– Чего надо?
– Если ты Подлещ, – ответил Мрак, – то тебя.
– Я Подлещ, – ответил мужик, – но ты не похож на купцов, с которыми я имею дела.
– Я не купец, – ответил Мрак. – Вода теплая?
– Горячая. А что?
– Да моя жаба давно не плавала… И слюни надо бы ей смыть с морды.
Он взял жабу в руки, взгляд его мерил глубину корыта. Подлещ поспешно дал знак дворовым людям, его бережно вытащили из корыта, промакивали мохнатыми полотенцами, а молодые девичьи руки тут же натирали пахучими маслами и мазями. Подлещ морщился, брезгливо позволял им касаться его дряблого тела, мять, умащивать.
Его усадили в изогнутое кресло, прислужницы тут же занялись его ногтями, другие чесали за ушами, сушили волосы.
Мрак сказал негромко:
– Я дознался, что только ты знаешь, в какой стране растут молодильные яблоки.
Ему показалось, что безразличный ко всему Подлещ изменился в лице. Тут же накричал на челядь, прогнал, оставив только молодую женщину, она разминала ему ступни ног.
– Кто тебе сказал?
– В корчме все знают, – ответил Мрак мирно, – надо только уметь спрашивать.
Подлещ долго молчал. Лицо из болезненного стало совсем мертвецким. Мешки под глазами повисли еще больше, потемнели. Пробурчал, не поднимая глаз:
– Там знают много… но не всегда верно.
– А что не так? – насторожился Мрак.
– Туда дорогу знал не я. Знал мой друг, с которым я был всегда неразлучен.
Мрак смотрел пристально:
– Что-то не так?
– Даже очень не так.
– Что… с твоим другом? Я понял, он не скажет?
Подлещ долго молчал, глаза закрылись. Лицо стало таким мертвым, что Мрак забеспокоился. Женщина бросала на Мрака пугливые взгляды. Ее пальцы работали без устали, ступни Подлеща розовели.
– Тебе в самом деле такое сказали в корчме?
– Я ж сказал, там знают все. Ну, пусть много.
Подлещ шевельнул ногой, женщина выпустила его пальцы, попятилась, исчезла, плотно закрыв за собой дверь. Подлещ проследил за ней долгим взором, но и когда ее не стало, все еще смотрел в дверь, как будто не мог встретиться с Мраком взглядом.
– Знаешь, – сказал он тяжело, – мой друг погиб уже пятьдесят весен тому. Если же точно, то пятьдесят лет шесть месяцев четырнадцать дней…
Мрак рассматривал его придирчиво, будто пересчитывал все прыщи и болячки на старческом теле.
– Так все точно? Должно быть, битва стряслась немалая. Я бы забыл на другой день.
Подлещ кивнул на лавку напротив себя. Все тем же мертвым голосом, явно превозмогая себя, сказал негромко:
– Этой битвой кончилась война, когда мы потеряли горный перевал. Мы с Сулимой остались тогда вдвоем, наши соратники пали, мы рубились против двух дюжин врагов, нас постепенно теснили…
Он вздохнул, замолчал. Было видно, как пытается продолжить, кадык дергался, но губы шевелились беззвучно.
Мрак сказал угрюмо:
– Нет позора – отступить против дюжины. Продолжай.
– Есть, – прошептал Подлещ едва слышно, – есть… Ибо мы еще пятерых убили, кого-то ранили, а остальных обратили в бегство.
– Достойно хвалы!
Подлещ опустил голову:
– Мы дрались у самого обрыва. Там была бездонная пропасть, откуда вздымался дым и вылетали искры… Наши ноги скользили на камнях, залитых кровью. От усталости едва держали мечи. И тут Сулима поскользнулся!
Мрак не отрывал от его лица глаз. Подлещ корчился, будто его жгли на невидимом огне. Лицо стало совсем желтым.
– Он… погиб? – спросил Мрак.
– Да, – прошептал Подлещ. – Он сорвался с обрыва. Это случилось пятьдесят лет шесть месяцев и четырнадцать дней тому.
Мрак развел руками:
– Вы дрались достойно мужчин. Тебе не в чем себя упрекать.
Он поднялся, огляделся, еще раз развел руками:
– Прости, что потревожил. Но ты того… не терзай себя. Была война. Мог погибнуть ты, а он бы терзался. Прощай!
Он прошел через широкий двор, уже мечтая как можно быстрее уйти отсюда.
– Прощай, – ответил невесело Подлещ, когда Мрак уже дошел до угла. – Но лучше бы, наверное, мне сорваться с обрыва. Я бы не слышал все эти пятьдесят лет шесть месяцев и четырнадцать дней его умоляющий крик: «Подлещ, подай руку!»
Мрак кивнул, шагнул за угол, потом до него дошло, он вернулся. Подлещ без сил лежал, рука его свисала до земли.
– Эй, – сказал Мрак негромко, – получается, ты мог бы его еще спасти?
Подлещ пошевелился:
– Вряд ли. Он уже падал, его пальцы скользили по гладкому камню. Он цеплялся чудом, обламывая ногти… Я не успел бы к нему даже повернуться!
– Но ты… хоть пытался?
Подлещ ответил упавшим голосом:
– Нет. В это время в нашу сторону бросились горцы. Это дикари, что любят долго пытать пленных. О них рассказывают жуткие истории. И я… бежал. Даже бросил меч, чтобы легче перескочить расщелину. И то едва-едва не… Врагов десятка два, я бы все равно ничего не смог! А так бежал, прыгал, как горный козел по скалам, чудом перепрыгивал разломы, сумел не сорваться на узких тропинках… К вечеру догнал остатки наших войск, что бежали еще раньше. Я знал, что Сулима погиб, но крик: «Подлещ, подай руку!» – все время звучит в моих ушах.
Теперь Мрак понял, почему Подлещ иногда смотрит сквозь него, а голову склоняет чуть набок, прислушиваясь к слышимому только ему зову.
– Ладно, я пошел, – сказал Мрак невесело. Он вспомнил отчаянные глаза Светланы. – Но мне нельзя без молодильных яблок. Нельзя… Где ты, говоришь, бросил… э-э… друг твой остался висеть?
Подлещ посмотрел на варвара недобро. В слабом голосе прозвучала злость:
– А тебе что?
– Да я бы съездил. У меня была одна надежда, да и та, сам понимаешь…
Подлещ покачал головой:
– За эти годы даже кости рассыпались в прах, а ветер развеял по свету. Ржа дотла сожрала меч и шелом. Да и ее дождями и снегами унесло в море.
Мрак чувствовал безнадежность, тоску. Сказал невесело:
– А что мне еще? Просто поеду туда.
– Зачем? – повторил Подлещ горько. – Если бы у него был, скажем, перстень, тот еще мог бы уцелеть, затеряться в траве или меж камней. Да и то, боюсь, пришлось бы в пропасть спускаться. А туда и птицы не решаются.
Мрак кивнул:
– А что я теряю? Была одна тонкая ниточка, привела к тебе. От тебя – к твоему другу. Мне все равно куда ехать. Такие, как я, не живут на одном месте.
Глава 38
Улицы были темными, луна не светила, а пряталась за облаками. Узкими переулками он добрался до постоялого двора. Все время ждал, что попытаются обобрать, ограбить, но так никого и не встретил. Плюнул с досады, прошел через корчму наверх, задевал столы и поздних гуляк, но опять же никто не возжелал ссориться.
Плюхнулся на постель, но сон долго не шел. На душе было горько, будто наглотался полыни. Снизу доносились пьяные вопли, смех, звяканье посуды. Никто к нему не явился подраться, доступные девки тоже не показывались, даже ведьмы и ожившие мертвяки не лезли через единственное окошко.
Тоже мне страна колдунов, подумал Мрак неприязненно. Это ж сколько ждать? Впервые на постоялом дворе ничего не случается. Они ж для того и служат, чтобы здесь отвести душу, совершить нечто непотребное, запрещенное законами людей и богов. Непотребное, но сладкое.
Он ворочался с боку на бок до полуночи, наконец заснул в глубокой тревоге. Не к добру отсутствие нечисти. Даже в самых мирных постоялых дворах что-нибудь да случалось…
Проснулся на полу за ложем. В ладони была мокрая от ночного пота рукоять секиры, а спал ногами к входу. Осмотрелся быстро, но ни трупов, ни вурдалачки в постели. Даже крови на полу или ложе нет, а подпертая дверь так и осталась подпертой поленом. Жаба прыгала по подоконнику, сытая и довольная. Комары здесь были с тараканов, дожили до холодов и обещали пережить зиму.
Опять плюнул с досады: дурной знак – проспать вот так мирно. Явно что-то ждет впереди очень непростое. Боги никогда не дают два пряника кряду.
В конюшне придирчиво осмотрел коня. Мальчишка, помощник конюха, трясся и обливался потом, ибо варвар заглядывал коню и в зубы, и под хвост, щупал бабки, тыкал кулаком в пузо, дул в уши, искал вдоль хребта вторую жилу, но конюшенник не решился подменить коня или не сумел. И нечисть тут бестолковая, понял Мрак с отвращением. Как тут живут, непонятно.
Когда выезжал из ворот, услышал дробный конский топот. Из переулка выехал всадник, кивнул ему с явной неприязнью. Был он в длинном плаще, под ним просматривались доспехи.
Мрак вытаращил глаза:
– Подлещ?
– А ты кого ждал? – буркнул всадник. Он был бледен, словно вовсе ночь не спал, ежился от утренней сырости и свежести. Под доспехом на нем была теплая одежда.
– Да уж не тебя, – ответил Мрак. – Неужто поедешь?
– Угадал.
– Зачем?
– Не знаю. Тянет. Что-то внутри тянет.
Мрак кивнул понимающе:
– Один мой друг называл это совестью. Второй называл законом богов, который внутри нас. Но как ни назови, а я рад, что ты едешь. Без тебя полжизни искал бы тот чертов перевал. Но не рассыплешься в дороге?.. Я зрел, как тебя под руки вынимали из корыта…
Подлещ пустил коня рядом, они поехали по еще сонной улице. Подлещ огрызнулся:
– Это уважение выказывают! Я знатный боярин, рода старинного, от самого Яфета веду. Да и не меня купают и вычесывают, а мои богатства.
За воротами города кони пошли рысью, а когда разогрелись, их пустили в галоп. Мрак посматривал на Подлеща, но тот в самом деле оказался из хорошего дерева тесан. Побледнел еще больше, морда заострилась, щурится, но скачет, даже перестал на конской спине плюхаться как мешок с… травой.
В полдень дали передых коням, дальше гнали до сумерек. Заночевали в крохотной веси, а утром с первыми петухами пустились в путь. Мрак дивился, хотел из жалости коней гнать помедленнее, но Подлеща словно повела какая-то иная сила, что поселилась в его теле. Он посерел, глаза ввалились, губы пересохли, но упорно гнал и гнал коня по узким дорогам.
На третий день выехали на извилистую горную тропу, и Мрак увидел, как загорелись глаза Подлеща. В них был стыд, но и какое-то болезненное облегчение, словно впервые за пятьдесят лет шесть месяцев и семнадцать дней решился посмотреть только ему ведомой правде в глаза, сказать себе вслух, кто таков на самом деле.