Объяснения графа оказались столь запутанными, что даже генерал Зорин не поспевал за логикой Вислотского, что уж говорить о дамах и невоенных господах. Но граф и не думал замедляться.
– Именно эти перипетии со спицами дают нам ответ на вопрос о связи первого и второго убийств. Но если первое убийство было спонтанным, сверхэмоциональным, совершённым по молниеносному порыву, то второе преступление было обдумано, спланировано и реализовано холодным, расчётливым умом.
– Так, значит, вы со мной согласны, что первый преступник – женщина, а второй – мужчина? – непочтительно перебил графа Смоловой.
– Я лишь указал на то, что первое преступление было сиюминутным действом, а второе спланированным, – не повернув головы, отчеканил Вислотский. – Здесь главное в том, что проявляется связь между этими двумя преступлениями. Второе убийство преступник совершил, чтобы скрыть следы первого.
– Что? Что такое? – воскликнул в сердцах Константин Фёдорович. – Неужто вы, сударь, думаете, что мистер Грин знал преступника и был за это убит?!
– Может, и не знал, но имел все шансы об этом догадаться, – коротко кивнул Вислотский. – Скажу больше, именно Лукас Грин обнаружил вязальную спицу в оранжерее и отдал её убийце. Убийца таким образом получил шанс навлечь подозрение на кого-то ещё. В первый раз у него это не получилось, хоть он и очень старался. Убийца не знал про маскарад, организованный Белецкой, и убивал княгиню Рагозину. О мотиве сего действия мы поговорим позже. Итак, наш злодей убивает княгиню и решает подбросить похожую спицу первой наследнице. Зная, что Елизавета Антоновна занимается вязанием, убийца крадёт из её комнаты одну из спиц – именно по этой причине на следующее утро у госпожи Добронравовой нашлись лишь две спицы – и подбрасывает украденную спицу в комнату Аннет.
Побледнев как полотно, отчего сделавшись ещё красивее, Елизавета прошептала:
– Убийца был в моей комнате… Как это страшно…
– Когда же вскрылась подмена, весь этот маскарад, – продолжал граф, – стало понятно, что злодей совершил ошибку, подбросив улику самому неподходящему на тот момент кандидату на роль подставы. Четыре из пяти спиц к тому времени уже были в руках полиции. Но и душегубам улыбается удача, садовник мистер Грин находит пятую спицу и отдаёт её…
– Кому? – хрипло выдохнула Анна Павловна и затряслась в кресле. Лисина принялась отпаивать её лекарством, злобно стреляя сощуренными глазами в графа: за что же он так нервирует хозяйку, тумана напускает, всё запутывает, а по существу ничегошеньки не говорит.
– Здесь я бы хотел сделать паузу и обратить ваше внимание на третье преступление, совершённое с неменьшей жестокостью. Убийство Евдокии Удаловой. Полковник Смоловой предлагает рассматривать его отдельно от первых двух преступлений. Именно так поначалу я и поступал. И никак не складывалась картина, не вырисовывался мотив. Но когда я объединил их, стал считать звеньями одной и той же цепи, сразу стало ясно, что убийство горничной Дуни – это и есть тот недостающий элемент, тот ключ, что раскрывает все загадки и соединяет все события.
Вислотский переступил с ноги на ногу, развернулся к подносу с фигурками, свободной от трости рукой потянулся и выбрал белую и чёрную.
– Все фигуры слонов помогали мне в размышлениях. – Он вытянул вперёд раскрытую ладонь с двумя слонами. – Из этой пары белый – Варвара Фирсовна, чёрный – Борис Антонович. И оба они невиновны.
Здесь уж полковник Смоловой не выдержал, вскочил с места и, подбежав почти вплотную к графу, с презрением уставился на его протянутую руку. Поначалу всё это забавляло его, да и вино оказалось очень недурным, но теперь этот выскочка заявил, что оба главных подозреваемых, даже не подозреваемых, а уже фактически преступника, – невиновны! С таким хамством Смоловой мириться не собирался.
– Пожалуй, всё здесь зашло слишком далеко и требует прекращения, сударь. – Илья Наумович поднял глаза и обжёгся о взгляд зелёных глаз. – Через час меня ждут в управлении с докладом об аресте, и я не намерен терять здесь больше ни минуты. Эй, Фролов, Егоров, забирайте этих двоих, и поехали.
– Отсюда до управления медленной езды десять минут, у вас ещё предостаточно времени, которое вы можете потратить на определение истинного преступника, и предъявить его вашему начальству. – Вислотский говорил тихо, чтобы его слышал только полковник, к счастью, в столовой поднялся шум, заговорили одновременно все. – Или же арестовать Варю и Бориса и выставить себя перед начальством полным идиотом.
Услышав это, Смоловой мелко заморгал и затряс головой, отчего брылы на его лице заволновались. Это было явное оскорбление, но сказанное тихо, никто из присутствующих, занятых в основном собственными переживаниями, ничего не слышал. С другой стороны, этот нахальный граф держал себя очень уверенно, может, и вправду он смог разглядеть то, что не заметил полковник. Взяв себя в руки, Смоловой ответил так же тихо:
– У вас есть двадцать минут, далее я арестовываю преступника и откланиваюсь, – он показал жестом своим подчинённым, что отменяет приказ, и воротился в кресло рядом с Зориным, который одобрительно закивал и всучил полковнику новую порцию вина, непонятно откуда взявшегося.
Николай Алексеевич взял свой прежний тон:
– Вернёмся к нашим обвинённым.
Граф, мягко переставляя трость, подошёл к дивану, на котором сидели Фирс Львович и его дочь. Варя походила на мраморную статую. Фирс Львович нервно гладил барышню по плечу и бормотал что-то утешительное ей в самое ухо, раскачиваясь в такт своим словам. Он тоже был бледен, но не заморожен, как дочь; напротив, его напряжение проявлялось в мелкой суетности непрерывно двигающегося тела.
– Вы можете не переживать, ваша дочь ни в чём не виновата, – медленно начал Вислотский, – и всё её поведение говорит об этом. Надеюсь, Варвара Фирсовна, вы простите мне мою бестактность, но я не вижу иного выхода, как указать всем присутствующим на причину ваших слёз. Это не слёзы раскаяния, как мог подумать Илья Наумович и все остальные, это слёзы стыда. Да, да, вам безмерно стыдно за то, что история с вашим неудачным замужеством, с вашим, простите за прямоту, откровенным навязыванием себя Борису Антоновичу выплыла наружу.
Варя, резко сбросив руку отца с плеча, вновь спрятала лицо за ладонями и беззвучно замерла. Чтобы как-то облегчить страдания барышни, Николай Алексеевич перевёл разговор:
– Если меня не подводит память, а я на неё никогда не жалуюсь, Илья Наумович, вы называли причину, по которой Борис Антонович убил мистера Грина. Что это за причина?
– Ревность, самая банальная причина, – проскрипел Смоловой.
– Но ревность – это чувство, которое испытывает влюблённый, а господин Добронравов не любит Варю, он всего лишь пытается вернуть себе то, что считал и так ему принадлежащим. Первое впечатление, что я сложил о молодых людях, дало мне понять, что любви здесь нет и быть не может. Варю склонял к браку её отец по очень важным для него причинам. Борис же не обращал на это никакого внимания, ему льстила подобная ситуация, но ничего в своей жизни он менять не собирался. Да и Анна Павловна была на его стороне, показывая своё отношение к этому браку. Но когда Варя неожиданно переменилась, перестав обращать на Бориса внимание, господин Добронравов поначалу удивился, а потом решил, что Варя – это именно та женщина, что нужна ему, начал её добиваться. Так чаще всего и бывает.
Если в случае с Варварой все обратили свои взоры на неё, то на Бориса Антоновича никто взгляда не перевёл, даже его сестра. Все понимали, что это правда, и дополнительных доказательств не требовали.
– Также хочу обратить внимание всех присутствующих, – сказал Вислотский, – что только у Варвары Фирсовны представители московской полиции не поинтересовались, где она была в момент убийства Анны Сергеевны Белецкой с двух часов ночи до пяти минут третьего после приёма.
Этот камень предназначался Смоловому, полковник свирепо задышал, но не проронил ни слова, ведь сказанное графом было правдой. Допрос барышни Мелех, проведённый после обнаружения трупа Лукаса Грина, прошёл не по обычному плану, и местонахождение Вари на момент первого убийства осталось невыясненным.
– Дабы исправить это досадное упущение, – Николай Алексеевич заговорил мягко, как мог, – Варвара Фирсовна, ответьте, где вы были?
Варя молчала, слёзы катились по щекам, а в горле стоял ком. Она не собиралась оправдываться. Неожиданно заговорила Елизавета Антоновна:
– Ах, я же видела Варвару тогда, она поднималась по лестнице вперёд меня и зашла в свою комнату. Она меня не заметила и подтвердить бы не смогла, вот я и не упомянула об этом.
– Получается, что, не дождавшись окончания приёма, вы обе его покинули? – ещё раз уточнил граф у Лизы.
– Именно так, – ответила Добронравова.
– А значит, Варвара Фирсовна имеет алиби на момент первого преступления.
Повисшую тишину нарушил Смоловой:
– Пусть так, и эти двое невиновны, но кто же тогда, по-вашему, совершил эти преступления? У вас осталось чуть больше десяти минут…
– Убийца тот, – медленнее, чтобы все присутствующие смогли поспеть за его мыслями, продолжил граф, – кто в пятницу до начала приёма нашёл недостающую вязальную спицу. Вероятно, в тот момент он ещё не думал об убийстве, хотя зерно преступления уже зрело в его голове. Далее скажу, что на пятничном вечере что-то случилось, что-то мелкое, незначительное, на что никто из гостей не обратил внимания, но убийца обратил. Сильные чувства помутили его разум, и в этот момент он принял решение убить княгиню. Тогда он, воспользовавшись тем, что имеет возможность свободно передвигаться по всему дому, не вызывая ни у кого подозрения, проник в комнату Елизаветы Антоновны и, выкрав у неё одну из спиц, спрятал её в вещах Анны Сергеевны, определённой им на роль душегуба. В самом конце вечера, когда гости уже разошлись, убийца устроил так, что княгиня осталась одна, и нанёс ей смертельный удар спицей в шею…