Ничуть не изменив положения плеч, он повернул голову, встретился взглядом с Самантой и расплылся в улыбке. Внутри автобуса на все лады завывали старые ковбои: их швыряло от стенки к стенке, они падали друг на дружку. Мальчишка опять прибавил скорость, его красные глаза горели, словно кровавые фары, а смех прокатился по всему городу, слившись воедино с ворчанием грома.
Саманта увидела, как автобус на безумной скорости, дребезжа, умчался вдаль — по дороге, ведущей в горы. Доносившийся из него вой ужаса смешался с истошными воплями толпы. Автобус на полной скорости вошел в поворот — на двух колесах — и исчез из виду. Саманта внезапно опомнилась и двинулась в путь.
Небо раскололось на части — гигантская зигзагообразная молния ударила в него и скрылась в холмах. Город плавал в мертвенно-бледном, похожем на электрический, синеватом свете. Какой-то насквозь промокший мальчик плакал, вцепившись в отцовскую ногу. Два подростка хохотали. Показывая зубы. Длинные и желтые. Господи, так и есть. Они направились к ней — спокойненько, вызывающе покачивая бедрами; от них несло падалью. Она достала револьвер и неторопливо прицелилась. Они замерли. Тот, что повыше, хотел было что-то сказать, но ненормально обширный набор новеньких длинных зубов ему явно мешал, и вместо слов получилась какая-то гулкая каша — Сэм сумела разобрать лишь: «шлюха… задница… сдохнуть», чего, впрочем, было вполне достаточно для того, чтобы понять их намерения. Она прицелилась в глаз тому, что говорил, и выстрелила. Пуля вошла прямо в зрачок — подросток покачнулся и завизжал. Она прицелилась во второго и опять выстрелила, пробив ему левый глаз. Тот тоже закачался, — похоже, он был удивлен. Потом — на редкость дружно — они выпрямились и бросились за ней; выбитые глаза стекали по не знавшим еще бритвы щекам.
Сэм уже была готова к тому, что сейчас их когтистые пальцы вцепятся ей в плечо, раздирая его до самой кости, как вдруг с размаху налетела на какого-то толстяка со свекольного цвета физиономией, наряженного шерифом.
— Нет, ну что за бардак; это неслыханно, я буду жаловаться!
Огибая его, она крикнула:
— Бегите, бегите отсюда быстро!
Герман Моргенштейн посмотрел на нее с недоумением. А потом увидел этих засранцев — Чеви Алонсо и Б. 2 Маркеса — наряженные трупами, они мчались во весь опор. Или эти инородцы вознамерились напакостить рыженькой?
— Стоп! Стоять! — взревел Герман, расставив руки в стороны.
Чеви и Б. 2 замерли, глядя на него.
— В нем добрый центнер мяса… — сумел-таки выговорить Б. 2 с мечтательным выражением на лице.
— Ну да, кореш, классный ням-нямчик… — улыбаясь, согласился Чеви.
Он схватил Германа за правую руку и оторвал ее, а Чеви тем временем то же самое сделал с левой.
— Я буду жаловаться… — слабеющим голосом произнес Герман, потом добавил: — Мама… — и рухнул на колени.
Истекая слюной, словно пара голодных собак, Чеви и Е. 2 набросились на него.
Дак остановился под зловонным дождем и огляделся. Человек в черном исчез. Он открыл рот, чтобы крикнуть: «Френки», и несметное число жгучих капелек обрушилось ему на язык. Он сплюнул, но омерзительный вкус так и остался во рту. Тот, кто извергает всю эту мочу, должно быть, настоящий гигант. Он увидел, что через опустевшую уже площадь бежит здоровенный черный фэбээровец, а с ним — Стивен Бойлз. На земле, среди опрокинутых прилавков, лежат распластанные тела — плоские, как галеты; дождь, словно иголками, сечет их каплями мочи. Ветер с каждой секундой усиливался — один раз даже дунул так резко, что Дак покачнулся. Ураган? В это время года их не бывает. Облака в небе крутились, и даже ветер, казалось, дул со всех сторон сразу. И тут он ее увидел. В самом конце улицы.
Френки.
На ней было белое платьице с вырезом на спине — а-ля Мерилин Монро, — не обращая ни малейшего внимания на бурю, она стояла возле витрины аптеки и разговаривала с каким-то человеком.
С человеком в черном.
Сердце Дака просто взвыло в груди.
Он бросился к ним.
Человек равнодушно на него глянул и опять повернулся к Френки.
Тотчас ветер стал вдвое сильнее, и Дак словно наткнулся на какую-то непроницаемую стену. Перебирая ногами, он без толку протирал подошвы — с места было не сдвинуться. Ничего не понимая, он изо всех сил старался преодолеть невидимый барьер. Чувствовал, как шквал ветра тянет его назад за волосы, чуть ли не вырывая их с корнем, вдавливает щеки, как страшный вихрь бьет его в грудь, вынуждая отступать шаг за шагом. Колдовство. Этот человек пустил в ход колдовство.
Человек в черном тащил куда-то Френки, схватив за запястье. Она отбивалась, что-то беззвучно кричала, но он непреклонно тянул ее за собой. Отпусти ее! Шарф, скрывавший лицо мужчины, упал, и Дак увидел нижнюю часть его лица — точнее, ее отсутствие. Торчали кости, вместо носа зияла дыра, безобразные, лишенные десен зубы. Сквозь прорехи в штанах светились белые берцовые кости. Живой мертвец. Мерзкий. Гадкий. Дак изогнулся дугой, сражаясь с ветром, напряг все мускулы, силясь его отогнать, и, проклиная себя за слабость, почувствовал, как от гнева и бессилия у него на глазах выступили слезы.
Ветер проскользнул у него между ног, приподнял его, словно соломинку, подбросил в воздух и с силой швырнул на землю — ощущение у Дака было такое, будто он нарвался на борца сумо: с головокружительной скоростью он откатился назад. И чуть не задохнулся от резкого толчка — движение прекратилось. Ремень сумки зацепился за пожарный кран. Дак ухватил ремешок — лямка из плетеного нейлона оказалась достаточно прочной — и, сантиметр за сантиметром, принялся подтягиваться к крану. Ближе к земле ветер был слабее.
Френки уже лежала на тротуаре. Человек в черном гневно склонился над ней и схватил ее за волосы. В порыве ветра раздался его голос:
— Ты должна пойти с нами! Ты принадлежишь нам!
— Нет, не вам, а Леонарду, отпустите меня!
— Леонарду крышка, он — смертный! Ты должна подчиниться новому порядку!
— Пусти, сукин сын!
Дак наконец добрался до крана, ухватился за него поудобнее — онемевшие пальцы болели. Пролез под ремень — так, чтобы тот обхватывал его вместе с красным металлическим столбом пожарного крана.
Открыть сумку. Ветер дико ударил в лицо, и Дак стукнулся головой о сталь крана. Почувствовал, как треснула кожа на скуле, как потекла кровь, смешиваясь с дождем. Открыть сумку. Достать оттуда помповое ружье. Ощутить пальцами его холодную сталь. Сталь, выточенную человеческими руками. Такую нужную. Действенную. Безо всяких там настроений. Без души. Ветер с размаху хлестнул его по разбитой скуле — капельки крови брызнули вокруг; ветер ухватил его за волосы и со страшной силой дернул — Дак сильно стукнулся носом о кран, по звуку понял, что сломал нос, но боли не ощущал. Он ощущал лишь оружие — приклад в руках, прижатый к животу, над самой землей. Оружие, спрятанное от ветра за крепостной стеной пожарного крана и его собственного тела. Левой рукой он взялся за ручку крана. Резко повернул. Вода с яростью ударила в небо, разгоняя ветер.
Захваченный врасплох, человек в черном отпустил Френки и повернул голову. Дак нажал на гашетку. Еще и еще.
Первая пуля прошила грудь человека в черном — от удара его подбросило в воздух. Потом он рухнул на колени и, смеясь, поднялся. Вторая пуля напрочь снесла ему колено — он по-прежнему смеялся. Третья прошла сквозь горло, и оттуда брызнуло что-то желтое, гнойное, а человек, заходясь от смеха, пил эту брызжущую дождем мерзость. Френки была уже на ногах. Она бежала. Бежала к Даку.
Человек зарычал от гнева и, защищаясь от четвертой пули, вытянул вперед руку. Пуля разбилась о жесткую плоть ладони и взорвалась, превратив руку в горящий факел. И тогда он закричал. Протяжно закричал от изумления и боли. Дака пронзила догадка: этих чертовых марсиан вполне можно уничтожить. Они горят! — вполголоса бормотал он. Френки бежала к нему, она была уже совсем рядом, и ветер был бессилен перед ней: она бежала сквозь ветер. Бившая из крана вода развеяла запах мочи. Дак глубоко вздохнул и прицелился. Умри, гадина. Человек в черном поднес к лицу пылающую руку и глупейшим образом дул на нее.
Дак прикрыл левый глаз и выстрелил. Пуля прошла сквозь обуглившуюся руку и пробила грудную кость — вспыхнуло пламя. Человек в черном по-звериному вскрикнул и забегал кругами под проливным дождем, но моча отнюдь не гасила огня, а, похоже, лишь подкармливала его — нежно и ласково пламя бежало по телу; человек бросился на землю и с воем покатился, пытаясь выскользнуть из ненасытных объятий огня.
Френки опустилась рядом с Даком, Френки уже обнимала его, ее волосы щекотали ему щеку; он положил ружье и сжал ее в объятиях.
Дождь мало-помалу успокоился; ветер раздувал пламя, и человек в черном трещал, словно дрова в печи, бешено вертелся, хрипло завывал и стал похож на пылающий крест фейерверка.
Френки обняла ладонями лицо Дака:
— Ты весь в крови! Нужно…
— Потом. Пошли.
— Я не могу пойти с тобой, Дак. Я не могу уехать из этого города.
— Без тебя мне отсюда не выбраться. В одиночку ничего у меня не получится. Ты должна помочь мне.
— Их теперь уже слишком много. Они вышли из-под контроля старого Леонарда. И скоро уничтожат все. Я не могу пойти с тобой.
— Я тебя здесь не оставлю.
— Но черт возьми, Дак, ты не понимаешь, что…
— Замолчи! Плевать мне на это, понимаешь, плевать!
Он кричал, все лицо у него было в кровоподтеках и синяках, слипшиеся волосы всклокочены, нос невероятно раздут, а из распухших глаз лились слезы. Френки протянула руку — такую бледную-бледную, такую холодную руку — и нежно коснулась его лба.
— Если бы только я знала тебя раньше… если бы только…
Дак разрыдался; он чувствовал, как слезы неудержимо заливают глаза, нос, рот, причиняя жгучую боль, чуть ли не душат его; Френки он видел как будто сквозь туман: она словно колыхалась — такая