– Трудно найти хороший чулан, господин Сдумс.
– Ну, ладно, – вздохнул Ветром. – Всё, что под кроватью, – твоё. Чувствуй себя как дома, или как-то так.
– Если вы не против, господин Сдумс, я бы снова спрятался за дверью.
– Хорошо-хорошо.
– Будьте добры, закройте глаза на секундочку.
Ветром послушно зажмурился.
В воздухе снова что-то шевельнулось.
– Уже можно смотреть, господин Сдумс.
Ветром открыл глаза.
– Батюшки, – произнёс голос Шлёппеля, – у вас тут даже крючок для пальто есть! Тут всё, что нужно!
Ветром понаблюдал, как латунные навершия в изголовье кровати отвинчиваются сами собой.
Пол содрогнулся.
– Что же это творится, а, Шлёппель? – спросил он.
– Это избыток жизненной силы, господин Сдумс.
– Погоди, так ты знаешь?
– Ну да. Ого-го, да тут есть замок, и ручка, и латунная накладка, и всё прочее…
– Что значит «избыток жизненной силы»?
– …и даже петли, они даже с доводчиком! У меня никогда не было двери с…
– Шлёппель!
– Ой, да просто жизненная сила, господин Сдумс. Ну, знаете такую силу, которая есть во всём живом? Я думал, волшебники смыслят в таких делах.
Ветром Сдумс открыл рот и хотел сказать что-то вроде «Конечно, смыслим», а затем осторожно выведать, о чём таком говорит страшила. Но тут он вспомнил, что больше не обязан так себя вести. Так он поступил бы при жизни, но, что бы ни говорил Редж Башмак, мертвецу нет нужды быть гордым и упрямым. Разве что слегка закоченелым.
– Ни разу об этом не слышал, – признался он. – А отчего она в избытке?
– Без понятия, – ответил Шлёппель. – Очень странно, нынче ведь не сезон. Сейчас, наоборот, всё увядать должно.
Пол снова содрогнулся. Половица, под которой хранились небогатые сокровища Ветрома, крякнула и принялась обрастать побегами.
– В каком смысле нынче не сезон? – уточнил Ветром.
– Обычно жизненной силы больше по весне, – пояснил голос из-за двери. – Из земли растут подснежники и всё такое.
– Никогда об этом не слыхал, – заворожённо сказал Ветром.
– А я думал, волшебники всё про всё знают.
Ветром поглядел на свою шляпу волшебника. Погребение и рытьё подземных ходов не лучшим образом сказались на ней – впрочем, после ста лет ношения она и так не была последним писком моды.
– Век живи – век учись, – сказал он.
И снова рассвет. Петух Сирил встрепенулся на насесте.
В полумраке белела надпись мелом.
Он сосредоточился.
Глубоко вдохнул.
– Ру-ка-ле-фу-у!
Что ж, проблему с памятью решили, осталось что-то сделать с дислексией.
Высоко на горных лугах ветер дул сильно, а близкое солнце светило ярко. Билл Дверь сновал туда-сюда по скошенной траве на склоне, словно ткацкий челнок по зелёной пряже. Он пытался вспомнить, ощущал ли когда-нибудь прежде ветер и солнечный свет. Ну, в принципе, должен был ощущать. Но никогда не воспринимал вот так – то, как ветер овевает тебя, как от солнца становится жарко. Не ощущал, как проходит Время.
И несёт его с собой.
В дверь амбара тихонько постучали.
– ДА?
– Давай, спускайся, Билл Дверь.
Он спустился в темноту и открыл дверь.
Госпожа Флитворт прикрывала свечу рукой.
– Эм-м… – сказала она.
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
– Можешь перебраться в дом, если хочешь. На вечер. Только не на ночь, конечно. В смысле, мне жалко, что ты тут совсем один по вечерам, а у меня там камин и всё такое.
Билл Дверь не очень хорошо читал по лицам. Этот навык ему никогда не требовался. Он глядел на застывшую, беспокойную, умоляющую улыбку, как бабуин глядел бы на камень из Розетты, пытаясь понять его смысл.
– СПАСИБО, – сказал он.
Она засеменила прочь.
Когда он пришёл в дом, на кухне её не было.
Он пошёл на хруст и скрежет в узкий коридор и вошёл в низенькую дверцу. В комнатушке за ней госпожа Флитворт на четвереньках отчаянно разжигала очаг.
Когда он вежливо постучал по открытой двери, она испуганно подняла голову.
– На это и спичку жалко тратить, – пробормотала она, будто смущённо извиняясь. – Садись. Я чаю заварю.
Билл Дверь опустился в одно из узеньких кресел у огня и оглядел комнату.
Комната была необычной. Для чего она предназначалась, непонятно, но точно не для проживания. Если кухня была своего рода открытым пространством под крышей и служила центром деятельности фермы, то эта комната более всего напоминала гробницу.
Вопреки распространённым заблуждениям, Билл Дверь был плохо знаком с могильной атрибутикой. Люди редко когда умирают прямо в могилах, разве что при отдельных несчастных случаях. Под открытым небом, на дне реки, по пояс в акуле, во множестве спален – но только не в могилах.
Его задачей было отделять зерно души от плевел смертного тела, и он с этим обычно справлялся задолго до начала обрядов, представлявших собой, грубо говоря, торжественный вынос мусора.
Но эта комната напоминала гробницы тех королей, что пытались забрать с собой на тот свет всё возможное.
Билл Дверь сидел, сложив руки на коленях, и озирался.
Больше всего тут было сувениров. Больше чайников, чем нужно нормальному человеку. Фарфоровые собачки с выпученными глазками. Странные подставки под торты. Множество статуэток и раскрашенных тарелочек с весёлыми надписями типа «Сувенир из Щеботана» или «Долгой жизни и счастья». Всё это покрывало каждую горизонтальную поверхность, причём весьма демократично: ценный антикварный канделябр мог соседствовать с расписной фарфоровой собачкой, грызущей кость с идиотским выражением морды.
Стены покрывали картины. Большинство из них было написано в разных оттенках грязного и изображало унылый скот, пасущийся на топких лугах среди тумана.
Украшения почти полностью скрывали мебель, но скорбеть о том не приходилось. Кроме двух кресел, стонущих под грузом кружевных покрывал, вся остальная мебель будто существовала лишь для того, чтобы на неё ставили эти украшения. Всюду стояли маленькие столики. Пол устилали слои плетёных ковров. Кому-то тут явно очень нравилось плести ковры. Но сильнее всего, главнее всего был пронизывающий всё запах.
Тут пахло долгими скучными вечерами.
На покрытом скатертью буфете стояли две маленьких шкатулки по бокам от ларца побольше. Так вот они какие, те знаменитые сундуки с сокровищами, подумал он.
Он заметил, как что-то тикает.
На стене висели часы. Кто-то когда-то почему-то решил, что забавно будет сделать часы в форме совы. И чтобы глаза совы елозили туда-сюда, когда качается маятник. Наверное, человеку, истосковавшемуся по развлечениям, это казалось очень забавным. Если долго наблюдать за этим, ваши глаза тоже начинают дёргаться взад-вперёд.
В комнату ворвалась госпожа Флитворт с гружёным подносом и заметалась, проводя алхимическую церемонию приготовления чая, намазывания булочек маслом, расстановки печенек, подвешивания щипцов для сахара на сахарнице…
Наконец она уселась. А затем, слегка запыхавшись, сказала так, будто отдыхала последние двадцать минут:
– Ну что… разве не дивный вечер?
– ДА, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Редко в наши дни выпадает повод открыть гостиную.
– ВЕРНО.
– Ни разу не открывала с тех пор, как потеряла батюшку.
На мгновение Билл Дверь подумал, что она потеряла покойного господина Флитворта-старшего где-то в гостиной. Наверное, он свернул куда-то не туда среди сувениров. Затем Билл вспомнил, что люди всегда выражаются как-то по-хитрому.
– А-А.
– Он любил сидеть в этом самом кресле и почитывать альманах.
Билл Дверь покопался в глубинах своей памяти.
– ВЫСОКИЙ МУЖЧИНА? – предположил он. – УСАТЫЙ? НА ЛЕВОЙ РУКЕ НЕ ХВАТАЛО МИЗИНЦА?
Госпожа Флитворт изумлённо уставилась на него поверх чашки.
– Вы были знакомы? – спросила она.
– КАЖЕТСЯ, ВСТРЕЧАЛИСЬ ОДИН РАЗ.
– А он про тебя не упоминал, – лукаво возразила госпожа Флитворт. – По крайней мере, не по имени Билл Дверь.
– НЕ ДУМАЮ, ЧТО ОН СТАЛ БЫ ОБО МНЕ ГОВОРИТЬ, – медленно произнёс Билл Дверь.
– Да и ладно, – сказала госпожа Флитворт. – Знаю я все эти дела. Батюшка тоже немного контрабандой промышлял. Ну, ферма-то у нас небольшая. На такой не заработаешь. Он всегда приговаривал: делай что можешь, и будь что будет. Думается, ты был связан с его делом. Я за тобой понаблюдала и поняла, что ты точно по этой части.
Билл Дверь глубоко задумался.
– МОЖНО СКАЗАТЬ, Я ЗАНИМАЛСЯ ДОСТАВКОЙ.
– Да, так это и назовём. А семья у тебя есть, Билл?
– ДОЧЬ.
– Это славно.
– БОЮСЬ, МЫ ДАВНО НЕ ОБЩАЛИСЬ.
– А это печально, – сказала госпожа Флитворт, и прозвучало это действительно печально. – В старые добрые времена мы весело тут проводили время. Когда мой паренёк был жив.
– У ВАС БЫЛ СЫН? – спросил Билл, который потерял нить разговора.
Она строго посмотрела на него.
– Если ты не заметил, Билл Дверь, мужа у меня нет и не было, – процедила она. – А в наших краях к таким вещам относятся строго.
– ПРИНОШУ ИЗВИНЕНИЯ.
– Нет, его звали Руфус. И был он контрабандистом, как батюшка. Только не таким успешным, надо признать. Он больше по творческой части был. Привозил мне из заграницы всякие штуки, понимаешь? Украшения и всё такое. И мы с ним ходили на танцы. Помнится, у него были прелестные икры. Люблю, когда у мужчины крепкие ноги.
Какое-то время она глядела в огонь.
– И вот… однажды он ушёл и не вернулся. Как раз когда мы уже собирались пожениться. Батюшка сказал, не надо было пытаться возить через горы, когда дело к зиме. Но я-то знала, он на это пошёл, чтобы привезти мне подарок получше. А ещё хотел заработать денег и впечатлить батюшку, ведь батюшка-то был против…
Она взяла кочергу и поворошила в огне куда суровее, чем он того заслуживал.
– Короче, кое-кто поговаривал, будто он сбежал куда-нибудь в Дальнери или Анк-Морпорк, но я знаю, что он бы так не поступил.
Она пригвоздила Билла Дверь к креслу пронзительным взглядом.