ворил только он сам другим. Поэтому от неожиданности он заткнулся.
– Я к тому, что каждое твоё ругательство оживает, – поспешно объяснился главный философ. – Гадкие твари с крылышками – хлоп! – и появляются прямо в воздухе.
– Что за грёбаная хренотень? – воскликнул аркканцлер.
Хлоп. Хлоп.
Оглушённый казначей выкарабкался из искорёженного остова тележки. Подобрал свою остроконечную шляпу, сдул с неё пыль, надел, нахмурился и вынул из шляпы колёсико. Коллеги не обращали на него внимания. Он услышал возглас аркканцлера:
– Но я же всегда ругался! Ничего плохого нет в старой доброй ругани, от неё только кровь быстрее в жилах. Осторожно, декан, у тебя херо…
– Выражайся как-нибудь иначе! – воскликнул главный философ, перекрывая гул и жужжание роя.
– Иначе – это как?
– Как-нибудь… типа… бяка.
– «Бяка»?
– Ага, или, например, «вонючка».
– «Вонючка»? Чтобы я да ругался вонючками?
Казначей незаметно присоединился к ним. Споры о ерунде на фоне вселенской катастрофы – старая добрая традиция волшебников, и он был рад к ней присоединиться.
– А мадам Панариция всегда восклицает «батюшки», если что-нибудь роняет, – вставил он.
Аркканцлер обернулся на него.
– Может, она и произносит «батюшки», – прорычал он, – но имеет в виду «бл…».
Волшебники пригнулись. Чудакулли усилием воли остановился.
– Ой, батюшки, – униженно простонал он. Ругательства уютно расселись у него на шляпе.
– Ты им нравишься, – заметил декан.
– Ты их папочка, – добавил преподаватель современно руносложения.
Чудакулли скривился:
– Так, прид… парни, кончайте прикалываться над своим аркканцлером, и давайте уже выясним, что за хер… унда тут происходит.
Волшебники насторожённо огляделись. В воздухе ничто не появилось.
– Отлично справляешься, – похвалил преподаватель современного руносложения. – Так держать.
– Бяка, бяка, бяка, – пробормотал аркканцлер. – Батюшки, батюшки, батюшки. Вонючие-превонючие вонючки. – Он покачал головой. – Никуда не годится, совершенно не помогает выпустить пар.
– Зато воздух очищает, – возразил казначей.
Его впервые заметили. Оглядели останки тележки.
– Твари летают кругом, – проворчал Чудакулли. – Вещи оживают. Что творится?
Они обернулись на уже знакомый скрип колёс.
На площади за воротами катились ещё две тележки. Одна была набита фруктами. Другая – до половины фруктами, а на вторую половину – вопящим младенцем.
Волшебники наблюдали за ними, разинув рты. За тележками гналась толпа народу. Её возглавляла женщина решительного вида, которая пронеслась мимо ворот Университета, шинкуя воздух локтями.
Аркканцлер остановил коренастого мужика, азартно ковылявшего в хвосте толпы.
– Что случилось-то?
– Я только положил персики в эту тележку, как она вдруг раз – и сбежала!
– А откуда младенец?
– Да оттуда же. Его мама пришла с такой же тележкой, купила у меня персики, а потом…
Тут они все обернулись. Из переулка выкатилась очередная тележка, заметила их, благоразумно развернулась и бросилась наутёк по площади.
– Но почему? – спросил Чудакулли.
– Ну, в них так удобно всё возить, понимаете? – ответил мужик. – Надо же было им отвезти персики. Вы же знаете, они могут помяться.
– И теперь они все катят в одном направлении, – заметил преподаватель современного руносложения. – Вы обратили внимание?
– За ними! – воскликнул декан. Остальные волшебники поковыляли вслед за ним, слишком потрясённые, чтобы спорить.
– Нет… – начал было Чудакулли, но понял, что дело безнадёжно. Он утратил инициативу.
Призадумавшись, он сочинил самый приличный боевой клич в истории эвфемизмов.
– Копать-колотить зловонючих бяк! – воскликнул он и побежал следом за деканом.
Весь долгий день Билл Дверь трудился, а за ним следовала цепочка работников, которые увязывали и складывали снопы. Но вдруг кто-то крикнул, и парни побежали к ограде.
По ту сторону простирались поля Яго Пидбери. Его работники выкатывали из ворот Уборочный Комбайн.
Вместе со всеми Билл наблюдал, облокотившись об изгородь. Вдали виднелся Кекс, раздающий распоряжения. В оглобли запрягали перепуганную лошадку. Кузнец взобрался на железное сиденье посреди механизмов и взял поводья.
Лошадь пошла. Развернулись рычаги мотовила. Завращались брезентовые ремни. Наверное, даже нарезной винт пришёл в движение. Но это было не важно, потому что где-то что-то издало «звяк!», и машина замерла.
Из толпы на заборе понеслись возгласы «А теперь убери козу!», «Дурень с возу – кобыле легче», «Систему менять надо!» и прочие проверенные временем остроты.
Кекс спустился, пошептался с Пидбери и его парнями, а затем ненадолго нырнул вглубь машины.
– Не взлетит!
– Грош цена в базарный день!
На сей раз Уборочный Комбайн проехал несколько метров, прежде чем один из его ремней лопнул и скомкался. Старики на заборе расхохотались пуще прежнего.
– Куплю металлолом недорого!
– Вжик – уноси готовенького!
Кекс снова спустился. Не реагируя на хор издёвок, он вытащил ремень и заменил на новый.
Не отрывая глаз от происходящего на соседнем поле, Билл Дверь вытащил из кармана точило и принялся точить косу, медленно и демонстративно. «Чирк-чирк» камня по металлу стало единственным звуком, повисшим в тяжёлом воздухе, не считая звяканья инструментов вдали.
Кекс снова взобрался на Комбайн и кивнул работнику, который вёл лошадь.
– Снова-здорово!
– Кони пьяные, хлопцы запряжённые!
– Не можешь срать, не мучай ж…
Крики понемногу затихли.
Шесть пар глаз следили, как Уборочный Комбайн прошёлся по полю, глядели, как развернулся на краю, пялились на то, как он катит назад.
Он проехал мимо, весь из себя возвратно-поступательный.
На другом краю поля он снова аккуратно развернулся.
Снова прожужжал мимо.
Наконец один из наблюдателей мрачно произнёс:
– Не приживётся эта штука, помяни моё слово.
– И то верно. Кому нужна такая железяка? – добавил другой.
– Да, это ж просто как маятник в часах. Только и может, что ездить туда-сюда по полю…
– …Да ещё так быстро…
– …И жать пшеницу, и обмолачивать зерно…
– Уже три ряда прошёл!
– Мать моя женщина!
– Эти штуки так мелькают, что и не разглядишь! Билл, а ты что думаешь? Билл?
Они оглянулись.
Он был ещё только на середине второго ряда, но явно догонял.
Госпожа Флитворт чуть приоткрыла дверь.
– Да? – сказала она с подозрением.
– Тут у нас Билл Дверь, госпожа Флитворт. Мы принесли его домой.
Она приоткрыла дверь пошире.
– Что с ним случилось?
Двое мужиков неловко ввалились в дом, пытаясь поддерживать верзилу ростом на фут выше них. Тот приподнял голову и рассеянно поглядел на госпожу Флитворт.
– Не знаю, что на него нашло, – сказал Герцог Боттомли.
– Он прямо помешался на работе, – добавил Вильям Крантик. – Ваши деньжата он отрабатывает будь здоров, госпожа Фливорт.
– Что ж, в наших краях такое впервые, – проворчала она.
– Носился туда-сюда по полю как чёрт, пытался обогнать штуковину Неда Кекса. И почти обогнал. Мы вчетвером едва успевали снопы за ним вязать.
– Положите его на диван.
– А мы ему говорили, мол, не перетруждайся на солнцепёке…
Герцог вытянул шею и заглянул в кухню – а вдруг сокровища у неё валяются прямо на полках с посудой?
Госпожа Флитворт заслонила ему обзор.
– Не сомневаюсь. Спасибо, мальчики. А теперь, полагаю, вам пора.
– Можем ли мы ещё что-нибудь…
– Я знаю, где ты живёшь. И ты пять лет уже не платил за аренду. До свидания, Крантик.
Она вытолкала их за дверь и захлопнула у них перед носами.
Затем обернулась.
– Чем ты, чёрт возьми, занимался, господин Так Называемый Билл Дверь?
– Я УСТАЛ, А ОНА НЕ УСТАЁТ.
Билл Дверь схватился за череп.
– А ЕЩЁ КРАНТИК ДАЛ МНЕ В ШУТКУ ПЕРЕБРОДИВШЕГО ЯБЛОЧНОГО СОКУ. И ТЕПЕРЬ Я КАК БУДТО ЗАБОЛЕЛ.
– Неудивительно. Он эту бурду в лесу гонит. Там от яблок, дай бог, половина.
– РАНЬШЕ Я НЕ БОЛЕЛ. И НЕ ЧУВСТВОВАЛ УСТАЛОСТИ.
– Таково оно, быть живым.
– ДА КАК ЛЮДИ ЭТО ВЫНОСЯТ?
– Ну, тут очень помогает перебродивший яблочный сок.
Билл Дверь сел и хмуро уставился в пол.
– НО С ПОЛЕМ МЫ ЗАКОНЧИЛИ, – сказал он, и в его голосе промелькнуло торжество. – СТОЖИЛИ ВСЁ В СЛОГА. ТО ЕСТЬ НАОБОРОТ. – Он снова ухватился за череп. – ААААР-Р!
Госпожа Флитворт скрылась в глубинах кухни. Заскрипел насос. Наконец она вернулась с влажным полотенцем и стаканом воды.
– В СТАКАНЕ ЛЯГУШКА!
– Значит, свежее[14]. – Госпожа Флитворт выловила амфибию и отпустила на дорожку, и лягушка сразу же ускакала в щель меж плиток.
Билл Дверь попытался встать.
– ТЕПЕРЬ Я ПОЧТИ ПОНИМАЮ, ПОЧЕМУ НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ МЕЧТАЮТ УМЕРЕТЬ, – сказал он. – Я СЛЫХАЛ О БОЛИ И МУЧЕНИЯХ, НО ДОСЕЛЕ НЕ ВПОЛНЕ ПОНИМАЛ, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ.
Госпожа Флитворт глядела в пыльное окно. Во второй половине дня начали сгущаться тучи, серые, со зловещим оттенком желтизны. Жара давила как тисками.
– Приближается буря.
– ОНА ИСПОРТИТ НАШ УРОЖАЙ?
– Нет. Потом просохнет.
– КАК ТАМ ДЕВОЧКА?
Билл Дверь разжал пальцы. Госпожа Флитворт удивлённо вскинула брови. В руке были золотые часики, и верхняя чаша уже почти опустела. Они мерцали, то появляясь, то пропадая.
– Как они у тебя оказались? Они же наверху! Она их сжимает как… – она запнулась, – как что-то, что надо крепко сжимать.
– ТАК И ЕСТЬ. НО ЧАСЫ ЕЩЁ И ЗДЕСЬ. И В ЛЮБОМ МЕСТЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ЭТО ЖЕ ЛИШЬ МЕТАФОРА.
– Ну, у неё в руке выглядит вполне реально.
– А КТО СКАЗАЛ, ЧТО МЕТАФОРЫ НЕ МОГУТ БЫТЬ РЕАЛЬНЫ?
Госпожа Флитворт уловила в его голосе далёкое эхо, будто эти слова произносили сразу двое, и не вполне в унисон.