ткую паузу и кивнул Громову. – И мне же потом об этом вы рассказали, исказив смысл слов и преподнеся их как похвалу, а не как оскорбление. Этим вы спровоцировали несчастную влюблённую женщину быстро и необдуманно действовать. Но Агата не ведала, что стала лишь орудием в вашей игре. Она, поддавшись своей злости и обиде на княгиню, решилась на убийство, но не знала, что вместо княгини убивает её внучку. А вам это как раз и надо было. Вы разорены, все ваши камни – фальшивки, а банковские документы – подделка, не удивлюсь, что вам пришлось занять сто рублей, что вы так любезно одолжили Ольге Григорьевне на уплату долга её сына. И единственный способ вернуть богатство – это удачная партия для вашей дочери. Её вы тоже использовали лишь как инструмент для достижения своей цели. Ваш расчёт был прост. Любимая внучка и главная наследница убита, княгиня, не пережив горя, умирает. В результате всего Борис становится очень богатым наследником, и тут уже дело техники – женить его на Варваре Фирсовне. Но не всё пошло по плану. Княгиня выжила. А секрет, что идея с маскарадом была вашей, знала ещё и Дуня, она по наивности своей рассказала об этом вашей дочери, а та, ничего не подозревая, – вам. Так что за всеми тремя преступлениями стоите именно вы, за первыми двумя опосредованно, за последним – лично, собственной персоной.
Всё это было сказано быстро сквозь сжатые губы, ибо боль становилась невыносимой.
– Да как вы смеете! – зарычал Мелех и сделал ещё один шаг к окну, подойдя почти вплотную к импровизированному столику с каменными фигурками одиннадцати слонов.
– Вот вам и доказательства. Вот вам и мотив, – вклинился в разговор полковник Смоловой, соображая, что ему придётся объясняться с начальством, и подобное обвинение без железных улик, пожалуй, будет стоить ему не только прибавки, но и самого места в управлении.
– Давайте вспомним обстоятельства допроса Анфисы Саловой, заставшей Анну Сергеевну в компании Фирса Львовича. Предполагаю, что именно тогда и начал осуществляться ваш коварный план. – Ледяной голос графа разносился эхом по зале. – Хорошо, что Салова этого не поняла, иначе лежала бы сейчас в покойницкой. Теперь я могу ответить на те два вопроса, что задал в самом начале расследования: кто придумал маскарад с переодеванием и кто убил княгиню Рагозину? На первый ответ – Мелех, на второй – Дабль.
– Это ложь! Это чушь! Что вы слушаете этого калеку! У него не только нога, но и голова не работает! Ничего подобного я не делал! И не смог бы сделать, ведь я – душа-человек, все это знают! – истерически заверещал Мелех.
– Папочка, папочка, успокойся! – Варя подбежала к отцу и вновь попыталась обнять его.
– Молчи, ты недостойна называться моей дочерью. Всё, о чём я тебя просил, – и ты должна была подчиниться мне, – ты не сделала. Так что же ты за дочь такая, что не послушáешься родному отцу? – Мелех завертелся волчком, отталкивая Варины руки. – Господин полицейский, – неожиданно взревел он, – дорогой Илья Наумович, вспомните-ка, кто последним был у этой Дуньки? Не моя ли так называемая доченька? Так, может, это она и подмешала в кубок с лекарством яд да напоила им горничную?
Грозный Смоловой, непререкаемое значение для которого имели чувства отца к дочери, увидев подобный подлый ход, рассвирепел не на шутку. Варя стояла с блестящим от слёз лицом, несправедливые обвинения, теперь произнесённые в её адрес собственным батюшкой, поразили её очень сильно.
– А вы откуда про отравленное лекарство в кубке ведаете? – Перестав обращать внимание на правильность своих изъяснений, Смоловой встал на защиту барышни. – Тем более что, по словам лакея, принесли его именно вы! Как же я сам об этом позабыл? Что ж, с такими уликами отпереться не получится.
Полковник, решив самостоятельно скрутить отравителя, двинулся на Мелеха. Но Фирс Львович оказался проворнее, он извернулся так, что рука полковника схватила лишь воздух. Далее он прыгнул к окну, по пути задев серебряный поднос со слонами. Звон разлетелся по всему дому. Мраморные слоники, падая на паркет, рассыпались на куски. Мелех тем временем был уже у окна и, вцепившись в раму, пытался её открыть. Тут Смоловой с помощником его настигли, заломили руки назад и потащили к дверям. Мелех шёл, низко опустив голову, и грязно ругался.
– Постойте, Илья Наумович, я хочу сказать пару слов, – княгиня властно подняла руку. – Если этот негодяй продолжит обвинять Варвару, знайте, что бескорыстие этого ангельского существа не может быть подвергнуто сомнению. Я имела с Варей вчера разговор, в котором она изложила мне свою просьбу, и я ответила согласием. Надеюсь, моё дорогое дитя, разрешишь мне рассказать об этом?
Варя кивнула. Слёзы душили её, не давая вымолвить и слова. Как же её любимый батюшка мог так поступить?
– Вот о чём мы договорились, – княгиня сверкнула глазами. – Всё наследство, что я планировала отписать Варваре, я, по её просьбе, отписываю монастырю. А от себя хочу добавить, что после моей смерти доля, причитавшаяся моей внучке Аннет, также будет передана церкви. Суммы, записанные на экономку и повара, я, пожалуй, нынче же отпишу сиротам и обездоленным.
– Как же ты благородна, княгинюшка, – полупьяный Константин Фёдорович с жаром припал к руке Анны Павловны, – такого ума и сердца больше ни у кого нет.
Смоловой покинул парадную столовую, уводя с собой сгорбленного Мелеха, который так и не взглянул больше на дочь. Варвара же провожала отца взглядом до конца. Когда дверь закрылась и в зале снова сделалось тихо, Варвара опустила мокрые глаза к разбитым фигуркам. Одна из них, белый мраморный слоник с низко опущенным хоботом, стоял целый и невредимый на осколках, оставшихся от его собратьев. Наклонившись, барышня подняла фигурку.
– Кажется, вы, граф, называли её моим именем?
Вислотский кивнул, мягко глядя на Варю. Сколько же испытаний выпало на её долю, и не сломали они её, а лишь укрепили, взрастили настоящую личность с широкой душой. Как же хорошо, что он так на её счёт ошибался.
Одним взглядом спросила Варя у княгини и тут же получила ответ. Теперь этот слоник принадлежал ей, и она могла делать с ним что хочет. Подойдя к Николаю Алексеевичу, барышня кротко улыбнулась и вложила фигурку ему в руку.
– Примите, граф, мою благодарность за спасение моей репутации и на добрую память. Я ухожу в монастырь, теперь там будет моё место. Я вас никогда не забуду и каждый день буду молиться о вас.
Эпилог
Январь в этом году выдался богатым на ветра, на снег. За неделю его навалило столько, что сугроб подобрался к самому окошку флигеля, подле которого любила сидеть Глафира Андреевна и пить чай. Снаружи уж была непроглядная ночь, а часы-ходики, глупые и несознательные, показывали лишь половину шестого вечера. Завыло, закрутило за окном, взметнуло пушистые снежинки, понесло по двору.
– Изволите пирога сейчас откушать или Василия Семёновича подождёте-с? – в дверь заглянула Марфа, молодая, но старательная не по годам служанка, и потянула носом запах сдобы. – На кухне всё готово.
Было ясно: егоза страсть как хочет получить кусок горячего пирога, оттого и торопится накормить барыню.
– Погодим немножко, – со вздохом отозвалась Глафира Андреевна.
Пирога ей и самой хотелось, но как же без Васеньки начинать?
За окном замелькал огонёк, то была масляная лампа на верхнем краю кареты, что вкатилась во двор. Полозья скользили по рыхлому снегу, как по зеркалу. Пара лошадей в упряжи была белая, гривы украшены красными лентами, хотя сейчас всё казалось чёрным. Но Глафира Андреевна днём ещё видела, как Саид вплетал эти ленты в лоснящиеся под ярким зимним солнцем конские гривы, оттого и знала, что они красного цвета.
Под огоньком топтался черкес, кутаясь в косматый тулуп и надвигая папаху пониже на глаза, от этого вид его становился совсем разбойничий. Тут к Саиду подскочил, вынырнув из черноты, высокий молодец в полицейской шинели, в одной руке он держал значительного размера чёрную коробку. Обменялись рукопожатиями, из чего Глафира Андреевна сделала вывод, что это Фролов. Оба встали под огоньком ждать.
Наконец двери господского дома раскрылись, выпуская яркий сноп света, упавший ровно на двоих ожидавших и санную карету. Кони затрясли гривами и заплясали ногами от нетерпения, устали стоять на месте. Из дома вышли двое и направились вниз по ступеням. Тот, что был в длинной шубе и высоком цилиндре, сильно хромал, опираясь на трость, второй шёл рядом, о чём-то рассказывая.
Подсадив графа Вислотского в карету и махнув Саиду, Василий сразу бросился к Фролову обниматься. Как же тепло от этого стало на душе у Глафиры Андреевны. Любимый её Васенька хорошо устроился, и работа у него завидная, а оклад какой! И друзья-то у него не простые, большие полицейские чины! Громов и Фролов, оба молодые и живые, встретившись при скорбных обстоятельствах во время расследования убийств в особняке княгини Рагозиной три месяца назад, сразу пропитались симпатией и интересом друг к другу, с тех пор и повелась их дружба.
За размышлениями Глафира Андреевна не заметила, как двор опустел. Хлопнула входная дверь, и звенящий радостью такой родной голос закричал через прихожую:
– Тётушка, это мы с Иваном. А что это так вкусно у нас пахнет?
– Доброго вечера, уважаемая Глафира Андреевна, – смущённо пробасил Фролов. – Я совсем не напрашиваюсь, но Василий не отстаёт, говорит, что сегодня у вас отменные пироги поспели.
Вскочив со стула, на котором она сидела и смотрела в окно, Глафира Андреевна поспешила навстречу племяннику и гостю. По пути махнула Марфе, чтобы та подавала на стол.
– Тётушка моя милая, а я же с подарком к вам! – продолжал весело кричать Василий от входной двери. – Граф сегодня вечером обедает у Анны Павловны, говорят, она пребывает в добром здравии и уже принимает у себя избранных. Тётушка, ну где вы пропали, неужели не любопытно взглянуть на подарок? Ивана по дружбе попросил забрать заказ, а то я бы с вечерними сборами сегодня не успел обернуться.