У него замерло сердце.
Точнее, и не начинало биться.
– Ой, божечки, – пробормотал Ветром и прислонился к стене.
Как им теперь управлять? Он подёргал пару подходящих на вид нервов. Вот так будет систола… диастола… систола… диастола… Ой, а ведь есть ещё лёгкие!
Ветром Сдумс заковылял вперёд, словно жонглёр, вращающий восемнадцать тарелочек на шестах одновременно, словно человек, пытающийся запрограммировать видеомагнитофон по инструкции, переведённой с японского на голландский корейской рисоваркой… короче, словно человек, познавший, что такое истинный самоконтроль.
Волшебники Незримого университета серьёзно относятся к сытным обедам и ужинам. Нельзя требовать от человека основательной волшбы, считали они, без супа, рыбы, птицы, нескольких больших тарелок мяса, пирога-другого, большой порции какой-нибудь нежнятины с кремом, пикантных канапешек, фруктов, орехов и чашечки кофе с кексом толщиной с кирпич. Волшебник не должен быть голодным. А ещё важно питаться регулярно. Считалось, что это приучает к режиму дня.
Казначей, впрочем, был исключением. Ел он мало, а жил на одних нервах. Он нашёл у себя нервное недоедание, потому что каждый раз, глядя в зеркало, видел там толстяка. А именно – аркканцлера, который стоял за спиной и орал на него.
Именно казначею выпала незавидная доля сидеть напротив дверей, когда Ветром Сдумс выбил их внутрь – ему это оказалось проще, чем вертеть ручки.
Казначей прокусил деревянную ложку.
Волшебники развернулись на скамьях и уставились на новопришедшего.
Ветром Сдумс немного покрутил управление голосовыми связками, губами и языком и наконец произнёс:
– Думаю, спиртное я смогу переварить.
Первым в себя пришёл аркканцлер.
– Ветром! – воскликнул он. – Мы думали, ты помер!
Он и сам понимал, что фраза получилась не фонтан. Людей не кладут на одр в окружении свечей и лилий лишь потому, что у них вроде голова побаливает и им бы прилечь на часик.
Ветром сделал пару шагов. Ближайшие волшебники повалились навзничь, спеша убраться с его пути.
– Я и помер, глупый ты мальчишка, – пробормотал он. – Думаешь, я в таком виде всегда разгуливаю? Чёрта с два! – Он обвёл взглядом волшебное сообщество. – Кстати, кто-нибудь знает, зачем нужна селезёнка?
Он дошёл до стола и умудрился даже сесть.
– Наверное, что-нибудь для пищеварения, – сказал он. – Забавно, всю жизнь ходишь, и эта штука в тебе тикает, или булькает, или что она там делает, а ты понятия не имеешь, для чего она. Например, лежишь себе в постели ночью и слышишь, как в животе у тебя «бульк-урк-урк». Для тебя-то просто бульк, но кто его знает, какие сложные химические реакции там идут…
– Ты что, нежить? – Казначей наконец выдавил из себя эти слова.
– Я об этом не просил, – проворчал покойный Ветром Сдумс, раздражённо глядя на еду и пытаясь понять, как же, ядрёна кочерыжка, она должна превратиться в клетки Ветрома Сдумса. – Я сюда вернулся только потому, что больше идти некуда. Что, думаешь, мне сюда очень хотелось?
– Но погоди, – сказал аркканцлер, – разве… ну ты знаешь, мрачный парниша с черепом и косой…
– Так и не явился, – отрубил Ветром, изучая ближайшие тарелки. – Поганой оказалась эта не-жизнь.
Волшебники отчаянно жестикулировали у него над головой. Он поднял глаза и поглядел на них.
– И не думайте, что я не вижу эти ваши отчаянные жесты, – сказал он. И с изумлением понял, что это правда. Его глаза последние шестьдесят лет глядели как сквозь бледную муть, но теперь их пинком заставили работать как лучшую в мире оптику.
По сути, умы волшебников Незримого университета сейчас занимали две вещи.
Большинство волшебников думали вот о чём: «Какой кошмар, а это точно старый Ветром, он же был таким милым старикашкой, как бы нам от него избавиться? Как нам от него избавиться?»
А Ветром Сдумс в гудящей и мерцающей кабине мозга размышлял так: «Так, значит, это правда. После смерти есть жизнь. И она та же самая. Вот уж повезло, называется».
– Итак, – сказал он, – что вы собираетесь с этим делать?
Прошло пять минут. Полдюжины старейших волшебников разбегались перед аркканцлером, который шагал по промозглому коридору в развевающейся мантии. Разговор шёл такой:
– Это наверняка Ветром! Оно даже разговаривает как он!
– Это не старина Ветром. Старый Ветром был куда старше!
– Старше? Старше, чем мёртвый?
– Он сказал, что хочет себе обратно спальню, а я не понимаю, с чего бы мне её освобождать…
– Ты видал его глаза? Прямо как буравчики!
– Э-э, что? Хочешь сказать, как тот гном, что заправляет лавкой деликатесов на Тросовой?
– В смысле, они прямо буравят тебя!
– …там отличный вид на сад, я уже свои вещи перенёс, это просто нечестно…
– А такое уже случалось раньше?
– Ну, был случай с Театором…
– Ага, только он на самом деле не умирал, просто красился в зелёный, а потом сбрасывал крышку гроба и кричал: «Сюрприз!»
– У нас тут ещё не бывало зомби.
– А он зомби?
– Думаю, да…
– То есть начнёт бить в бубен и плясать мумбо-юмбо всю ночь?
– А зомби этим занимаются?
– Старина Сдумс-то? Не похоже на него. При жизни он танцы не жаловал…
– Короче, нельзя доверять всем этим богам вуду. Не доверяй богу, который вечно лыбится и носит цилиндр, таков мой девиз.
– …и будь я проклят, если отдам свою спальню какому-то зомби, я столько лет её ждал…
– Правда? Чудной девиз.
Ветром Сдумс опять расхаживал в раздумье внутри собственной головы.
Странное дело. С тех пор, как он умер, или стал не-жив, или как это ещё назвать, его ум будто прояснился как никогда прежде.
Управлять собой становилось легче. Дыхание уже давалось практически на автомате, селезёнка вроде бы заработала как надо, чувства пахали на всю мощь. Правда, пищеварение всё ещё оставалось загадкой.
Он поглядел на своё отражение в серебряном блюде.
Всё ещё похож на мертвеца. Лицо бледное, багровые мешки под глазами. Труп. Ходячий и говорящий, но по сути всё же мёртвый. Разве это честно? Разве справедливо? Разве такой должна быть награда за твёрдую веру в реинкарнацию на протяжении почти ста тридцати лет? Возродиться трупом?
Неудивительно, что в легендах нежить обычно очень, очень злая.
Вот-вот случится что-то чудесное – если смотреть издали.
Если же смотреть вблизи или со средней дистанции, вот-вот случится что-то ужасное.
Разница – как между прекрасной новой звездой в зимнем небе и, собственно, взрывом сверхновой рядом с вами.
Разница между сиянием утренней росы на паутинке – и тем случаем, если вы муха.
Само по себе такое не должно было случаться даже за тысячи лет.
А теперь это вот-вот случится.
Это вот-вот случится за заброшенным шкафом в захламлённом подвале в Тенях, старейшем и самом неблагополучном районе Анк-Морпорка.
Плюх.
Мягкий звук, словно первая капля дождя после столетия засухи.
– Может, возьмём чёрного кота и пустим по его гробу?
– У него и гроба-то нет! – взвыл казначей, чей рассудок и раньше-то держался на соплях.
– Ладно, значит, купим ему славный новенький гроб, а затем пустим по нему чёрного кота?
– Нет, это бред. Лучше заставим его перейти воду.
– Что?
– Перейти воду. Нежить этого не может.
Волшебники, столпившиеся в кабинете аркканцлера, со всем тщанием и упоением обдумали это заявление.
– Вы уверены? – спросил декан.
– Общеизвестный факт, – отрезал преподаватель современного руносложения.
– При жизни он запросто лужи переходил, – засомневался декан.
– А мёртвым не сможет.
– Правда? Логично.
– Текущую воду, – вдруг добавил преподаватель современного руносложения. – Вроде реки. Извините. Они её перейти не могут.
– Ну, я сам не перейду текущую реку, – заметил декан.
– Ты нежить! Нежить! – Крыша казначея уже держалась на последних гвоздях.
– Ой, хватит его дразнить. – Преподаватель похлопал дрожащего товарища по спине.
– Но я правда не могу, – возразил декан. – Я же утону.
– А нежить не может перейти текущую реку даже по мосту.
– А он пока один такой? У нас же не начнётся целый апокалипсис? – спросил преподаватель.
Аркканцлер побарабанил пальцами по столу.
– Мертвецам нельзя бродить туда-сюда. Это негигиенично, – сказал он.
Остальные смолкли. Никто из них не смотрел на проблему под таким углом, но Наверн Чудакулли был именно из тех, кто смотрел. Наверн Чудакулли был то ли лучшим, то ли худшим аркканцлером, какого Незримый университет видал за столетие, – смотря как судить.
Начнём с того, что он занимал слишком много места. Не потому, что был крупным сам по себе, просто его масштабная личность заполняла всё доступное пространство. За ужином он напивался до зелёных чертей и буянил, и по меркам волшебников это было нормальное поведение. Но потом, уйдя в свою спальню, он всю ночь метал дротики в мишень, а в пять утра отправлялся охотиться на уток. Он орал на людей. Он пытался подбодрить их. И вместо приличных мантий носил чёрт-те что. Он уговорил мадам Панарицию, завхоза Университета, внушавшую всем ужас, сшить ему своего рода мешковатый брючный костюм в ярко-красных и синих цветах. Дважды в день волшебники потрясённо наблюдали, как он демонстративно бегает вокруг зданий Университета, крепко привязав остроконечную шляпу к голове, и весело окликает их. Дело в том, что мировоззрение таких людей, как Наверн Чудакулли, зиждется на железобетонной уверенности, что остальным всё это тоже понравится, они просто ещё не пробовали.
– А вдруг он от этого умрёт? – с надеждой перешёптывались они, наблюдая, как он проламывает корочку на реке Анк, чтобы поплавать с утра пораньше. – Этот здоровый образ жизни до добра не доведёт.
По Университету ходили дикие слухи. Говорят, аркканцлер выстоял два раунда в бою на кулаках против Детрита, огромного тролля-вышибалы из «Залатанного барабана». Аркканцлер на спор боролся на руках с библиотекарем – конечно, не выиграл, однако и не остался без руки. Аркканцлер даже собирался устроить в Университете футбольную команду, чтобы выступить на городском турнире на Страшдество.