– Вот так сюрприз, – оскалился полковник, пытаясь скрыть возмущение и досаду, охватившие его, – не ожидал вас здесь увидеть. Думал, опять в кабинет отправились, перед камином ножки греть.
Граф поднялся, давая место доктору, и, не удостоив полицейского ответом, отошел к окну. Тем временем доктор Линнер проводил осмотр своей пациентки.
– Как вы себя чувствуете, княгиня? – деловито спросил он, присаживаясь рядом и начиная считать пульс, глядя на карманные часы.
Как и граф, Анна Павловна на заданный ей вопрос не ответила, а, приподнявшись на локте, чем вызвала приступ паники и суеты у Лисиной, вонзила острый взгляд в Смолового.
– О каких это двух убийствах вы тут толкуете?
Старуха сердито отмахнулась от попытки Ольги Григорьевны поправить съехавшую подушку. Всё её внимание было направлено на бедного полковника, который не знал, что ему в этой ситуации делать. Доктор не проинструктировал его, о чём можно говорить с умирающей, а о чём нельзя. Подумав о последствиях, которые могли выпасть на его долю, случись что с княгиней во время их разговора, Смоловой решил про себя, что спорить со старухой не будет.
Такого позора в жизни Ильи Наумовича не случалось давно. Он, как неопытный юнец, стоял словно перед начальником и с запинками отвечал на десяток вопросов. Причём на большинство из них он сам ответов не знал и с трусливостью зайца оборачивался на графа Вислотского, ища и не получая от него поддержки. Так получилось, что вовсе не полковник допрашивал Рагозину, как изначально планировал, а княгиня его. В результате чего Смоловой во всей красе испытал на своей шкуре, что значит быть допрошенным. Княгиня, надо отдать ей должное, все новости принимала с ледяным спокойствием.
Вскоре пожаловали барышни Добронравова и Мелех. Полковник с облегчением вздохнул, взял под локоток Лисину и поволок её в допросную, оставив доктора исполнять свой врачебный долг. Надежда, что Вислотский, свидетель его позора, останется с княгиней, не оправдалась. Граф неуверенным шагом двинулся следом за рассерженным полковником и упирающейся Лисиной.
Глава 15
– Итак, Ольга Григорьевна, где и с кем вы были с двух часов до пяти минут после двух ночи в субботу по окончании приёма?
К сильной усталости полковника Смолового добавилось раздражение. Оба эти чувства относились к одному и тому же персонажу, никак не желающему покидать общество старого полицейского и преследующего его на каждом шагу. Как он надеялся, что, поторопившись, своими здоровыми ногами преодолеет расстояние от спальни княгини до допросной быстрее графа, но не вышло. Глупая гусыня, эта абсолютно бестолковая жёлтая женщина, Лисина, сопротивлялась и вырывалась всю дорогу. Глядя на неё, и не скажешь, что есть в ней столько бодрости для этого нескончаемого процесса. В результате пришли в столовую почти одновременно с хромающим Вислотским.
– Не молчите, милочка, не тратьте впустую своё и моё время.
Этот пунктик у полковника тоже был. Причём в последние часы он разрастался со страшной силой. Внутри что-то нездорово клокотало, подгоняя и не давая перевести дух. Но здесь Илья Наумович понимал, что это было. Завтра ровно в полдень его ждал с докладом о проделанной и желательно завершённой работе непосредственный начальник в управлении полиции. И было ощущение, что завтра он может если не лишиться службы, то серьёзно пострадать от предстоящего общения – как в физическом, так и в финансовом плане. А это совсем нежелательно.
Глядя в отстранённое лицо полковника Смолового, Николай Алексеевич проковылял к креслу у окна и там остановился. Бледное женское лицо в обрамлении выцветших рюшей казалось нездоровым и имело пепельно-землистый оттенок. Ничего, кроме жалости, эта сгорбленная некрасивая Лисина не вызывала.
– Да ответьте же мне наконец! – прикрикнул на неё Смоловой и подался вперёд.
– Я… Я пытаюсь вспомнить… Там, кажется, был Борис Антонович и ещё кто-то, – запричитала Ольга Григорьевна.
– Может быть, господин Мелех? – не выдержав, вскочил полковник. Совсем нервы расшатались с этим делом, надо покончить с расследованием как можно скорее.
– Да, да, – мелко затрясла жёлтой головой Лисина, – да, так и было. Он подтвердит, что я была с ним…
Полицейский с шумным выдохом вновь опустился на своё место.
– Значит, и Добронравов там был? – стараясь сдерживать себя, спросил Смоловой.
– Он рядом стоял, потом, кажется, подошла мадам Дабль, и они о чём-то заговорили. Я… Я плохо помню… Ещё была прислуга… или… ох, я совсем всё путаю…
– Тогда пойдём с другого конца. – Илья Наумович начал успокаиваться, разговор шёл хорошо. – Где вы в это время находились?
Лисина резко вскинула голову и посмотрела на полковника.
– А это я помню, – уверенно заговорила она, – мы все тогда были в диванной. Именно так. Фирс Львович и я сидели на диване, что стоит у самого прохода, в дальнем углу маячили две горничные, вероятно, ждали сигнала, чтобы прибираться в столовой. У другой стены стояли Борис Антонович и Агата.
– Так-так. Очень хорошо. А теперь постарайтесь вспомнить, что случилось дальше.
– А дальше был полный ужас, – Лисина сгорбилась ещё больше. – Прислуга отправилась в столовую, а потом я услышала этот крик. Ох, как же страшно было. Если бы не господин Мелех, я бы точно лишилась чувств. А он так крепко держал меня за руку, только это и позволило моему сознанию не покинуть меня. Какой же он благородный!
– А что в это время делал Борис? – тут же спросил Смоловой.
– Понятия не имею, – отрезала Лисина, – я тогда только на Фирса Львовича и смотрела. А в ушах этот крик…
– Так-так. – Полковник встал и начал расхаживать вдоль обеденного стола, заложив руки за спину. – Значит, Мелех всё-таки ни при чём. А не припомните ли, милочка, кто составлял вам компанию вчера ночью в покоях княгини?
Лицо Ольги Григорьевны слегка порозовело.
– Фирсу Львовичу не спалось, и он провёл ночь, помогая мне ухаживать за княгиней. Удивительный человек. Сколько в нём благородства и бескорыстия. Вот как будет Анне Павловне получше, как смогу её, родимую, одну без пригляда оставить, сразу в церковь пойду и свечки за их здоровье поставлю. За княгинюшку добрую нашу, – начала перечислять Лисина, – за благодетеля Фирса Львовича да за Петрушу, это как всегда полагается.
В столовой воцарилось молчание, каждый думал о своём. Из звуков присутствовали только скрип пера, посвистывающее дыхание полковника и шорох его неторопливых шагов. В остальном ничто не мешало мыслительному процессу двух сыщиков, пытающихся сложить головоломку и из разрозненных фрагментов получить стройную картину.
Но для полной картины произошедшего Смоловому недоставало всего двух вещей: во-первых, беседы с последним из короткого списка полковника Борисом Добронравовым (горничную Евдокию Илья Наумович уже в расчёт не брал и просто позабыл о ней), во-вторых, протоколов финальных допросов прислуги княгини Рагозиной, которые он в ближайшее время ожидал получить от Фролова. Конечно, придётся предоставить бумаги для ознакомления графу, ну что ж поделаешь, подождёт полковник ещё немного. После этого Илья Наумович рассчитывал уехать в управление полиции, запереться в своём кабинете и, разложив там все имеющиеся у него записи по делу, погрузиться в раздумья. Если бог даст, то к утру Смоловой будет знать, как вывести убийцу на чистую воду и как представить свой доклад об этом начальству.
Лисина была отпущена. Вислотский стоял у окна, уткнувшись в крошечную записную книжонку, и что-то в ней черкал. Писарь и дюжий полицейский у дверей откровенно скучали. Полковник расхаживал вдоль стола и хмурился.
Дверь в столовую вновь открылась. Первым показался Фролов с пылающим, красным лицом. Глаза главного подручного Смолового недобро горели. Следом за ним зашёл ненормально бледный Василий Громов.
– Наконец-то! – воскликнул полковник в волнении. – Ну, чем порадуешь старика?
Фролов от такого наскока начальника немного стушевался.
– Новость не очень… – остановившись у самой двери, начал он. – Евдокия Удалова мертва.
– Что?!! – яростно взвыл полковник, ещё даже не успев понять, о ком идёт речь, а когда понял и вспомнил, что не поставил помощника в известность о своём решении эту Дуню здесь, в особняке, допрашивать, прохрипел: – Как?!! Где?!!
– Только что найдена нами, – Фролов покосился на Громова, – в её комнате. Горничная княгини сегодня не явилась в управление на допрос. Прислуга сказала, что Дуня больная последние дни, с кровати не поднимается, работу не работает. Так мы и решили с оказией, всё равно сюда ехать, побеседовать с ней. Она ж последняя из слуг недопрошенная осталась. Приехали, значит, сюда, генерал Константин Фёдорович Зорин повёл нас. Дверь заперта. Ну, пришлось выломать. А она там на полу лежит, холодная уже. Может, за Линнером послать?
– Не надобно, – тело полковника опустилось в кресло и обмякло, – он наверху, у княгини. Сходи и сообщи ему. Только по-тихому, чтоб Анна Павловна не узнала, а то, не дай бог, хватит её новый удар. – Смоловой тихо зарычал. – Что ж за дом такой проклятый, за три дня – три убийства, – и язвительно добавил: – Похоже, без ваших связей с нечистым здесь не разобраться, граф…
Глава 16
Граф Вислотский и его адъютант стояли перед массивным письменным столом в кабинете княгини Рагозиной, служившем их временным пристанищем. На столе по-прежнему находились одиннадцать каменных слонов. Расставлены они были бессистемно. То и дело хмуря брови, Николай Алексеевич наклонялся, брал одного из них двумя пальцами, пристально всматривался в резную фигурку и отставлял в сторону. Потом он вздыхал и переставлял следующего слона на новое место.
Громов молча, с почтением наблюдал за действиями начальника. За последние три дня на его глазах происходила невиданная метаморфоза, и он, боясь спугнуть, предпочитал держать язык за зубами, хотя очень хотелось это с кем-нибудь обсудить. Возникла идея добежать до тётушки своей Глафиры Андреевны, да никак не мог он выкроить час-два на это. Всё время занимали допросы в полицейском управлении, разговоры по делу с Иваном Фроловым, который оказался весёлым и доброжелательным малым (молодые люди быстро нашли общий язык, хотя начальникам своим этого не показывали, зная об их взаимной антипатии), и пребывание при графе. Метаморфоза же заключалась в следующем: во-первых, граф стал походить на нормального человека, а не на демона, ненавидящего всех и вся, во-вторых, Николай Алексеевич стал гораздо больше общаться и делал это без надрыва, как раньше, и в-третьих, был он значительно подвижнее и как раз сейчас, казалось, позабыл о своём недуге, увлёкшись перестановкой крошечных слоников на полированной дубовой поверхности.