Смерть ничего не ответил. Лишь подсадил её на коня.
– Знаешь, если поглядеть, что жизнь творит с людьми, ты уже не кажешься таким страшным, – сказала она нервно.
Смерть щёлкнул зубами. Бинки пошёл шагом.
– А ты не встречал Жизнь, случайно?
– ЧЕСТНО СКАЗАТЬ, НЕ ВСТРЕЧАЛ.
– Наверное, она вся такая белая и искристая. Как буря с грозой в штанах, – предположила госпожа Флитворт.
– ВРЯД ЛИ.
Бинки поднялся в рассветное небо.
– И кстати… смерть всем тиранам! – добавила госпожа Флитворт.
– ДА.
– А куда мы едем?
Бинки перешёл на галоп, но мир вокруг не двигался.
– Отличный у тебя конь. – Голос госпожи Флитворт дрогнул.
– ДА.
– Только что это он делает?
– РАЗГОНЯЕТСЯ.
– Но мы же никуда не движемся…
Они исчезли.
Они появились вновь.
Теперь вокруг был снег и зеленоватый лёд на скалистых горах. То не были старые горы, источенные временем и стихией до плавных горнолыжных склонов. Нет, то были молодые, дерзкие горы-подростки. Такие, у которых есть тайные ущелья и безжалостные расселины. Йодль, спетый одиноким козопасом не в том месте, вызвал бы не весёлое эхо, а пятьдесят тонн снега экспресс-доставкой.
Конь приземлился на сугроб, который по всем законам физики должен был под ним провалиться. Смерть спешился и помог спуститься госпоже Флитворт. Они пошли по снегу к обледенелой дороге, огибавшей склон горы.
– Зачем мы здесь? – спросила душа госпожи Флитворт.
– Я СТАРАЮСЬ НЕ ФИЛОСОФСТВОВАТЬ НА ТАКИЕ ВСЕЛЕНСКИЕ ТЕМЫ.
– В смысле, здесь, на этой горе. На этой территории, – терпеливо поправилась госпожа Флитворт.
– А ЭТО НЕ ТЕРРИТОРИЯ.
– Что же это тогда?
– ИСТОРИЯ.
Они завернули за поворот. Там стоял пони с сумой на спине и жевал ветви куста. Тропа кончалась у вала из подозрительно чистого снега.
Смерть извлёк песочные часы из бездны своей мантии.
– ПОРА, – сказал он и ступил на снег.
Она глядела на него, не решаясь следовать за ним. Уж очень трудно отказываться от привычки иметь твёрдое тело.
А затем поняла, что ей и не нужно идти.
Кое-кто сам вышел навстречу.
Смерть поправил уздечку Бинки и сел в седло. На миг он задержался, изучая две фигурки возле лавины.
Они были уже почти неразличимы, их голоса – не более чем дрожью в воздухе.
– И он только сказал: «ОТНЫНЕ ВАС НИЧТО НЕ РАЗЛУЧИТ НА ВАШЕМ ПУТИ». А я ему: «Каком пути?» А он говорит, мол, не знаю. Что случилось-то?
– Руфус, дорогой, тебе трудно будет в это поверить…
– Так кто был этот парень в маске?
Они оба оглянулись.
Там никого не было.
В той деревеньке в Овцепиках, где умеют плясать правильный моррис, его танцуют всего раз, на рассвете, в первый день весны. Потом, когда наступает лето, его больше не танцуют. Потому что какой смысл? Какой от него тогда толк?
Но в один из дней, когда ночи становятся всё длинней, танцоры пораньше заканчивают работу и достают с антресолей и из сундуков другие костюмы, чёрные, и другие колокольчики. И по одному стекаются в долину под сенью нагих ветвей. Они не разговаривают. Не играет музыка. Трудно представить, что сейчас будет.
Колокольчики не звенят. Они сделаны из магического металла – октирона. Но это не немые колокольчики. Тишина – лишь отсутствие звука. Они же издают противозвук, нечто вроде густо насыщенной тишины.
И тогда, холодным вечером, когда свет иссякает в небесах, среди замёрзших листьев, на сыром ветру, они пляшут другой моррис. Во имя мирового равновесия.
Говорят, обязательно надо плясать оба танца. Иначе лучше уж совсем не плясать.
Ветром Сдумс шагал через Латунный мост. Настало то время суток, когда ночные жители Анк-Морпорка ложились спать, а дневные только просыпались. В кои-то веки кругом почти не было ни тех, ни других.
Ветрома что-то тянуло сюда, в это место, в эту ночь, сейчас. Не то чувство, когда он предчувствовал свою смерть. Скорее, ощущение, когда шестерню вставляют в часы, – всё начинает вращаться, распрямляется пружина, и именно здесь тебе самое место…
Он остановился и наклонился через ограду. Тёмная вода, или, вернее, текучая грязь, чавкала у подножия каменных опор. Есть старинная легенда… как там оно? Если бросить монетку в Анк с Латунного моста, обязательно вернёшься? Или там надо блевануть в Анк? Нет, кажется, первое. Что ж, большинство горожан, уронивших монету в реку, обязательно вернутся – за монетой, конечно.
Из тумана вышел силуэт. Ветром напрягся.
– Доброе утро, господин Сдумс.
Ветром расслабился.
– А, сержант Колон? Я думал, вас тут нет.
– Да, это я, вашество, – бодро откликнулся часовой. – Такой вот я легавый, вечно появляюсь, когда не ждут.
– Я гляжу, ещё одна ночь прошла, и мост по-прежнему на месте. Отличная работа, сержант.
– А я всегда говорю: бдительность лишней не бывает.
– Уверен, горожане могут мирно спать друг у друга в постели, зная, что никто не стащит у них мост весом в пять тысяч тонн, – продолжил Ветром.
В отличие от гнома Модо, сержант Колон знал, что значит «ирония». Он считал, что это когда что-нибудь уронят. Он с уважением улыбнулся Ветрому.
– Надо быть находчивым, чтобы опережать современных международных преступников, господин Сдумс, – ответил он.
– Молодец. Эм-м. А вы, эм-м, не видели тут вокруг никого?
– Ночью всё как будто мертво, – ответил сержант. Затем вспомнил, с кем говорит, и добавил: – Без обид.
– Ага.
– Ну, я пойду тогда, – сказал сержант.
– Славно. Славно.
– Вы в порядке, господин Сдумс?
– Славно. Славно.
– Не будете больше в реку бросаться?
– Не буду.
– Точно?
– Да.
– Ну ладно. Тогда спокойной ночи. – Он вдруг спохватился: – Ой, скоро голову свою забуду! Один малый просил вам это передать. – Он протянул ему жёваный конверт.
Ветром вгляделся в туман.
– Какой малый?
– Вот этот… ой, уже пропал. Высокий такой. Странного вида.
Ветром развернул бумажку и прочитал:
«УУУУииииУУУУиииииУУУУииии».
– Ага, – сказал он.
– Что, дурные новости? – спросил сержант.
– Это как посмотреть, – ответил Ветром.
– А. Ясно. Ладно. Ну… тогда доброй ночи.
– Всего хорошего.
Сержант Колон на миг замешкался, затем пожал плечами и пошёл дальше.
Когда он ушёл, тень позади Сдумса пошевелилась и улыбнулась.
– ВЕТРОМ СДУМС?
Ветром не стал оборачиваться.
– Да, а что?
Уголком глаза Ветром увидел, как на парапет легли костяные руки. Раздался звук, какой издаёт фигура, пытаясь устроиться поудобнее, а затем спокойная тишина.
– Ага, – сказал Ветром. – Полагаю, мне следует пройти с вами?
– Я НЕ ТОРОПЛЮ.
– А мне казалось, вы всегда пунктуальны.
– В НАШЕМ СЛУЧАЕ ПАРА ЛИШНИХ МИНУТ НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ.
Ветром кивнул.
– Я повстречал таких людей, о которых даже не подозревал. Я столько всего переделал. Я наконец-то познал, кто такой Ветром Сдумс на самом деле.
– И КТО ЖЕ ОН?
– Ветром Сдумс.
– ПОЛАГАЮ, ЭТО БЫЛО ПОТРЯСЕНИЕМ.
– Ну да.
– ВСЕ ЭТИ ГОДЫ ВЫ ДАЖЕ НЕ ПОДОЗРЕВАЛИ ОБ ЭТОМ.
Ветром Сдумс знал, что такое ирония на самом деле, и даже про сарказм был в курсе.
– Вы очень любезны, – проворчал он.
– ПОЖАЛУЙ.
Ветром снова поглядел в реку.
– Славно было, – сказал он. – После стольких лет… Хорошо быть полезным.
– ДА. НО ПОЧЕМУ?
Ветром удивился.
– Не знаю. Почём мне знать? Наверное, потому, что мы в этом мире все заодно. Потому что мы не бросаем своих. Потому что я понял, как давно я был мёртв. Потому что всё что угодно лучше, чем быть одиноким. Потому что люди – это люди.
– А ШЕСТЬ ПЕНСОВ – ЭТО ШЕСТЬ ПЕНСОВ. НО ПШЕНИЦА – НЕ ПРОСТО ПШЕНИЦА.
– Правда?
– ДА.
Ветром присел. Камни моста ещё не остыли после жаркого дня. К его изумлению, Смерть присел рядом.
– ПОТОМУ ЧТО ВЫ – ЭТО ВСЁ, ЧТО У ВАС ЕСТЬ, – сказал Смерть.
– Что? А. Да. И это тоже. А вокруг только огромная и безразличная вселенная.
– ВАС ЖДЁТ СЮРПРИЗ.
– Одной жизни слишком мало.
– ОЙ, НЕ ЗНАЮ.
– Хм-м?
– ВЕТРОМ СДУМС?
– Что?
– ВОТ ТАКОЙ БЫЛА ТВОЯ ЖИЗНЬ.
И с великим облегчением, неизменным оптимизмом и ощущением, что в целом могло быть и хуже, Ветром Сдумс умер.
Где-то в ночи Редж Башмак огляделся, достал потрёпанную кисть и баночку краски из пиджака и начертал на подходящей стене:
«Внутри каждого живого прячется покойник, ждущий освобождения…»
И вот тогда всё закончилось. Конец.
Смерть стоял у окна своего мрачного кабинета, глядя в сад. В его покойных владениях ничто не двигалось. Тёмные лилии цвели у пруда с форелью, которую ловили гипсовые гномики-скелетики. Вдали высились горы.
Тут был его мир. Не отмеченный ни на одной карте.
Но теперь в нём как будто чего-то не хватало.
Смерть выбрал себе косу на стойке в большом зале. Прошёл мимо огромных часов без стрелок и вышел наружу. Прошагал через чёрный цветник, где Альберт возился с ульями, и вышел к небольшому валу на окраине сада. Вдали, до самых гор, земля не сформировалась – она была твёрдой, в каком-то смысле реальной, но он не находил причин придавать ей какую-то форму.
До этого момента.
Позади него появился Альберт, пара чёрных пчёл всё ещё кружила у его головы.
– Что это вы делаете, хозяин? – спросил он.
– ВСПОМИНАЮ.
– Ась?
– Я ПОМНЮ, КАК ВСЁ ЭТО БЫЛО ЛИШЬ ЗВЁЗДАМИ.
Как же там было? Ах да…
Он щёлкнул пальцами. Появились поля, а затем плавные изгибы холмов.
– Золотистые, – заметил Альберт. – Очень миленько. Всегда считал, что нам тут немного цвета не хватает.
Смерть покачал головой. Всё ещё чего-то не хватало. И тут он наконец понял. Часы жизни, огромный зал, наполненный рокотом утекающих жизней, – дело грамотное и нужное, без него не было бы должного порядка. Но…