– А ты что думаешь, Билл Дверь? – спросила она резко.
Он уловил вопрос внутри вопроса и очень гордился этим.
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, В ГОРАХ ЗИМОЙ БЫВАЕТ ОЧЕНЬ ОПАСНО.
– И я о том же говорю. – Она будто выдохнула с облегчением. – А знаешь, о чём я тогда подумала, Билл Дверь?
– НЕТ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Как я сказала, было это за день до нашей свадьбы. А потом один его вьючный пони вернулся своим ходом, и местные мужики пошли в горы и увидели следы лавины… и знаешь, что я подумала? Это бред какой-то, вот что подумала. Это глупо. Гадость, да? Ой, потом я много ещё чего передумала, конечно, но первое, что в голову взбрело, – это что не должны вещи в жизни случаться вот так, прямо как в какой-то книжке. Разве не гадкая мыслишка, а?
– Я САМ НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ ДРАМАТИЧНЫЕ СЮЖЕТЫ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
Она не особо-то и слушала.
– И я подумала: наверное, мне теперь полагается свихнуться с концами и бродить в тех местах в подвенечном платье до скончания дней. Этого жизнь от меня хочет. Ха! Ну-ну! А я убрала платье в сундук, и на пир мы всё равно всех пригласили, потому что грех, если столько угощения пропадёт.
Она снова накинулась на камин, а затем опять пронзила Билла взглядом в сотню мегаватт.
– Всегда очень важно понимать, что вправду реально, а что нет, не так ли?
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ!
– Что?
– ВЫ НЕ ПРОТИВ, ЕСЛИ Я ОСТАНОВЛЮ ЧАСЫ?
Она поглядела на косоглазую сову.
– Что? А-а. А зачем?
– БОЮСЬ, ОНИ ДЕЙСТВУЮТ МНЕ НА НЕРВЫ.
– Да не так уж громко они тикают!
Билл Дверь чуть не сказал, что каждый «тик-так» для него как удар железной дубиной по бронзовому столбу.
– НО ВСЁ РАВНО ДОВОЛЬНО РАЗДРАЖАЕТ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Ну, если хочешь, останови их, я не против. Я их завожу, только чтобы одиноко не было.
Билл Дверь радостно встал, осторожно пробрался сквозь лес антиквариата и схватил конический сосновый маятник. Деревянная сова покосилась на него, и тиканье прекратилось – по крайней мере, в мире звука. Он понимал, что ритмичное течение времени всё так же продолжается. И как только люди это выдерживают? Они пустили Время в свои дома, да ещё приняли его как друга.
Он снова сел.
Госпожа Флитворт принялась остервенело вязать.
В камине потрескивал огонь.
Билл Дверь откинулся в кресле и смотрел на потолок.
– Твоему коню там хорошо?
– ИЗВИНИТЕ?
– Я про твоего коня. Похоже, ему хорошо там, на лугу, – пояснила госпожа Флитворт.
– А. ДА.
– Так радостно скачет, будто в жизни прежде травы не видывал.
– ЕМУ НРАВИТСЯ ТРАВА.
– А тебе нравятся животные. Я это вижу.
Билл Дверь кивнул. Его запасы фраз для беседы, которых и так было на донышке, окончательно иссякли.
Он молча просидел ещё пару часов, сжимая пальцами подлокотники, пока госпожа Флитворт не объявила, что ей пора ложиться. Тогда он пошёл обратно в амбар и лёг спать.
Билл Дверь не заметил, чтобы кто-то приближался. Но вдруг – вот она, серая фигура, парящая в потёмках амбара.
Каким-то образом фигура взяла золотой хронометр.
Ему сказали: Билл Дверь, произошла ошибка.
Стекло разбилось. Крохотные золотистые секунды на миг замерцали в воздухе, а затем опали.
Ему сказали: Возвращайся. Тебя ждёт работа. Произошла ошибка.
Фигура растаяла.
Билл Дверь кивнул. Конечно же, это просто ошибка.
Всем понятно, что это могла быть только ошибка. Он всё это время знал, что это просто ошибка.
Он бросил комбинезон в угол и натянул мантию из кромешного мрака.
Что ж, по крайней мере, впечатлений набрался. И, надо признать, снова бы он таких набираться не хотел. Ему казалось, будто огромная ноша свалилась с плеч.
Так вот каково это – по-настоящему быть живым! Ощущать, что каждая минута тащит тебя всё ближе к вечному мраку!
Как им удаётся жить с этим? А ведь они живут и даже получают от жизни удовольствие, хотя единственным разумным чувством было бы отчаянье. Поразительно. Ощущать себя крохотной пылинкой, зажатой, как в сандвиче, между двумя пластами мрака. Как они выдерживают эту свою жизнь?
Видимо, с этим надо было родиться.
Смерть оседлал коня и поскакал в поля. Колосья клонились вокруг, словно волны в море. Госпоже Флитворт придётся поискать кого-то ещё, кто поможет собрать урожай.
Странное дело. В нём засело чувство… сожаления? Что это? Но то было чувство Билла Двери, а Билл Дверь… умер. Да никогда, собственно, и не жил. Он снова стал прежним собой, в том прекрасном состоянии, где нет ни чувств, ни сожалений.
Никаких сожалений. Никогда.
И вот он вернулся в свой кабинет, и это было тоже странно, ведь он совершенно не помнил, как сюда попал. Минуту назад он скакал на коне – и вот он уже в кабинете среди весов, хронометров и инструментов.
И тут было просторнее, чем казалось прежде. Стены терялись вдали на грани видимости.
Это всё из-за Билла Двери. Уж конечно, всё это казалось Биллу Двери огромным, а в нём, видимо, немножко этого ещё осталось. Надо просто заняться делом. Погрузиться в работу.
На столе уже стояло несколько измерителей жизни. Он не помнил, как поставил их туда, но это и не важно, главное – продолжать работу…
Он взял ближайший и прочитал на нём имя.
– Лу-фа-ре-ву!
Госпожа Флитворт села в кровати. Сквозь сон она услыхала какой-то ещё шум, который, видимо, разбудил и петуха. Повозившись со спичками, она, наконец, разожгла свечу, затем пошарила под кроватью и нащупала абордажную саблю, которая, должно быть, неплохо послужила покойному господину Флитворту в деловых поездках через горы.
Она поспешно спустилась по скрипучим ступеням и вышла в прохладный рассвет.
Неуверенно остановилась у дверей амбара, а затем приоткрыла их ровно настолько, чтобы просочиться внутрь.
– Господин Дверь?
На сеновале что-то зашуршало, а затем воцарилась напряжённая тишина.
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
– Это ты кричал? Я точно слышала, как кто-то меня зовёт.
Снова что-то зашуршало, и с чердака высунулась голова Билла Двери.
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ…
– Да. А ты кого ожидал? Ты там в порядке?
– ЭМ – М. ДА. ПОЛАГАЮ, ДА.
– Уверен? Ты разбудил Сирила.
– ДА. ДА. ЭТО ПРОСТО БЫЛ… МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО… ДА.
Она задула свечу. Лучей рассвета уже хватало, чтобы видеть.
– Ну, если уверен… Раз уж я встала, поставлю-ка греться овсянку.
Билл Дверь откинулся на сено и лежал, пока не ощутил, что ноги его выдержат, а затем спустился с чердака и доковылял до основного дома.
Он ничего не говорил, пока она накладывала ему овсянку в тарелку и заливала её сметаной. Но наконец уже не смог сдерживаться. Он не знал, как правильно задать вопросы, но ему непременно нужны были ответы.
– ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ?
– Что?
– ЧТО ЭТО ТАКОЕ… ПО НОЧАМ… КОГДА ВИДИШЬ ВСЯКИЕ ВЕЩИ, НО ОНИ НЕ НАСТОЯЩИЕ?
Она замерла с котелком овсянки в одной руке и черпаком в другой.
– Ты про сны? – переспросила она.
– ТАК ВОТ ЭТО И ЕСТЬ СНЫ?
– А тебе разве сны не снятся? Я думала, они снятся всем.
– О ВЕЩАХ, КОТОРЫЕ ДОЛЖНЫ СЛУЧИТЬСЯ?
– Это если вещие сны. Я в них, по правде, никогда не верила. Ты же не хочешь сказать, будто не знаешь, что такое сновидения?
– НЕТ-НЕТ. КОНЕЧНО, НЕТ.
– Что тебя так беспокоит, Билл?
– Я ВНЕЗАПНО ОСОЗНАЛ, ЧТО МЫ УМРЁМ.
Она задумчиво посмотрела на него.
– Ну, ясное дело, все умирают, – сказала она. – Тебе про это сон приснился, да? У всех так бывает. Я бы на твоём месте так не переживала. Лучше просто займись делом и не вешай нос, я всегда так говорю.
– НО ВСЁ РАНО ИЛИ ПОЗДНО ПРИДЁТ К КОНЦУ!
– Ой, даже не знаю, – сказала госпожа Флитворт. – Смотря как проживёшь жизнь, я так думаю.
– ИЗВИНИТЕ?
– Ты человек верующий?
– ХОТИТЕ СКАЗАТЬ, ПОСЛЕ СМЕРТИ С ВАМИ ПРОИСХОДИТ ТО, ВО ЧТО ВЫ ВЕРИТЕ?
– Славно, если так, не правда ли? – весело ответила она.
– НО, ВИДИТЕ ЛИ, Я ЗНАЮ, ВО ЧТО Я ВЕРЮ. Я НЕ ВЕРЮ… НИ ВО ЧТО.
– Ой, какие мы мрачные сегодня поутру, а? – сказала госпожа Флитворт. – Знаешь, лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это доесть овсянку. Тебе будет полезно. Говорят, от неё кости крепче становятся.
Билл Дверь поглядел в тарелку.
– А МОЖНО ДОБАВКИ?
Всё утро Билл Дверь провёл за колкой дров. Занятие было приятно однообразным.
Надо утомиться. Вот что важно. До предыдущей ночи он уже спал, но, видимо, так уставал, что ему ничего не снилось. Теперь он твёрдо решил: больше никаких снов. Топор поднимался и опускался на поленья, как маятник часов.
Так! Никаких часов!
Когда он вошёл, госпожа Флитворт что-то готовила в нескольких кастрюлях на очаге.
– ПАХНЕТ ВКУСНО, – наугад сказал Билл. Он потянулся к дрожащей крышке кастрюли. Госпожа Флитворт резко развернулась.
– Не трожь! Тебе этого нельзя! Это для крыс.
– А РАЗВЕ КРЫСЫ НЕ МОГУТ ПРОКОРМИТЬСЯ САМИ?
– Да ещё как могут! Поэтому мы и даём им кое-что перед сбором урожая. Распихаешь немножко этого по норам – и никаких больше крыс.
Билл Дверь не сразу сумел сложить два и два, но когда сложил, получилось прямо-таки совокупление мегалитов.
– ЭТО ЯД?
– Вытяжка из шипянки, подмешанная в овсяную кашу. Всегда срабатывает.
– И ОНИ УМИРАЮТ?
– Мгновенно. Брык – и лапки кверху. А у нас на обед будет хлеб с сыром, – добавила она. – Не люблю готовить дважды в день, а на ужин у нас курочка. Кстати, нужна курочка… пойдём-ка…
Она взяла со стойки тесак и вышла во двор.
Петух Сирил с опаской наблюдал за ней с вершины насеста. Его гарем из толстых пожилых наседок, ковырявшихся в грязи, нестройно заковылял к госпоже Флитворт с грацией, присущей бегуну в трусах с порванной резинкой, – впрочем, как у всех кур во вселенной. Она быстро наклонилась и подхватила одну из них. Та глядела на Билла Дверь блестящими тупыми глазками.
– Умеешь забивать кур? – спросила госпожа Флитворт.