– Доброго здравия вам, Анна Павловна! – заискивающим тоном начала она и, сгорбившись больше обыкновения, пошла рядом с креслом княгини. – Вы позволите мне составить компанию вам по дороге? Вы сегодня удивительно свежи! Хорошо спали, я полагаю.
– Недурно, вполне недурно, – благосклонно кивнула княгиня, хотя уже понимала, что Ольга Григорьевна не зря поджидала у самой её спальни и что сейчас должна разыграться драма.
– Я так рада, что с вашим здоровьем теперь всё хорошо! И спите вы долго и крепко… – Женщина резко всхлипнула.
Княгиня Рагозина тяжело вздохнула и покосилась на Ольгу Григорьевну. Та поспешила объяснить своё состояние – прижав руки к плоской груди, она запричитала на ходу:
– А я вот совсем перестала… Всё думаю, думаю о том, что же теперь будет… Что нам теперь делать?
Княгиня поняла, что речь пойдёт об этом разбойнике Петре, сыне Ольги. Сколько раз уже она пожалела, что приютила свою дальнюю-предальнюю родственницу и её сынка-студента. Но с другой стороны, не сделай она этого, куда бы пошли эти несчастные? Родня всё-таки.
– Что на этот раз приключилось? – с безразличием в голосе спросила княгиня.
Служанка остановила кресло у края лестницы. Лакеи подняли трон вместе с хозяйкой и, не обращая внимания на порывы Ольги Григорьевны схватить княгиню за руку, благополучно спустились на первый этаж. Женщина в жёлтом следовала по пятам.
– Душа моя, благодетельница наша Анна Павловна, не дай нам пропасть, – вдруг взвыла Лисина и повалилась на колени перед самым креслом княгини, перегородив ей путь. – Петенька мой, он такой добрый, доверчивый мальчик! Обманом его заманили на какую-то квартиру и выманили все деньги, что вы своей милостью даёте ему на месяц. Но эти бандиты не остановились на сём злодеянии и заставили моего милого мальчика дать им расписку, а там такой долг прописан! Такой долг! Что и за полгода не выплатить…
С княгиней произошла резкая метаморфоза. Спина её выпрямилась, голова вскинулась, а нижняя челюсть выдвинулась вперёд. Острый взгляд немигающих глаз застыл на просительнице.
– А скажи-ка мне, не играл ли твой сын в карты? – холодно спросила Рагозина.
– Да как можно, – залепетала Ольга Григорьевна, – он никогда… Но он такой добрый, доверчивый… Обманули его, силой заставили. Прошу, помогите! Мне не к кому больше идти…
Княгиня молча сделала знак лакеям, чтобы те отодвинули плачущую женщину и освободили путь для кресла. В прошлом месяце Анна Павловна, поддавшись на уговоры Лисиной, уже покрыла два небольших карточных долга её сынка-оболтуса, тогда же предупредила, что больше этим заниматься не станет, и сейчас решила сдержать своё слово. В ответ на стенания и причитания родственницы княгиня отчеканила:
– Вот умру, получишь от меня тысячу рублей в наследство и делай с ними что хочешь, но пока я жива, и копейки больше на это не дам.
В малой столовой всё было готово к завтраку. За накрытым на десять персон круглым столом пустовали два места. Ожидали хозяйку, стула на её месте не стояло. Княгиню вкатили в столовую на кресле и так установили к столу. Последнее свободное место предназначалось Ольге Григорьевне Лисиной, бедной родственнице княгини, которая по известным причинам сегодня к завтраку не вышла.
Слуги, до этого тихо стоявшие вдоль стены, засуетились, зазвенели посудой, и столовая наполнилась звуками и запахами, что должны сопровождать каждый завтрак в приличном доме.
– Что там за шум приключился? – полюбопытствовала белокурая красавица Анюта Белецкая, младшая внучка княгини.
Анна Павловна лишь махнула рукой:
– Пустое. – Но всё же бросила сердитый взгляд на сидевшего через стол от неё Петра Лисина, молодого человека с длинными чёрными волосами. Потом перевела взгляд на барышню, от этого взгляд княгини потеплел. – Расскажи лучше мне одну из твоих занимательных историй, Аннет…
Серебряный голосок зажурчал, сливаясь с другими. За столом заговорили сразу на несколько тем. В основном говорили о пустом, о домашнем, разнообразие внесла мадам Дабль, которая имела обыкновение завтракать за одним столом со своею хозяйкой. Женщины прожили под одной крышей уже два десятка лет и считали друг друга почти родственницами. Взглянув на часы, что стояли на каминной полке, француженка с недовольным видом сообщила, что к обеду выписаны были ананасы, но их, видимо, уже не привезут, и что скрипачи из театра в этот раз запросили двойную цену, с чем она была решительно не согласна.
Опрятного вида брюнет наклонился к сидевшей рядом с ним барышне. Их сходство сразу указывало на близкое родство. Такие же тёмные глаза под длинными ресницами, вьющиеся каштановые волосы, белая кожа и красные губы. И выражения их лиц были похожи – с лёгкой отстранённостью от всего окружающего. То были родные брат и сестра – Борис и Лизавета Добронравовы.
– До меня дошли слухи, – с равнодушным видом протянул Борис, – что ты, дорогая сестрёнка, опять дала отставку сразу двум кавалерам. Я начинаю переживать за твою репутацию…
Договорить он не успел, Лиза пронзила его ледяным взглядом и с насмешкой заметила:
– Зато ты, братец, ещё не вскружил ни одной красивой головки, хоть и старше меня будешь. Подумай лучше о своей репутации.
Барышня резко отвернулась и хотела уже заговорить с седоусым генералом Константином Фёдоровичем Зориным, за обе щеки уплетающим холодную свинину вприкуску с ломтём поджаренного хлеба. Борис же решил, что их разговор ещё не окончен и всем корпусом подался к сестре. И наверняка могла бы случиться ссора, как это часто бывало среди молодых людей, но в этот момент генерал, громко икнув, откинулся на спинку стула и неловким взмахом руки опрокинул бокал с остатками красного вина, что стоял на самом краю стола. Осколки разлетелись по паркету.
– Ох, до чего ж я неловок, – удручённо запричитал он, – возраст, знаете, берёт своё. Прошу у всех прощения. И у тебя, милая княгинюшка, в особенности. Знаю я, как ты дорожишь своим хрусталём. Прости меня, старого дурака-вояку. Всё никак не привыкну к мирной жизни. С моими манерами только в палатке да в чистом поле и завтракать, – генерал с силой стал растирать отёкшее запястье. – Рана старая, уж пора бы забыть о ней, но не выходит, вот рука стала плохо слушаться.
– Полноте, друг мой Константин Фёдорович. Уж лучше осколки посуды собирать, чем осколки отношений, – княгиня строго посмотрела на Бориса и Лизавету и погрозила им пальцем. Потом эту же руку протянула генералу, сидевшему за столом слева от неё, и он нежно прижался к ней белыми пушистыми усами. – Но вот вино в столь ранний час никого до добра ещё не доводило.
– Ох, матушка, знаю я эту свою слабость, знаю. Но что же мне делать, коль ничего кроме вина употреблять и не хочется. Чая я с детства на дух не переношу.
– А что вы скажэте за кофэ? – низким грудным голосом спросила мадам Дабль.
– Кофе? – генерал удивлённо переспросил, как будто только сейчас узнал, что кроме чая и вина существуют другие напитки. – От кофе у меня несварение. Как выпью глоточек, так в меня целый день ничего уж больше не лезет.
Значительно кивнув лакею, Константин Фёдорович тут же получил новую порцию свинины и бокал вина. И всё своё внимание незамедлительно переключил на них.
– А я вот, – мечтательно протянул импозантный мужчина лет сорока пяти, занимавший место по другую сторону от княгини Рагозиной, – ничего против кофия не имею. В Петербурге мы с Варенькой часто на завтрак только кофий и французские булочки употребляем. И ничего больше. Ваша манера завтракать немного старомодна, княгиня, но очень милая и домашняя.
Говорившего звали Фирс Львович Мелех, очередной дальний родственник княгини из Петербурга. Одет он был по последней моде, сверкал белоснежными манжетами и дорогой алмазной булавкой, приколотой к искусно повязанному, но не совсем уместно-пышному шёлковому шейному шарфу. Он с дочерью Варварой приехал навестить Анну Павловну и проживал в её доме вот уже третий месяц.
Рагозина слегка склонила голову вбок, не удостоив Фирса Львовича ответом. Аннет, которая всё время пристально наблюдала за бабушкой, заметила, как уголки её губ насмешливо дрогнули. Знала старушка что-то о дядюшке, чего никто не знал, но молчала, сколько Аннет ни пыталась у неё выведать.
Хоть ссора и не случилась, Борис всё же решил обидеться на сестру и, демонстративно отодвинув свой стул в сторону, оказался почти вплотную прижат к миловидной дочери Фирса Львовича Варваре. На барышне было светлое воздушное платье, перехваченное под самой грудью широкой атласной лентой. К лёгкой кружевной оборке почти у самого плеча была приколота брошь с крупным алмазом. От близости молодого человека Варя опустила глаза и так и просидела, не притронувшись к еде, до самого конца завтрака.
Не обращая на это никакого внимания, Борис с живостью пустился в пространные обсуждения нового экипажа графа Вислотского, недавно виденного им на Неглинной. Экипаж, по словам Добронравова, имел удивительно мягкий ход и необычную форму подножки. Кучер же гнал со всей мочи, и больше ничего рассмотреть не удалось.
– А этот граф престранный тип, надо сказать, – неожиданно, оторвавшись от свинины, снова подал голос генерал. – Знавал я его батюшку, ныне покойного. Уж скоро два года как будет. Воевали вместе. Большими друзьями мы были. Душа компании. Да, вот так и было. А Николу ещё мальчонкой помню, смышлёный был, бойкий, смеялся всё время. А сейчас как изменился, просто диву даюсь, нелюдимый сделался, прямо затворник. Давно уж он в обществе не показывается, с дамами знаться не хочет. Поговаривают, что связался с нечистым… Да только всё это глупости…
Анна Павловна вновь усмехнулась, на этот раз с горечью. Всё-таки она из собравшихся за столом была самой сведущей и знала об истинных причинах поведения графа Вислотского, но решила, что сейчас не время и не место их обсуждать, а посему промолчала.
С самого детства Василий Семёнович Громов был вынужден терпеть лишения по причине невероятной бедности его семьи, ведшей свою историю от древнего дворянского рода. Когда родителей не стало, Василию тогда шёл девятый год, пришлось переехать в деревню к родной сестре матери Глафире Андреевне Черновой. У тётки своей семьи не случилось, и племянника она приняла как родного сына, выплеснув всю накопленную за годы одинокого существования нежность. Но кроме чувств и крошечной вымирающей деревеньки в двадцать душ Глафира Андреевна ничего не имела. Здесь-то и пришлось Васе совсем несладко. Экономили на чём только можно. Эх и обижался он тогда на тётушку свою, а оказалось, зря. За несколько лет она смогла накопить достаточно средств, чтоб определить юношу в военное училище, а для этого одного обмундирования надо было пошить уйму. И жизнь Громова перевернулась, появилась надежда выбраться из нищеты и, может быть, даже жениться. Отучившись, он получил место адъютанта графа Николая Алексеевича Вислотского в самой Москве с годовым жалованьем, о котором и мечтать не смел. Да ещё целый флигель в распоряжение, куда тут же перевёз Глафиру Андреевну из деревни. И вот Василий Семёнович Громов уже четыре месяца как нёс свою новую службу.