Выйдя в сад, Аннет направилась в дальнюю, самую укромную его часть и остановилась около старой ели. Развернув кресло так, чтобы княгиня могла любоваться зеленью за стёклами оранжереи, единственным в это время года приличным видом, барышня присела в стоявшее здесь плетёное кресло и, поплотнее закутавшись в шубку, о чём-то с жаром заговорила.
Отец и дочь Мелехи перешли в диванную и разместились напротив большого окна, через которое хорошо просматривался сад. Фирс Львович с раздражением, которое так не шло ему, выговаривал Варе:
– И откуда в тебе столько робости? Упустить такой шанс! Да что же тебе ещё нужно было? Ты знаешь, в каком мы положении. Неминуемый крах! Даже думать об этом мне страшно. Нет у нас времени сантименты разводить. Каждый день на счету.
– Простите меня, – слабым голосом отозвалась Варвара. – Я… Я растерялась. Все мысли в голове смешались. И слабость…
Варя попыталась поднять вялые руки, но они непослушно упали на колени. Она всё ещё была бледна и сидела, не поднимая глаз на родителя.
– Придётся тебе, дочка, собраться и попробовать ещё раз. Всё теперь только от тебя зависит. Моё благополучие, твоё благополучие… И обязательно надень ту брошь с изумрудом твоей покойной матери, – Фирс Львович подцепил указательным пальцем подбородок дочери и развернул Варино лицо к свету. – Глаза покраснели, не дело это. Так ты никакого жениха не поймаешь. – И, тяжело вздохнув, продолжил: – Нас только двое на этом свете. Я рассчитываю на твоё понимание и помощь.
Глаза Вари заблестели от слёз. Как ей было противно притворяться кокеткой! Хотелось сбежать из Москвы, от этого унизительного положения, в котором она оказалась. Но что тут поделаешь…
Послышались шаги. В комнату торопливо вошёл Борис.
– Простите, не помешал я вам?
– Нет, нет, Борис Антонович, ничуть. Мы с Варенькой воркуем о том о сём. Ничего важного. Прошу.
– И всё же я не хотел мешать… – молодой человек развёл руками, выказывая искреннее извинение. – Моя сестра Лиза вчера позабыла здесь свою работу. Она вообразила себя умелой мастерицей и теперь всё свободное время занимается рукоделием.
– Ах, как интересно! – Фирс Львович поднялся с дивана. – И что же, позвольте узнать, Елизавета Антоновна мастерит?
– Вяжет шерстяные носки для калек и ветеранов войны. Говорят, у неё хорошо получается. – Низко наклонившись, Борис заглянул под диван, на котором всё ещё сидела Варвара.
Барышня вскочила как ужаленная и отбежала к окну. Мелех подошёл к дочери и, взяв её за руку, стал подавать бровями непонятные сигналы. Варя удивлённо смотрела на отца. Борис продолжал осмотр диванной:
– Да только вот беда, Лиза всё время бросает своё вязанье где попало, а потом гонит меня, чтоб искал. На прошлой неделе, например, оно обнаружилось в кухне! Как оно вообще могло туда попасть?
– Что вы говорите? В кухне? – сильно смущаясь, переспросила Варя. – Хотите, мы с отцом вам поможем?
– Это было бы замечательно, – Борис бросил короткий благодарный взгляд на барышню.
Ответ Бориса обрадовал Фирса Львовича, и он, энергично потирая руки, заявил, что поиск утерянного надо организовать по правилам. Конечно же, именно он в этих правилах разбирался лучше всех и таким образом принял на себя руководящую роль.
– Вы будете осматривать все диваны, двигаясь по часовой стрелке, начиная от этой двери. А я обойду комнату, загляну в углы и под портьеры, – он приподнял ближайшую к нему штору. – Если не ошибаюсь, то я нашёл.
На паркете лежало нечто бурое и лохматое, напоминающее небольшого щенка с торчащими из него прутьями. Борис поднял находку и пожал плечами:
– Это даже на носок не похоже. И вроде как спиц должно быть больше. Здесь только две.
– Вот ещё одна, – Варя подняла короткую металлическую палочку с заострёнными концами и протянула Борису.
– Благодарю, – молодой человек поклонился. – Надеюсь, что сегодня пропаж больше не случится.
Мадам Дабль стояла посреди кухни и с высоты своего роста обозревала суетящихся вокруг неё слуг. Природное стремление к порядку и логический ум были скорее свойственны мужчинам, политикам или военным, но мадам Дабль реализовала их в своём собственном стиле ведения хозяйства в особняке «Мраморный слон». Всё было организовано по-военному чётко, и самой экономке отводилась роль контролёра. Все слуги знали свои обязанности и неукоснительно выполняли их. Если же кто-то не справлялся, то в несколько дней ему находилась замена. И опять отлаженный механизм начинал работать как швейцарские часы.
Пятничные обеды были венцом искусства Агаты Дабль. Меню начинали составлять уже в субботу утром, чтобы к следующей пятнице успеть найти и выкупить все необходимые ингредиенты. Для этого главный повар княгини Сильвен Ришар, бывший, как и сама экономка, французом, открывал кулинарные книги, на покупку которых мадам Дабль не жалела ни времени, ни денег. В коллекции были иностранные поваренные тома на французском, немецком, английском и даже турецком языках, а также большие тетради в телячьей коже, куда Ришар своею рукой заносил придуманные или подсмотренные где-то рецепты. В течение всего сезона ни одно блюдо на пятничных приёмах у княгини Рагозиной не повторялось дважды.
Ситуация с ананасами была неприятной. Именно в таких случаях механизм грозил дать сбой, и мадам Дабль включалась в процесс, чтобы исправить ситуацию. Как хорошо, что третьего дня один из поставщиков фруктов заглянул к ней и предложил ящик лимонов. Хоть цена была высока, но экономка не раздумывая согласилась. И как же сейчас эти лимоны оказались кстати.
В кухню приоткрылась дверь, и лицо в обрамлении жёлтых оборок чепца появилось в проёме. Глаза женщин встретились.
– Нет ли здесь моего сына? – так и оставшись наполовину скрытой дверью, спросила Ольга Григорьевна.
Мадам Дабль нахмурила брови, как бы пытаясь о чём-то вспомнить. Она стояла вполоборота и лишь повернула голову в сторону говорившей. Вдруг глаза француженки заблестели, и, развернувшись всем корпусом, она направилась к женщине.
– Как раз о вашем сыне, сударына, у меня ест разговор до вас. – Стремительно двигаясь, мадам Дабль подошла к двери и, взяв женщину за локоть, втянула в кухню. – Слэдуйте за мной. Вот суда.
– Но постойте, – запротестовала Ольга Григорьевна, – я заглянула, лишь чтобы найти моего Петрушу, мне некогда с вами разговаривать.
– Это много времени не займёт, – сообщила мадам Дабль, так и не выпустив локтя в жёлтом платье. – Здесь нам никто не мешат.
Женщины оказались в небольшой кладовке при кухне. В целях экономии мадам Дабль зажгла лишь одну свечу, которая скудно осветила обстановку. На длинных деревянных полках, уходящих под потолок, стояли горшки с вареньем, мёдом, домашним мармеладом и бог знает с чем ещё. Одна из стен была сплошь утыкана гвоздями, на которых в холщовых мешках хранились высушенные пряные травы.
– Зачем вы меня сюда завели? – испуганно зашептала Лисина. – Мне надо к Петру. Выпустите!
Мадам Дабль пожевала губу:
– Мне неприятно говорит вам. Вы – мать, я понимат. Но я должна предупредит, что молчат я не стану, если такое повторится.
– Да о чём вы? – шёпот сменился шипением, и в отблеске свечи на жёлтом лице отобразился оскал дикой кошки.
– Я дважды видет, как ваш сын Пётр берёт то, что ему не принадлежит, – жёстко отчеканила мадам Дабль. – И если ещё раз заметит подобное, я буду вынуждена доложит княгине.
Дикая кошка превратилась в тигрицу, и, не будь мадам Дабль на целую голову выше её, Ольга Григорьевна кинулась бы в бой.
– Это ложь! – взвизгнула она.
– Как вам будет угодно. Но моё слово крепкое. Как я сказала, так и будет, – экономка посторонилась, давая дорогу Ольге Григорьевне.
Вырвавшись на свет, Лисина бросилась к двери. Подальше от этой страшной женщины. Да что она вообще может понимать? Её Петруша на такое не способен! Одно слово – иностранка.
Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, Ольга Григорьевна спешно шагала по коридору. Теперь ей точно надо найти Петра. В гостиной и столовой никого не оказалось. Зато в оранжерее она наткнулась на генерала. Хотя его было сложно обнаружить: старик стоял, заложив руки за спину, скрытый ветвями пальмы, и не отрывая глаз наблюдал за кем-то сквозь стекло. Часто дыша, женщина спросила:
– Константин Фёдорович, не видели вы моего Петю?
– Вы только посмотрите, как они похожи, – будто не услышав вопроса, протянул генерал.
Лисина мельком взглянула в окно и увидела княгиню Рагозину и Аннет. Барышня рассказывала, видимо, что-то очень смешное, потому что Анна Павловна то и дело взмахивала руками и смеялась. Действительно, было что-то неуловимо схожее в их движениях, в сиянии их глаз, улыбках. Будто две сестры, только одна из них очень старая.
Наконец генерал вышел из своего укрытия.
– Милочка, зачем же так спешить? Раскраснелись как! Нехорошо, – он покачал головой. – Сын ваш не должен видеть вас в таком виде. Да и никто не должен. – С этими словами Константин Фёдорович ушёл.
– Да что ты понимаешь, старый вояка, – в сердцах воскликнула пристыженная Ольга Григорьевна.
В глубине оранжереи раздался шорох, и из дальнего угла вышел высокий молодой человек с длинными тёмными волосами.
– Петруша! – женщина бросилась к сыну. – Как же хорошо, что я нашла тебя.
Пётр остановился в некотором отдалении от матери, но Ольга Григорьевна подбежала, обняла сына и сразу отпрянула.
– Ты опять курил, – печально констатировала она. – И доктор тебе не указ. Батюшка твой слаб лёгкими был, от этого и умер молодым, а ты весь в него. Уж если тебе своего здоровья не жаль, то подумай хоть обо мне. Я же теперь места себе не найду…
– Маман, – нетерпеливо прервал причитания матери Пётр, – вы лучше скажите, удалось ли раздобыть денег? Сейчас для меня это важнее всего на свете.
Ольга Григорьевна опустила голову, отчего её спина ссутулилась ещё больше.
– Ох, сыночек, просила я сегодня об этом княгиню. Отказала она. Боюсь, в этот раз не дождаться нам от неё помощи.