Возникла неловкая пауза.
– Это ты, малыш Эгберт?
– НЕТ. ЭТО Я, СТАРИК БИЛЛ ДВЕРЬ.
Из машины раздалась серия ударов и звонов, и наконец верхняя часть человеческого тела выбралась из машины и оказалась молодым человеком с чёрными кудрями, чёрным лицом, в чёрной рубахе и чёрном фартуке. Он вытер тряпкой лицо, оставив розовую проплешину в черноте, и заморгал от пота, заливающего глаза.
– Кто-кто?
– СТАРИНА БИЛЛ ДВЕРЬ. РАБОТНИК ГОСПОЖИ ФЛИТВОРТ.
– Ах, да. Парень с пожара? Слышал-слышал, ты там был героем. Давай пять.
Он протянул чёрную руку. Билл Дверь недоумевающе уставился на неё.
– ИЗВИНЯЮСЬ. Я ПРАВДА НЕ ЗНАЮ, КАК ВЫГЛЯДИТ ЗАГЛУШКА НА ТРИ ВОСЬМЫХ. И НА ПЯТЬ ТОЖЕ.
– Руку свою давай, говорю!
Билл Дверь не без колебаний вложил руку в ладонь юноши. Глаза, обрамлённые маслом, на миг расширились от удивления, но тут мозг поборол осязание, и кузнец улыбнулся.
– Кекс меня звать. Ну, как тебе?
– СЛАВНОЕ ИМЯ.
– Да я про машину. Гениально, да?
Билл Дверь осмотрел машину с вежливым недоумением. На первый взгляд она напоминала переносную мельницу, на которую напало исполинское насекомое. На второй взгляд – пыточную камеру инквизиции, которая вышла подышать свежим воздухом. Непонятные суставчатые рычаги торчали из неё под неожиданными углами. Тут были ремни и длинные пружины. И всё это водружено на шипастые металлические колёса.
– Конечно, её надо в движении смотреть, тогда оценишь, – признал Кекс. – А для этого требуется запрячь лошадь. Ну, пока требуется. У меня уже есть парочка радикальных идей по этому вопросу, – мечтательно добавил он.
– ЭТО КАКОЙ-ТО ПРИБОР?
Кекс будто слегка оскорбился.
– Мне больше нравится слово «машина», – сказал он. – Она произведёт революцию в сельском хозяйстве и пинками загонит его в Век Летучей Мыши. Триста лет мои предки владели этим горном, но Нед Кекс не намерен до конца своих дней прибивать лошадям подковы, благодарю покорно.
Билл с недоумением глядел на него. Затем нагнулся и поглядел под машиной. Там к большому горизонтальному колесу была прикручена дюжина серпов. Хитроумный привод передавал тягу с колёс через ряд шкивов на целый лес металлических рычагов.
У него возникло ужасное предчувствие насчёт стоящей перед ним штуки, но всё же он спросил.
– Ну, самое сердце машины – это кулачковый вал. – Кексу явно польстил интерес. – Тяга идёт со шкива здесь, а коленвал управляет мотовилом – вот этими штуками, входная решётка жатки, которой управляет возвратно-поступательный механизм, опускается, при этом затвор опускается в паз вот сюда, и, конечно, одновременно с этим вращаются два латунных подшипника, листы соломотряса отфильтровывают солому в копнитель, а зерно опускается под действием гравитации по винтовому шнеку в бункер. Всё очень просто.
– А ЧТО ЗА ЗАГЛУШКА НА ТРИ ВОСЬМЫХ?
– Ой, спасибо, что напомнил! – Кекс порылся в бардаке на полу, схватил какую-то ребристую штуку и прикрутил к торчащей части механизма. – Очень важная штука. Она не позволяет эллиптическому кулачку постепенно съезжать вверх по валу и цепляться за фланцевый фальц – сам представляешь, к какой катастрофе это может привести.
Симмель отошёл и вытер руки тряпкой, замаслив их ещё сильнее.
– Я назвал его Уборочным Комбайном.
Билл Дверь вдруг ощутил себя старым. В общем-то, он и был старым. Но никогда ещё себя так не чувствовал. Где-то в глубине души он и без объяснений кузнеца понял, для чего предназначен Уборочный Комбайн.
– О.
– Мы на пробу запустим его сегодня после обеда на большом поле старика Пибдери. Должен сказать, всё выглядит многообещающе. Пред тобою будущее, Билл Дверь!
– ДА.
Билл Дверь провёл рукой по раме машины.
– А ЧТО НАСЧЁТ УРОЖАЯ?
– Хм-м? А что насчёт него?
– ЧТО ОН ОБ ЭТОМ ПОДУМАЕТ? ОН ЗАМЕТИТ РАЗНИЦУ?
– Заметит? – Кекс сморщил нос. – Ничего он не заметит. Пшеница есть пшеница.
– НУ А ШЕСТЬ ПЕНСОВ ЕСТЬ ШЕСТЬ ПЕНСОВ.
– И то верно, – протянул Кекс. – Так ты за чем заходил-то?
Рослая фигура печально провела пальцем по сочащемуся маслом механизму.
– Билл Две-ерь!
– ИЗВИНИ? О. ДА. У МЕНЯ ЕСТЬ ДЛЯ ТЕБЯ РАБОТА…
Он вышел из кузницы и почти сразу вернулся, неся какой-то шёлковый свёрток. Он аккуратно развернул его.
Для косы он сделал новую рукоять – не прямую, как принято в горах, а тяжёлую, дважды изогнутую, как делают на равнинах.
– Хочешь подправить её? Поменять тросик? Заменить фурнитуру?
Билл Дверь покачал головой.
– Я ХОЧУ ЕЁ УБИТЬ.
– Как это – убить?
– АБСОЛЮТНО. ЧТОБЫ КАЖДАЯ ЕЁ ЧАСТИЧКА БЫЛА УНИЧТОЖЕНА.
– Коса-то хорошая, – заметил Кекс. – Жалко такую. Лихо ты её наточил…
– НЕ ТРОГАЙ!
Кекс сунул порезанный палец в рот.
– Странно, – сказал он. – Бьюсь об заклад, что я её даже не касался. Рука-то была в добром дюйме от лезвия. Что ж, она точно острая.
Он махнул ею в воздухе.
– Да. О/чень/ост/рая,/на/до ска/зать.
Он умолк, сунул мизинец в ухо и поковырял.
– Ты уверен, что хочешь этого? – спросил он.
Билл Дверь мрачно повторил просьбу.
– Что ж, – пожал плечами Кекс, – думается, я могу расплавить лезвие, а рукоять сжечь.
– ДА.
– Ладно. Твоя коса, твои правила. Да и в целом ты прав. Эта технология уже устарела. Не нужна.
– БОЮСЬ, ЧТО ТЫ ПРАВ.
Кекс ткнул грязным пальцем в сторону Уборочного Комбайна. Билл Дверь понимал, что перед ним лишь металл и холст, что машина не может хищно скалиться. Но она скалилась.
Причём скалилась с жуткой, металлической наглостью.
– Попросил бы ты госпожу Флитворт купить вам такую, а, Билл! Как раз подходит для фермы с одним работником. Прямо представляю, как ты такой едешь, ветерок обдувает, шестерни жужжат, мотовило крутится…
– НЕТ.
– Да ладно. Ей это по карману. Все знают, что у неё там куча сокровищ с давних времён.
– НЕТ!
– Эм-м… – Кекс запнулся. В последнем «НЕТ» читалась явная угроза, словно в треске тонкого льда на глубокой реке. Оно как бы говорило: сделать ещё хоть шаг будет величайшей глупостью в жизни Кекса.
– Ну, как знаешь, тебе видней, – проворчал он.
– ДА.
– Займусь тогда косой, тебе это обойдётся… ну, в фартинг. – Кекс усмехнулся. – Извини, на это уйдёт куча угля, а чёртовы гномы всё цены поднимают…
– ДЕРЖИ. НУЖНО СДЕЛАТЬ ДО ПОЛУНОЧИ.
Кекс не стал спорить. Если спорить, Билл Дверь задержится в кузне, а ему отчаянно хотелось этого избежать.
– Ладно, ладно.
– ТЫ ПОНЯЛ?
– Понял, понял!
– ПРОЩАЙ ЖЕ, – торжественно изрёк Билл Дверь и ушёл.
Кекс захлопнул за ним дверь и прижался к ней спиной.
Ух! Нет, славный он малый, конечно, все о нём так говорят, но проведёшь с ним хоть пару минут – и по телу такие мурашки, будто на твоей могиле танцуют джигу, хоть ту могилу ещё даже не вырыли.
Он прошёлся по заляпанному маслом полу, наполнил чайник и поставил на огонь в углу кузни. Поднял гаечный ключ, собираясь кое-что доделать в Уборочном Комбайне, и его взгляд остановился на прислонённой к стене косе.
На цыпочках он подошёл к ней, хоть и понимал, что ходить на цыпочках поразительно глупо. Она же не живая. Она не услышит.
Просто она выглядит такой острой!
Он замахнулся гаечным ключом, жалея о том, что придётся сделать. Но Билл Дверь сказал… вернее, он сказал нечто странное, используя неточную терминологию, не подходящую для описания обычного инструмента. Так или иначе, спорить с этим не приходилось.
Кекс обрушил ключ на косу.
Он не ощутил удара. Он готов был биться об заклад, что ключ просто распался надвое, будто сделанный из хлеба, не дойдя до лезвия нескольких дюймов.
Неужели вещь может быть настолько острой, что обретает не просто режущую кромку, но самую сущность остроты, абсолютное режущее поле, выходящее за пределы атомов металла?
– Чер/ти бы/его/дра/ли!
Он напомнил себе, что такие мысли – глупость и суеверие, тем более для человека, умеющего фланцевать заглушку на три восьмых. С возвратно-поступательным механизмом всё просто: он или работает, или нет. Никаких тайн он в себе не скрывает.
Он с гордостью посмотрел на Уборочный Комбайн. Конечно, для движения ему потребуется лошадь. Это немного портит всё дело. Лошади – из дня Вчерашнего, а Завтрашний принадлежал Уборочному Комбайну и его наследникам. Они сделают мир чище и лучше. Надо только убрать из уравнения лошадь. Он пробовал сделать заводной механизм, но не хватило тяги. Может, если в качестве пружины использовать…
У него за спиной чайник вскипел, и вода залила огонь.
Кекс бросился сквозь клубы пара. Вот так каждый раз, вечная проблема. Стоит только начать умные рассуждения, как отвлекает какая-нибудь ерунда.
Госпожа Торт задёрнула занавески.
– А кто он такой, Один-Человек-Ведро? – спросил Ветром.
Она зажгла пару свеч и села.
– Он был родом из ентих, дикарей Очудноземья, – кратко ответила она.
– Странное у него имя. Один-Человек-Ведро… – продолжил Ветром.
– Енто сокращённое, – проворчала госпожа Торт. – Ладненько, теперь все возьмитесь за руки. – Она задумчиво поглядела на него. – Нам нужен кто-то третий.
– Могу позвать Шлёппеля, – предложил Ветром.
– Нетушки, не хватало ещё, шоб какой-то страшила у меня под столом сидел и под подол заглядывал, – отрезала мадам. – Людмилла! – крикнула она. Через пару мгновений занавес на входе в кухню отодвинулся и вошла девушка, открывавшая Ветрому.
– Да, матушка?
– Садись-ка, деточка. Нам нужен третий для спиритизма.
– Да, матушка.
Девушка улыбнулась Сдумсу.
– Знакомьтесь, это Людмилла, – кратко представила мадам.
– Весьма польщён, – сказал Ветром.
Людмилла ответила ему белоснежной улыбкой, какая отлично получается у людей, давным-давно привыкших не выдавать настоящих чувств.
– Мы уже встречались, – добавил Ветром. С полнолуния уже целый день прошёл,