– То есть доля Белецкой теперь переходит брату и сестре Добронравовым?
– Да. И они были бы главными подозреваемыми, не случись маскарада с переодеванием. – Николай Алексеевич немного помолчал. – Но вот ещё что интересно. После первого убийства были проведены обыски, и одна из вязальных спиц была найдена в комнате убитой. Это укрепляет меня в мысли, что убивали княгиню и хотели подставить её главную наследницу, тем самым вывести из игры сразу двоих.
Глава 17
Покончив с осмотром комнаты покойницы Евдокии и проконтролировав отправку её тела под присмотром доктора Грега Линнера, полковник Смоловой, вконец вымотанный нервически и физически за эти два дня, смог приступить к последнему допросу. Беседа предстояла с Борисом Антоновичем Добронравовым.
Спеша по коридору, Илья Наумович чуть не сшиб с ног графа Вислотского, направляющегося, как и сам полицейский, в парадную столовую. Полковнику даже померещилось, что граф стал гораздо расторопнее в своих передвижениях. Смоловой сердито фыркнул, обогнул препятствие и первым вбежал в столовую, как мальчишка, радуясь этой сомнительной победе. В то же время он мысленно попенял графу: раньше его и видно, и слышно не было – то в кабинете за запертой дверью прячется, то за спиной полицейского хоронится, а сегодня куда ни глянь – или граф идёт, или только ушёл. Вот, например, с час назад генерал Зорин задушевно рассказал, как замечательно они с графом испили кофею на кухне. Агата Дабль мимоходом обмолвилась, что граф теперь по дому разгуливает и со слугами переговаривается, отчего те впадают в страх и перестают хорошо исполнять работу. Что уж и говорить, когда сам полковник застал Вислотского в покоях княгини, хотя по всем расчётам его там быть не должно. Всё это расстраивало и сердило Илью Наумовича и явилось той причиной, по которой он так неуважительно обогнал Николая Алексеевича у дверей.
Добронравов уже был на месте. Хоть этот не будет попусту время тянуть, с облегчением отметил полковник.
– Итак. – Смоловой занял своё кресло и, не удосужившись дождаться, пока граф пересечёт столовую, задал первый вопрос: – Припомните, где вы были около двух часов ночи субботы сразу по завершении приёма?
– Я так понимаю, это время убийства Аннет? – Борис проницательно смотрел на полицейского.
– Так точно. Где вы были в эту пору?
– Как последние гости стали разъезжаться, я находился в диванной. На столике, что у окна, оставалось несколько бокалов шампанского. Конечно, пузырьков в нём уже не осталось, но всё равно было вкусно, – Борис слегка приподнял плечи и скривил губы, становясь похожим на грустного клоуна. – Что добру зря пропадать? Вот я потихоньку и допил всё.
– Один? Или же кто-то вам в этом деле помогал? – деловито спросил полицейский.
– Последний бокал я пожертвовал даме, – со вздохом сообщил Добронравов. – Хотя и не собирался сначала.
– Как же это, позвольте уточнить?
– Когда остался последний бокал, ко мне подошла экономка. Лица на ней не было от усталости. Бледная, как сама смерть. Хотя, конечно, это понятно, все пятничные приёмы на ней держатся, и к утру она еле стоит на ногах. Я и предложил ей шампанское, пусть, думаю, взбодрится немного.
– Значит, вы потом вместе стояли? – уточнил Смоловой.
– Да, вместе.
– А вспомните, кто ещё в это время находился в диванной?
Борис немного помедлил, но вскоре сказал:
– Ольга Григорьевна и Фирс Львович о чём-то шептались на диване. Прислуга сновала туда-сюда, но кто, не припомню, на этих я точно не смотрел. А из господ никого больше не было, это точно я помню.
Смоловой довольно задышал, он убедился, что Лисина его не обманула, и алиби этих четверых подтвердилось.
– Борис Антонович, теперь перейдём ко второму убийству. К сожалению, время смерти так точно, как с Белецкой, установить не удалось. Лукас Грин был убит в промежутке между одиннадцатью часами вечера субботы и двумя часами ночи воскресенья. Можете сказать, где вы были в это время?
– Однозначно, – совершенно спокойно заговорил Добронравов, – я в это время спал у себя в комнате. Ночь пятницы выдалась напряжённой, я так и не смог заснуть, вот в субботу и решил лечь пораньше. Если быть точным, в девять вечера я пожелал сестре спокойной ночи и ушёл к себе. Проснулся на следующее утро от известия о смерти садовника.
– Исчерпывающе, благодарю, – полковник посмотрел на своего собеседника и довольно ухмыльнулся, тихо пробормотав: – Значит, алиби у него нет…
Затем продолжил обычным голосом:
– А что же касательно смерти горничной. Может быть, вы припомните чего о ней? Может, она нерасторопна была или сплетничала обо всех?
Задумавшись ненадолго, Борис ответил:
– Ничего такого припомнить не могу, но сегодня утром я видел, как Варя, – имя барышни он произнёс нараспев, – выходила из комнаты этой самой горничной. Вероятно, навещала больную, справлялась о её здоровье. Варя добрая и внимательная даже к прислуге…
Смоловой засопел, он размышлял, стоит ли задавать следующий вопрос, и решился:
– Не сочтите за дерзость, сударь, но мне бы хотелось услышать от вас подтверждение или опровержение слухов про вашу с Варварой Фирсовной… – посмотрев на посерьёзневшее лицо собеседника, полковник остановился.
– Это полиции не касается, – голос Добронравова окатил холодом. Реакция молодого господина была столь решительной и явной, что всем присутствующим стали очевидны чувства, испытываемые им к Варе. – И если вопросов больше нет, то разрешите откланяться. – С этими словами Борис Антонович поднялся и незамедлительно покинул столовую.
В тот же момент в дверь проскользнул Фролов.
– Можно? – чисто для порядка спросил он у своего начальника и поспешно приблизился. – Сообщение от доктора Линнера, – и протянул клочок мятой бумаги. – Это ещё не официальное заключение, оно будет завтра утром. Но просил передать, что установил причину смерти…
– Так-так, – Смоловой заскользил глазами по буквам, – отравлена мышьяком, но в печенье его не обнаружено.
Сделав в особняке все дела, Смоловой уехал в управление. Илье Наумовичу не терпелось оказаться в знакомой обстановке своего кабинетика, запереть дверь и погрузиться в размышления. Единственное, что он не поговорил с госпожой Мелех о горничной, к которой она, по словам Добронравова, заходила утром, но барышня, сказавшись больной, никого к себе не пускала. Убедив себя, что этот пустяковый момент не стоит внимания, полицейский был таков.
Вислотский же это пустяком не посчитал и вскоре выяснил, что Варвара действительно навещала болезную, как и накануне днём, и принесла ей небольшую корзинку с маковым печеньем, которое ей любезно дал месье Ришар. Дуняша выглядела совсем нездоровой, но умирать не собиралась и даже говорила, что почти чувствует в себе силы подняться с постели. Пробыла Варвара Фирсовна у горничной минут десять, и всё это время Дуня изволила говорить. Видно, и взаправду сил у девушки прибавилось. На вопрос Николая Алексеевича о темах разговора Варя сказала, что Дуняша болтала в основном о женских глупостях, отварах для укрепления волос да разных травках полезных. А вот днём ранее горничная рассказывала о странностях и шалостях своей молодой хозяйки, которыми она с ней всегда делилась, несмотря на то, что Дуня была крепостной; в частности, упомянула, что идею с переодеванием Анне Сергеевне подсказал кто-то из домашних, да только она позабыла кто.
Это был гром среди ясного неба! Значит, кто-то знал о готовящейся подмене. Кто-то из обитателей особняка! Но на допросах Смолового все говорили, что ведать не ведали о маскараде. Значит, кто-то из них врал.
– Граф, вы меня не слушаете? – Варвара печально улыбнулась.
– Ох, простите мне мою задумчивость, – спохватился Вислотский, – в ваших словах я нашёл нечто важное. Благодарю очень сильно, – Николай Алексеевич приложил руку к груди в знак почтения.
– Я рада, – качнув головой, сказала барышня, – тогда я, пожалуй, пойду.
– Постойте, – встревоженно продолжил граф, – постарайтесь припомнить, кроме печенья вы горничной что-нибудь относили?
– Нет, только корзинку с печеньем. Ах да, у неё на столике стоял хрустальный кубок, Дуня сказала, что в нём лекарство.
– А кто его принёс, Дуня не уточнила?
– Нет.
Разговор с Варей в очередной раз придал графу сил. И вместо того чтобы отправиться отдыхать, он решил ещё раз обойти особняк. Смоловой сегодня больше не явится, так что у графа было достаточно времени, чтобы не торопясь выполнить задуманное.
Весь вечер наряду с каблуками мадам Дабль по коридорам и залам разносился глухой стук чёрной трости графа Вислотского. Он ковылял, слегка приволакивая больную ногу, отчего к ударам каучукового наконечника о лакированный паркет добавлялось слабое неприятное шуршание, выводившее из себя не спавших ещё обитателей «Мраморного слона».
Глава 18
Такие моменты полковник Смоловой любил. Он сидел, развалившись на своём утлом диванишке, почти полностью занимая его; вокруг, аккуратно покрывая все горизонтальные поверхности, были разложены документальные подтверждения проделанной им работы. Теперь, обводя усталым взглядом протоколы, отчёты и заметки, он одобрительно покрякивал, тем самым выражая себе уважение и похвалу. Всё-таки не зря это дело поручили именно ему. Знали там, наверху, что именно Смоловому будет по силе распутать этот хитроумно запутанный клубок. Илья Наумович довольно усмехнулся сравнению. Раз убийство началось с вязальной спицы, а закончилось размотанным клубком, то полковник вполне может рассчитывать на заслуженные похвалу и награду.
Теперь бывалый полицейский мог признаться себе, что с самого первого дня знал, кто совершил преступление. Знал, но пока не мог доказать. Когда же произошло второе убийство, оно так логично вписалось в картину происходящего, что Илья Наумович вначале побоялся поверить в такую удачу. Тут запахло не только поимкой душегуба, а настоящим повышением по службе!