Госпожа Флитворт сидела боком в седле позади Смерти и, шурша обёрткой, изучала содержимое коробочки с «Тёмными чарами».
– Ну вот, – сказала она, – кто-то съел все трюфели с ромом.
Снова зашуршала обёртка.
– И нижний слой тоже. Ну что такое? Кто же ест нижний слой, не закончив с верхним! И наверняка это ты был, потому что в крышке есть картинка и на ней нарисованы трюфели с ромом. А, Билл Дверь?
– МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Этот твой большой алмаз тяжеловат. Но милый, – неохотно добавила она. – Где ты его достал?
– У ЛЮДЕЙ, СЧИТАВШИХ ЕГО СЛЕЗОЙ БОГА.
– А это правда слеза?
– НЕТ. БОГИ НЕ ПЛАЧУТ. ОБЫЧНЫЙ УГЛЕРОД, ПОБЫВАВШИЙ ПОД ДЕЙСТВИЕМ БОЛЬШОГО ЖАРА И ДАВЛЕНИЯ, ВОТ И ВСЁ.
– Выходит, в каждом угольке таится алмаз, готовый вырваться наружу?
– ДА, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
Какое-то время тишину нарушало лишь цоканье копыт Бинки. Наконец госпожа Флитворт лукаво сказала:
– Знаешь, не понимаю, что происходит. Я же видела, сколько песку осталось. А ты, значится, подумал: «Старая клюшка-то славная, устрою-ка я ей несколько часов веселья, а потом, когда она меньше всего ожидает, тут я и устрою секир-трава», верно?
Смерть ничего не ответил.
– Я права, да?
– ОТ ВАС НИЧЕГО НЕ СКРОЕШЬ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Ха, я полагаю, это должно мне польстить, да? Ведь у тебя, полагаю, нынче много вызовов.
– БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВЫ МОЖЕТЕ СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
– Ну в таком случае можешь, если угодно, снова называть меня Ренатой.
На лугу за стрельбищем горел костёр. Смерть увидел, как перед ним двигаются фигуры. Изредка доносился болезненный стон – это кто-то настраивал скрипку.
– Всегда хожу на танцы на празднике урожая, – между делом заметила госпожа Флитворт. – Не плясать, конечно. Я в основном занимаюсь готовкой и всем таким.
– ПОЧЕМУ?
– Ну, кто-то же должен готовить.
– В СМЫСЛЕ, ПОЧЕМУ ВЫ НЕ ТАНЦУЕТЕ?
– Старая я уже, вот почему.
– ВЫ НЕ СТАРШЕ, ЧЕМ ПОЗВОЛЯЕТЕ СЕБЕ СЧИТАТЬ.
– Ха! Да ладно? Такое только болваны говорят. Вечно твердят: «Честное-благородное, вы замечательно сохранились!» Говорят: «Есть ещё порох в пороховницах», «Года не беда, коль душа молода» и всё такое. Бред всё это. Как будто старости можно радоваться! Как будто этой горе-философией зарабатываешь себе очки! Нет, котелок мой ещё варит, как в молодости, но колени уже совсем не те. И спина. И зубы. Попробуй, скажи моим коленям, что они не старше, чем думают, и поглядим, будет ли толк.
– СТОИТ ПОПРОБОВАТЬ.
У костра собиралось всё больше фигур. Смерть заметил полосатые столбы, обмотанные лентами.
– Парни обычно приносят пару дверей от амбаров и сколачивают их вместе, чтобы получился нормальный пол, – сказала госпожа Флитворт. – А затем всё начинается.
– НАРОДНЫЕ ТАНЦЫ? – устало спросил Смерть.
– Ну уж нет. У нас есть достоинство, знаешь ли.
– ПРОСТИТЕ.
– Эй, это же Билл Дверь, верно? – Из сумрака вышла фигура.
– Старина Билл!
– Привет, Билл!
Смерть окружила толпа простодушных лиц.
– ПРИВЕТСТВУЮ, ДРУЗЬЯ.
– А говорили, что ты уехал, – сказал Герцог Боттомли. Он бросил взгляд на госпожу Флитворт, которой Смерть помогал слезть с коня. Он запнулся, пытаясь оценить происходящее.
– А вы выглядите сегодня… очень… блестяще, госпожа Флитворт, – галантно закончил он.
В воздухе пахло тёплой влажной травой. Любительский оркестр всё ещё настраивался под навесом.
Столы на козлах были накрыты такой едой, какую можно назвать словом «трапеза»: пироги со свининой, похожие на обжаренные бастионы, банки с демонически солёным луком, картошка в мундире, утопающая в холестериновом океане сливочного масла. Местные старейшины уже устроились на скамьях и стоически жевали беззубыми ртами с таким видом, будто готовы просидеть тут до утра.
– Приятно видеть, как старики веселятся, – заметила госпожа Флитворт. Смерть поглядел на едоков. Большинство из них были младше его спутницы.
Из густого мрака, докуда не доставал свет костра, донёсся смешок.
– И молодёжь, – спокойно добавила госпожа Флитворт. – В моё время была поговорка про это время года. Как-то вроде… «Пшеницу собрали, амбары полны. Юбчонки задрали, спустили…» Как-то так. – Она вздохнула. – Как летит время, а?
– ДА.
– Знаешь, Билл Дверь, а может, ты и был прав насчёт думать о хорошем. Этой ночью мне намного лучше.
– ДА?
Госпожа Флитворт как бы невзначай глянула на танцпол.
– А девчонкой-то я танцевала хоть куда. Могла всю ночь напролёт плясать. От восхода луны… До захода солнца…
Она развязала ленты, сжимавшие её волосы в тугой пучок, и тряхнула ими, как белоснежным водопадом.
– Думается, вы у нас танцуете, господин Билл Дверь?
– Я ЗНАМЕНИТЫЙ ТАНЦОР, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.
В оркестре скрипач кивнул товарищам, сунул скрипку под подбородок и топнул по доскам…
– И-раз! И-два! И-раз, два, три, четыре…
Представьте долину, над которой парит рыжий полумесяц луны. А там, внизу, – круг света вокруг костра.
Тут плясали старые добрые танцы – кадрили, рилы, гопаки и такие хитроумные пляски, что, если раздать танцорам фонари, получилась бы топологическая задача, непосильная современной физике. И даже такие танцы, от которых вроде бы разумные люди начинают орать что-нибудь вроде «Ай-на-нэ!» или «Йих-ха!» и впервые за долгое время не краснеть от этого.
Когда первые павшие выбыли, уцелевшие перешли к польке, мазурке, фокстроту, «Яблочку», а потом к «Груше», «Арбузу», «Дыне» и прочим фруктам. А потом к танцам, в которых люди образуют арку, а другие под ней танцуют – к слову, так в народе отразилась память о казнях. А потом такие танцы, в которых люди образуют круг – это, кстати, так в народе отразилась память о чуме.
И всё это время две фигуры кружили, будто в последний раз.
Скрипач-солист смутно запомнил, что, едва он останавливался переводить дух, из толпы, пританцовывая чечётку, выныривала фигура, и какой-то голос шептал ему в ухо:
– ПРОДОЛЖАЙ. Я В ТЕБЯ ВЕРЮ.
Когда он второй раз замешкался, на половицы перед ним упал алмаз размером с его кулак. А фигурка поменьше плавно отделилась от танцоров и сказала:
– Если твои парни не продолжат играть, Вильям Крантик, я лично всем вам жизнь испорчу.
И вернулась в толчею из тел.
Скрипач опустил глаза на алмаз. На него можно было купить пять любых королевств, какие первыми вспомнятся. Он поспешно загнал его ногой позади себя.
– Что, рука-то уже отваливается? – улыбнулся ему барабанщик.
– Заткнись и играй!
Он вдруг осознал, что на кончиках его пальцев пляшут мелодии, которых сам он в жизни не слыхал. Барабанщик и флейтист тоже это ощутили. Музыка будто лилась в них откуда-то. Они её не играли. Это она играла ими.
– А ТЕПЕРЬ САМОЕ ВРЕМЯ НАЧАТЬ НОВЫЙ ТАНЕЦ.
– Там-там-там-там, тарара-та-рам, – промычал скрипач. Его захватила новая мелодия. Пот лил градом из-под его подбородка.
Танцоры неуверенно закружились, не зная пока, как плясать. Но одна пара двигалась среди них с грацией хищников, полуприсев, сплетя руки и выставив перед собой, словно бушприт смертоносного галеона. На краю танцпола они развернулись, превратившись в вихрь конечностей, казалось, отрицавший человеческую анатомию, и ринулись обратно сквозь толпу.
– Как он называется?
– ТАНГО?
– А это точно законно?
– КАЖЕТСЯ, ДА.
– Потрясающе.
Музыка переменилась.
– А этот я знаю! Это щеботанский танец перед боем быков! Р-раз…
– …И ГОТОВО?
В ритм музыки внезапно понёсся стремительный каскад сухих щелчков.
– Кто играет на маракасах?
Смерть ухмыльнулся.
– МАРАКАСЫ? Я ОБХОЖУСЬ БЕЗ… МАРАКАСОВ.
И вот настал тот час.
Луна на горизонте казалась призраком себя. С другой стороны уже занималась бледная заря нового дня.
Они ушли с танцев.
То, что заставляло оркестр играть без умолку всю ночь, плавно угасло. Музыканты переглянулись. Скрипач Крантик опустил глаза на алмаз. Он никуда не делся.
Барабанщик растирал запястья, пытаясь вернуть рукам жизнь.
Крантик беспомощно посмотрел на измождённых танцоров.
– Ну ладно… – сказал он и в последний раз поднял скрипку.
Госпожа Флитворт со спутником слушали его из тумана, клубившегося вокруг поляны в лучах рассвета.
Смерть узнал этот медленный настойчивый ритм. Он заставлял вспомнить о деревянных фигурках, кружащих сквозь Время, пока не кончится завод пружины.
– ЭТОТ ТАНЕЦ Я НЕ ЗНАЮ.
– Это последний вальс.
– ВРЯД ЛИ ЕСТЬ ТАКОЙ.
– А знаешь, – протянула госпожа Флитворт, – я весь вечер думала: как это случится? Как ты это сделаешь? В смысле, люди же всегда умирают от чего-то, не так ли? Я думала, может, от усталости – но я чувствую себя прекрасно. Я повеселилась, как никогда в жизни, и даже не выдохлась ещё. По правде сказать, Билл Дверь, даже второе дыхание открылось. И я…
Она запнулась.
– Я не дышу, не так ли. – Это был не вопрос. Она поднесла руку к лицу и подула на неё.
– НЕ ДЫШИТЕ.
– Всё ясно. При жизни я никогда так не веселилась… ха! Так что… в какой момент?
– ПОМНИТЕ, КАК ВЫ СКАЗАЛИ «НУ ТЫ ДАЁШЬ»?
– Ага?
– ВОТ ТОГДА Я НА САМОМ ДЕЛЕ ВЗЯЛ.
Госпожа Флитворт уже не слушала. Она осматривала себя так, будто увидела впервые.
– Кажется, ты кое-что поменял, Билл Дверь, – сказала она.
– НЕТ. ПЕРЕМЕНЫ ТВОРИТ ТОЛЬКО ЖИЗНЬ.
– В смысле, я выгляжу моложе.
– ЭТО Я И ИМЕЛ В ВИДУ.
Он щёлкнул пальцами. Бинки перестал жевать траву на опушке и подбежал.
– А знаешь, – сказала госпожа Флитворт, – я часто думала… Часто думала, что у всех есть свой, так сказать, подлинный возраст. Видала я детей, которые в десять лет ведут себя так, словно им тридцать пять. Иные даже рождаются сразу средних лет. И мне приятно думать, что всю жизнь мне было… – она оглядела себя, – ну где-то восемнадцать. Всю жизнь, в глубине души.