– Не изволите ли чаю, господа? – нараспев промурлыкал вошедший. – В малой столовой как раз сервируют.
– Ах, Фирс Львович, – как к дорогому другу бросился полковник и схватил испугавшегося франта за локоть. – Вы-то мне и нужны!
Цепко держа Фирса Львовича, Смоловой потащил его к остальным.
– Пётр, вы можете быть свободны, если понадобитесь, я приглашу вас ещё раз, – Илья Наумович благосклонно кивнул студенту, который с облегчением покинул помещение. – А вы, уважаемый господин Мелех, не сочтите за труд ответить на пару моих вопросов.
– Отказаться я, конечно, не могу, – наконец освободившись из капкана, картинно вздохнул франт. – Что ж, я готов.
Седьмой допрос в столовой проходил по привычному плану. Полковник восседал за столом перед своим собеседником, писарь усердно скрипел пером, граф вернулся в кресло за спиной Смолового.
– Итак, где вы находились по окончании приёма с двух часов до пяти минут третьего часа ночи? – спросил полковник.
– Какая точность, – восхищенно воскликнул Мелех и прижал руки к груди. Все его жесты сочились театральностью и неестественностью. – Позвольте вспомнить… Мне кажется, я был в обществе Ольги Григорьевны, она выражала мне свои благодарности. Уверен, она это подтвердит.
– Проверим, проверим. – Смоловой сделал пометку в списке напротив имени Фирса Львовича, потом хитро прищурился. – А не скажете, за что же такое госпожа Лисина в пятницу вечером вас благодарила?
– Думаю, эта информация здесь будет неуместна, так как касается дамы… – туманно сообщил франт.
– А вы всё-таки постарайтесь, – полковник сделал паузу. – Тем более сын Лисиной нам уже обо всём рассказал. Так что ничьей тайны вы не выдадите. Но мне хотелось бы услышать это от вас лично.
– Раз так, – Мелех закатил глаза, – и вреда никому от этого не будет, то сообщу, что Ольга Григорьевна повела себя очень мило и сообщила мне, что я отменный танцор. Что таких искусных партнёров, как я, у неё в жизни не было. И что она благодарна мне за те незабываемые минуты, проведённые в паре на паркете.
Шумное дыхание полицейского сменилось свистом.
– А может быть, она ещё за что-то вас благодарила?
– За что же ещё? – недоумённо поднял брови Мелех. – Ах, вероятно, вы имеете в виду ту мелочь? – и франт сделал изящный жест кистью.
– Какую мелочь? – с нажимом спросил Смоловой.
– Я ссудил ей небольшую сумму в долг. Каких-то сто рублей, – это было сказано с такой небрежностью, как будто и в самом деле было ничего не стоящей безделицей. – Но это же пустяк, и говорить про это не следует.
– Очень рад, что для вас сто рублей пустяк, – засопел полковник. – Хотя вот до меня дошли слухи о ваших сильных финансовых затруднениях…
Лицо Фирса Львовича вытянулось, приобрело меловую бледность. Но столичный франт быстро овладел ситуацией. Он сначала опустил глаза, затем усмехнулся и с широкой, обнажающей ровные зубы улыбкой обратился к полицейскому:
– Скажите, кто этот лжец, что решил бросить на меня такие ужасные подозрения и опорочить моё доброе имя?
– Не могу, тайна следствия, – развёл руками Смоловой. – Но всё-таки хотелось бы получить какое-нибудь подтверждение или опровержение этим словам.
Фирс Львович с выражением величайшего достоинства на лице, не торопясь вынул из потайного кармана сложенный в несколько раз листок и протянул его полицейскому. То был плотный лист самой дорогой бумаги. Развернув его, Илья Наумович захотел сгореть от стыда. Это было письмо из банка со всеми требуемыми подписями и печатями, в коем сообщалось, что только на одном из счетов господина Мелеха в уважаемом столичном банке находится пятьсот тысяч рублей и что господин Мелех в любое время может затребовать всю сумму к получению.
– Полмиллиона, не шутка вам, – проговорил Фирс Львович достаточно громко, чтобы все присутствующие услышали.
Получив документ обратно и спрятав его, Мелех поинтересовался, будут ли ещё к нему вопросы, или он может отправляться пить чай.
– Ещё пара уточнений, и я отпущу вас, – Смоловой собирался с мыслями. К такому повороту дела он не был готов. Изначально полицейский планировал вывести щёголя на чистую воду, раздавить и уже потом получить от него всю необходимую информацию. А сейчас, наоборот, раздавленным чувствовал себя полковник. Как бы ему не влетело от начальства за фривольный разговор со столь значимой особой. – Так, значит, вы дали госпоже Лисиной сто рублей на уплату карточного долга её сына?
– Именно так, и уже говорил вам, что не горжусь этим. Это мой долг, помогать несчастным и обездоленным, – улыбнулся Мелех. – Такой уж у меня отзывчивый характер.
– Когда вы передали Лисиной деньги?
– Да что же они вам покоя не дают? – Фирс Львович умело изобразил, что сердится. – Сейчас вспомню точно. Итак, мы танцевали с Ольгой Григорьевной, и она прямо во время танца на фигуре пять спрашивает меня, не одолжу ли я ей денег. Она и раньше мне об этом говорила, но тогда я был чем-то занят и позабыл о её просьбе. А тут мы оказались так близко, и смотрела она так жалобно, что моё сердце не выдержало. Сразу после этого я и передал ей сто рублей.
– Вы, случайно, не помните, в каком часу это произошло?
– Конечно. Около десяти вечера.
– У вас удивительная память.
– Спасибо, не жалуюсь, – Мелех слегка склонил голову.
– Так, может, вы припомните, где находились в момент второго убийства? К сожалению, такого точного времени я вам назвать не смогу, – полковник покосился на заключение Линнера, – с одиннадцати часов вчерашнего вечера и до двух ночи?
Мелех изобразил задумчивость и тут же ответил:
– В это время я находился в обществе двух дам. Одна из них спала и, скорее всего, подтвердить моё алиби не сможет, это княгиня Рагозина, зато вторая – Ольга Григорьевна – вполне себе бодрствовала. Я составлял ей компанию до рассвета. В связи с волнениями последних дней совсем спать перестал. И вот решил: что попусту время тратить, лучше провести его с пользой.
– А вы, по всему видно, неровно дышите к госпоже Лисиной, – вдруг подал голос граф Вислотский.
На одно мгновение лицо Мелеха перекосило, это не успел заметить даже полковник. И вот франт уже смущённо опускает глаза и мягко отвечает:
– Вы видите людей насквозь, Николай Алексеевич. Завидую я этой вашей способности.
Все ждали, что Вислотский продолжит, но тот молчал.
– Что ж, тогда последний вопрос, – взял слово полковник. – Что вы скажете о возможном браке вашей дочери и Бориса Антоновича Добронравова?
– Это дело решённое, – неожиданно жёстко ответил Фирс Львович, – мы с княгиней давно столковались об этом. Теперь черёд за молодыми. Пусть присмотрятся друг к другу, попривыкнут. Именно для этого мы с Варей живём здесь как гости, хотя мне было бы проще снять в Москве какой-нибудь милый особнячок. А может быть, даже и купить. Венчание уже обговорено и назначено на Красную горку.
Когда господин Мелех вышел за дверь, полковник озадаченно пробормотал:
– И кто из них врёт, отец или дочь?
Глава 14
Поначалу идея расплатиться с княгиней Рагозиной по долгам отца показалась графу Вислотскому замечательной. В залоге у Анны Павловны как гарантия оплаты находилась старинная шкатулка с частью матушкиных драгоценностей, и эту шкатулку Николай Алексеевич желал непременно себе вернуть. Полученное им субботним утром письмо от незнакомого полковника Смолового из полицейского управления (дворник графа, побоявшись сурьёзного полицая, сразу притащил конверт хозяину) навело тогда графа на мысль о своеобразном способе уплаты долга. Впоследствии княгиня и сама подтвердила свои намерения относительно шкатулки. Так что решение о переезде в особняк княгини было правильным. Но сейчас, на второй день расследования, сидя в отвратительно неудобном низком кресле и неотрывно глядя в порывисто вздымающуюся при каждом шумном вдохе спину полицейского, граф понимал, что так просто, как ему казалось поначалу, он с долгом не расплатится. Все его навыки и способности, которыми он гордился и на которые безмерно уповал, не принесли пока никакой ясности насчёт ситуации в «Мраморном слоне». Разрозненные факты, обрывки бесед и собственных домыслов роились и мельтешили в голове Вислотского подобно разноцветным маскам, кружащимся во время маскарада, и, казалось, ещё больше запутывали Николая Алексеевича.
Смоловой, за последние десять минут не проронивший ни слова, тоже находился в напряжённых раздумьях. Пересматривая протоколы допросов и вспоминая свои впечатления от проведённых бесед, полицейский выстраивал последовательность действий душегуба. Хотя надо отметить, что Илья Наумович уже назначил виновного в этом деле и сейчас усердно натягивал факты на свою гипотезу, стараясь превратить её в истину. Но мысли не хотели выполнять команды и не выстраивались по стойке смирно, а, вяло извиваясь, сплетались в большой рваный клубок.
В допросной ожидали Ольгу Григорьевну. Она была одной из четырёх особ из короткого списка Ильи Наумовича, с которыми он планировал побеседовать в особняке. Помимо Лисиной оставался Борис Добронравов, в данный момент отсутствующий по причине сопровождения сестры к модистке (Лизавета отправилась покупать траурную шляпку с вуалью), сама хозяйка особняка, в котором произошли уже два убийства, – княгиня Анна Павловна Рагозина, и завершала список больная горничная Дуня, которая вряд ли что знала, потому полковник просто обходил строчку с её именем стороной. Здоровье княгини по-прежнему вызывало опасения, доктор Линнер просил полковника отложить беседу со старой дамой на максимально возможный срок. Лисина же, неотрывно находившаяся подле своей благодетельницы, должна была спуститься для допроса.
Ожидание затягивалось.
Чтобы размять затёкшую ногу, Николай Алексеевич поднялся и подошёл к окну. Сейчас его мысли занимала Варя Мелех, при первой встрече показавшаяся пустой и неинтересной особой. Теперь же образ Варвары полыхал огнём, не отпуская внимания графа. Мягкие черты лица, безвольные движения наполнились неожиданной силой и решимостью от обрушившегося на Варю горя. Но как так получилось, что Варя была влюблена в садовника, что граф понял по короткой обмолвке барышни во время её беседы со Смоловым, а Вислотский накануне этого не заметил? (Не мог граф знать, что вчера этих чувств ещё не было.) Это впечатление, оказанное слабой барышней на графа, постепенно трансформировалось в исходившее из глубины сердца искреннее желание раскрыть преступление и найти убийцу. Решимость действовать, несмотря на страх быть осмеянным из-за своего уродства, несмотря на сильную боль при всякого рода движении, несмотря на потерю уверенности в своих способностях, росла и крепла с каждой минутой. Теперь поиск душегуба виделся графу не способом уплатить отцовский долг, а способом явиться самому настоящим человеком, достойным своего собственного уважения.