибудь под кроватью или там в шкафах, а потом внезапно выскакивают на людей.
– Да, прячется он знатно. Но, похоже, не любит выскакивать, – сказал Люпин.
Ветром задумался над этим. Страшила-агорафоб? Ну вот, теперь полный набор.
– Подумать только, – сказал он непонятно о чём.
– Мы ходим в клуб, только чтобы порадовать Реджа, – признался Люпин. – Дорин говорит, если мы бросим, это разобьёт ему сердце. А знаешь, что самое ужасное?
– Ну-ну? – заинтересовался Ветром.
– Иногда он приносит гитару и заставляет нас петь что-нибудь типа «Улицы Анк-Морпорка» или «Мы всё преодолеем»[12]. Это кошмар.
– Не умеет петь, да? – спросил Ветром.
– Петь-то ещё ладно. Ты когда-нибудь видел, как зомби играет на гитаре? Приходится потом собирать его пальцы по всей комнате. Стыдоба просто, – вздохнул Люпин. – Кстати, сестра Друлль – вурдалак. Если предложит угостить тебя мясным пирогом, лучше откажись.
Ветром вспомнил неприметную скромную старушку в бесформенном сером платье.
– Ой, божечки, – сказал он. – Хочешь сказать, она их печёт с человечиной?
– Что? Нет-нет. Просто готовит она ужасно.
– А-а.
– А брат Смолит, наверное, единственный в мире банши-заика. Так что вместо того, чтобы сидеть на крышах и вопить, пророча людям смерть, он просто пишет им записки и подсовывает под двери…
Ветром вспомнил это грустное вытянутое лицо:
– Мне он тоже записку дал.
– Мы стараемся его подбодрить, – сказал Люпин. – Уж очень он неуверенный в себе.
Вдруг он резким движением руки прижал Ветрома к стене.
– Тихо!
– Что?
Уши Люпина зашевелились, ноздри раздулись.
Жестом велев Ветрому стоять на месте, чело-оборотень бесшумно скользнул по переулку до перекрёстка с другим, ещё более узким и грязным. Он замер на миг, а затем резко сунул мохнатую руку за угол.
Кто-то ойкнул. Рука Люпина выдернула брыкающегося мужчину. Под рваной рубахой Люпина напряглись мускулы, он поднял пленника на уровень своих клыков.
– Ты собирался напасть на нас, не так ли? – спросил Люпин.
– Кто, я?
– Я учуял твой запах, – спокойно продолжил Люпин.
– Да я бы ни за что…
– Знаешь, а волки так никогда не поступают. – Люпин вздохнул.
Пленник болтался у него в руке.
– Эй, да ладно? – сказал он.
– Мы дерёмся открыто, морда к морде, клыки на клыки, – продолжил Люпин. – Не бывало ещё такого, чтобы волки устроили за скалами засаду и пытались ограбить прохожего барсука.
– Можно я пойду?
– А может, тебе глотку порвать?
Грабитель поглядел в жёлтые глаза и прикинул свои шансы против двухметрового мужика с такими зубами.
– А я могу выбрать, да?
– Мой товарищ, – Люпин указал на Ветрома, – между прочим, зомби…
– Ну, я вряд ли могу считаться настоящим зомби. Кажется, для этого надо съесть какую-то рыбу и корешки…
– …а ты же знаешь, что зомби делают с людьми, да?
Бедняга попытался кивнуть, хотя лапища Люпина держала его прямо под подбородком.
– Ага-а-а, – выдавил он.
– Так вот, сейчас он на тебя внимательно посмотрит – и если ещё хоть раз потом увидит…
– …То скажу: «О, я тебя знаю!», – пробормотал Ветром.
– …То он с тобой разберётся. Верно, Ветром?
– Что? Ах да. Всё верно. Брошусь, как молния, – неохотно подтвердил Ветром. – А теперь будь хорошим мальчиком и беги, ладно?
– Лады-ы-ы, – протянул незадачливый грабитель. А про себя думал: «Енти глазища! Прям как буравчики!»
Люпин отпустил его. Тот грохнулся на брусчатку, с ужасом поглядел на Ветрома напоследок и был таков.
– Эм-м, а что именно зомби делают с людьми? – спросил Ветром. – Похоже, мне стоит это знать.
– Рвут их в клочья, как бумагу, – пояснил Люпин.
– Ой, да? Ясно, – сказал Ветром. Дальше они шли молча.
Ветром всё думал: «Ну почему я? В городе наверняка умирают сотни людей каждый день. Бьюсь об заклад, у них-то таких проблем нет. Они просто закрывают глаза – и просыпаются, переродившись в новом теле, или в каком-нибудь раю, или, может, в каком-нибудь аду. Или отправляются на пир богов в великий зал – как по мне, так себе идея. Боги сами по себе ещё туда-сюда, но приличному человеку не стоит садиться за стол с такими типами. Йен-буддисты считают, что ты просто становишься очень богат. А в какой-то клатчской религии считается, что ты попадаешь в дивный сад, полный юных красавиц, – как по мне, звучит не очень-то благопристойно…»
Ветром невольно задумался, нельзя ли перейти в гражданство Клатча после смерти.
И именно в этот момент брусчатка оказалась у него перед носом.
Обычно так говорят, когда метафорически намекают, что кто-то грохнулся лицом вниз. Но в этом случае брусчатка буквально оказалась прямо перед ним. Она взметнулась фонтаном, бесшумно покружила в воздухе над переулком, а затем камнем рухнула вниз.
Ветром вылупился на неё. Как и Люпин.
– Да уж, такое нечасто увидишь, – заметил чело-оборотень. – Кажется, я ещё ни разу не видал, чтобы камни летали.
– Или чтобы камни падали, как камни, – добавил Ветром. Он поддел один булыжник мыском ноги. Тот притворился, что вполне доволен ролью, уготованной ему гравитацией.
– Ты же волшебник…
– Бывший волшебник, – поправил Ветром.
– Волшебник, так или иначе. Скажи, что это могло быть?
– Полагаю, это так называемый необъяснимый феномен, – весомо заключил Ветром. – Они почему-то в последнее время часто случаются. Хотел бы я знать, почему.
Он снова потыкал булыжник. Тот не изъявлял желания снова полетать.
– Кажется, мне пора уходить, – сказал Люпин.
– А каково это, быть чело-оборотнем? – спросил Ветром.
Люпин пожал плечами:
– Одиноко.
– Хм-м?
– Трудно вписаться, знаешь ли. Пока я волк, я помню, каково быть человеком, и наоборот. Ну вот… в смысле… порой… порой, когда я в форме волка, я бегу в холмы… зимой, понимаешь, когда на небе полумесяц, снежок хрустит, холмы тянутся без конца и края… а другие волки, ну, они чувствуют то же, но не знают этого так, как я. Я чувствую и знаю одновременно. Никто другой не представляет, каково это. В этом и проблема. Знать, что других таких нет…
Ветром осознал, что стоит на краю пропасти, полной печали. В такие моменты он не знал, что сказать.
– К слову… – повеселел Люпин, – а каково это, быть зомби?
– Неплохо. Могло быть хуже.
Люпин кивнул.
– Увидимся, – сказал он и ушёл прочь.
На улицах уже становилось людно – произошла смена вахты с ночных на дневных обитателей Анк-Морпорка. Все они шарахались от Сдумса. Люди не толкаются с зомби, если могут этого избежать.
Он дошёл до ворот Университета, стоявших нараспашку, и вернулся к себе в спальню.
Если он собирается съезжать отсюда, нужны деньги. Он за долгие годы немало скопил. Оставил ли он завещание? Он смутно помнил, что делал в последние лет десять. Может, и оставил. А может, даже в маразме завещал все деньги себе самому? Хорошо бы. Вроде ещё не было в истории случаев, чтобы кто-то оспаривал собственное завещание…
Он приподнял половицу в ногах кровати и достал кошелёк монет. Кажется, он их копил на старость.
Тут ещё был ежедневник. Помнится, он был рассчитан на пять лет записей, а в итоге получилось, что Ветром зря потратил – он быстро прикинул в уме – да, примерно три пятых его цены. Даже больше, если подумать. Он не так часто туда писал. Сдумс уже давно не совершал ничего достойного увековечивания – или даже того, что помнил бы к вечеру. В основном тут были фазы луны, списки религиозных празднований да местами – прилипшие к страницам леденцы.
Под половицей было и кое-что ещё. Он пошарил в пыльном подполе и нашёл пару гладких шаров. Достав на свет, он с удивлением их оглядел. Затем встряхнул и полюбовался кружением крохотных снежинок. Прочитал надпись и отметил, что она скорее похожа на рисунок, имитирующий надпись. Сунув руку в подпол, он достал ещё один предмет: гнутое металлическое колёсико. Просто маленькое колёсико. А рядом с ним – разбитый шар.
Ветром уставился на них.
Конечно, в последние тридцать лет он пребывал на грани маразма, пару раз надевал трусы поверх штанов и порой ронял слюни, но… он что, собирал коллекцию сувениров? И колёсиков?
Позади него кто-то прокашлялся.
Ветром сбросил таинственные предметы обратно в подпол и оглянулся. Комната пустовала, но за открытой дверью будто бы мерещилась тень.
– Добрый день? – позвал он.
Низкий, рокочущий, но очень неуверенный голос произнёс:
– Енто просто я, господин Сдумс.
Ветром наморщил лоб, пытаясь вспомнить, кто это.
– Шлёппель? – спросил он.
– В точку.
– Страшила?
– В точку?
– У меня за дверью?
– В точку.
– Но зачем?
– Дверь очень уютная.
Ветром подошёл к двери и осторожно закрыл её. За дверью ничего не было, кроме облупившейся штукатурки, но ему померещилось в воздухе движение.
– Теперь я под кроватью, господин Сдумс, – произнёс голос Шлёппеля, действительно, из-под кровати. – Вы не против?
– Я-то не против. Ничего страшного. Но разве тебе не нужно прятаться где-нибудь в чулане? В моё время страшилы прятались именно там.